Танец мотыльков над сухой землей
Шрифт:
— Там идешь подземными туннелями три километра, и, честно говоря, нет ни единого места не расписанного, и вдруг — свет откуда-то, вы поднимаете голову и видите гору сокровищ, по сравнению с которой каждый из вас, я извиняюсь, конечно, выглядит песчинкой…
На Красноярском книжном фестивале Миша Яснов — про поэта Львовского:
— Пришли дети с мамами, сели, внимательно слушают. А он: «хуй» да «хуй»! Так и хочется сказать: старик, меньше слов, больше дела!..
Мы с Седовым получили ответственное задание из Кремля сочинить
— За молчание — процент! — быстро сказал Седов.
Успенский:
— Я не понимаю, как такие люди, как ты, сводят концы с концами? Я сам-то еле-еле свожу концы с концами, правда, у меня очень длинные концы…
В 90-е годы Саша Дорофеев отбыл в Мексику и прожил там десять лет. Он писал картины на библейские сюжеты, за что получил прозвище Дионисий, сочинял рассказы и повести, пил текилу и носил сомбреро. В Мексике он немного скучал по Москве, а когда вернулся в Москву — слегка затосковал о Мексике.
— Гуляю в окрестностях «Петровско-Разумовской» этой осенью, — он мне говорит, — осваиваю пространство. И неожиданно обнаружил переулок с удивительным названием — Эльдорадовский. Вот так! — молодцевато сказал Дорофеев. — Эльдорадовский переулок!
— Не для предисловия, — сообщил мне Юрий Коваль. — У меня есть тридцать-сорок шикарных начал, и я любое могу продолжить, только ущипни меня за задницу.
Видя, что я к нему неравнодушна, как, впрочем, все, кто его знал и окружал, — Коваль предупредил меня по-дружески:
— Ты, Маринка, не стой у меня на железнодорожном полотне. Я ведь тот еще поезд.
— А вы, Юрий Осич, какой поезд, — осторожно спросила я, — дальнего следования или пригородная электричка?
Он помолчал, вздохнул и ответил:
— Скорее пригородная…
Только одна женщина им была очарована исключительно как прозаиком — профессор филологии Яско Танака, она переводила Коваля и утверждала, что его проза — это японская поэзия.
Я как-то спросила ее:
— Вы не раз встречались с Ковалем. Неужели не влюбились?
— А мне не показалось, — пожала она плечами. — Он такой смешной, как медвежонок.
Когда мы с Леней были в Киото, Яско Танака порывалась сделать мой фотопортрет.
— Я всех писателей последнюю фотографию делала: Чуковского, Берестова, Коваля, — говорила Яско-сан, нацеливая на меня объектив.
Леня дрогнул:
— А давайте-ка лучше, — сказал он, — я вас обеих вместе сфотографирую?
Дорофеев:
— Как? Ты не знаешь, как я завалил рябину? У нас на даче? Митяев позвонил отцу, что над землей бушуют ураганы и дерево может упасть на провода и сделать замыкание. Ну, мы приехали,
отец подпилил ее как следует, а дерево такое огромное, нам с ним никак не завалить. И все-таки, как ни странно, завалили! Причем так получилось — оно упало точнехонько туда, куда опасался Митяев, — на провода. И сразу все произошло, чего он так боялся — во-первых, замыкание на весь поселок, и вылетел движок у новых русских дач. А там же потомки Якова Свердлова — очень вредные! Папа вызвал электриков и — как я это проморгал? Пообещал им за все про все бутылку водки! Они обиделись и ушли. И начальник подстанции попросил у меня 400 долларов!..Коллекционер, любитель искусства Тишкова, едет к нему в мастерскую в Чертаново два с половиной часа — с Тверской.
— Пора ему по месту жительства приобретать работы, — решил Леня. — На своей лестничной клетке. Кто-то все равно ведь что-то делает, старается. Выбивает чеканку или режет по дереву. А мы не замечаем…
Бессребренику Седову предложили создать для подростков проект супергероя, типа Шварценеггера, и выдавать по роману в месяц с последующим подключением команды сочинителей под его руководством: абсолютно коммерческий проект, гигантские средства на это отпущены, издательство приготовилось «стричь капусту»…
— Ну, все, — сказал наш Сереня, — Седов на «мерсе» будет ездить по пешеходным дорожкам!..
Встретилась с Юрием Ковалем, ему, бедолаге, в сельмаге города Мезень по недоразумению выбили зуб в очереди за вином. Я сразу вспомнила первую фразу его «Самой легкой лодки в мире»: «С детства я мечтал иметь тельняшку и зуб золотой».
— Тельняшка у вас есть, — говорю, — и золотой зуб уже не за горами.
— Да, — вздохнул он. — Правильно Цветаева сказала: «Стихи всегда сбываются».
— Я бросил свою печаль в воду, но она не утонула, — летящей пушкинской строкой написал Резо Габриадзе.
— Какая у тебя печаль легкая, — заметила художница Лия Орлова. — Если б я свою бросила, она бы ушла на дно, как топор, и меня бы с собой утянула.
В Праге на книжной ярмарке на сцене центрального павильона Андрей Битов собирается исполнить свою композицию по черновикам Пушкина в сопровождении джазовых музыкантов — Владимира Тарасова с барабанами и Александра Александрова с фаготом. Посетители ярмарки толпами проходят мимо. Битов рокочущим голосом в микрофон зазывает публику.
— Я всю жизнь не мог понять, — говорит он, — почему Пушкин предпочитал что-то чему-то, когда и так было хорошо…. Идите сюда, садитесь, между прочим, это лучший барабанщик в мире… А это лучший фагот в мире… Поверьте, черновики интереснее читать, чем хрестоматию. Хотя черновики почему-то читают только ученые. Это чистая партитура для джазовой импровизации. Мы читали в Нью-Йорке — зал был куда больше, и публика куда строже, никто не понимал ни одного слова по-русски, но все сидели завороженные. Подходите, в Праге это будет в первый и последний раз. Мы не делаем из этого чеса. Штучное выступление. Я придумал эту фишку. Фишка — зерно — идея — это музыкальный термин. Итак, стихи, сочиненные ночью во время бессонницы.