Танец над вечностью

Он на ходу сунул мне в руки маленькую бархатную коробочку, даже не замедлив шага и целеустремленно двигаясь вдоль набережной в сторону парка.

— Что это?

— Небольшая безделушка вашей красавице.

— Я не буду ничего дарить.

— Это вас ни к чему не обязывает. Сделайте красивой девушке приятное, а заодно подразните госпожу Хризштайн слухами о том, что у вас роман.

— Да причем здесь Лидия? Неужели вы думаете, что она настолько глупа, чтобы обнаружить себя из-за этого?

Лешуа так резко остановился и развернулся ко мне, что я чуть не налетел на него. Он поправил цепочку моих карманных часов, выгодно выставляя их на всеобщее обозрение, и заглянул мне в глаза, крепко удерживая за плечи.

— Господин Тиффано, даже если есть наименьший шанс, что это сработает, то я готов его использовать, потому что очень хочу найти Милагрос. А вы? Насколько сильно {вы} хотите найти госпожу Хризштайн?

Я сжал коробочку в руке и выругался.

— Демон с вами, пойдемте!

Теплый весенний вечер сгустился в ночную темноту, которую разгоняли разноцветные фонарики в парке. Прямо под открытым небом были установлены навесы, поставлены столы, освобождено место для танцев и выступлений циркачей. Их пестрые шатры стояли вдалеке, и меня вдруг охватила странная тоска. Где Хриз? Что она думала, глядя на такие же яркие повозки фальшивых циркачей в лагере? Что чувствовала, когда убивала? Осталось ли в ней хоть что-нибудь человеческое? Мне внезапно вспомнилось, как она когда-то советовала поставить себя на место преступника, чтобы понять и предугадать его действия. Но, исходя из всего, что я о ней знал, проклятой не должно было быть в Виндене, а она была. Я это чувствовал.

Винденцы любили повеселиться. Повсюду слышался смех, лилась музыка, а легкий ветерок доносил умопомрачительные ароматы кофе и сдобной выпечки. Я пробирался сквозь танцующих к пышному навесу Императорского театра, оставив Лешуа любезничать с бургомистром, но внезапно на моем пути образовалось непредвиденное препятствие в лице распорядителя.

— Мне нужно увидеть фронляйн Пихлер.

— Фронляйн Пихлер занята, — мужчина оттеснил меня от навеса, загораживая собой столик, за которым рыжеволосая прима сидела вместе с остальными балеринами. — Изволит ужинать. Ей нельзя мешать.

Мишель встряхнула огненными кудрями, мазнув по мне равнодушным взглядом, а потом жадно впилась в булочку. Стол ломился от еды: винденские колбаски, дымящийся мясной бульон, осетрина, пироги трех видов, печеные яблоки, хрустящие медовые палочки, белый хлеб… Девушки поглощали все это без видимого удовольствия, почти не переговариваясь друг с другом. Слуга принес им большой торт из кофейно-белоснежных слоев, украшенный марципановыми фигурками. Я недоумевал, как это все в принципе можно съесть. Мишель Пихлер отнюдь не выглядела отощавшей, как утверждала Нишка.

— Послушайте… — заикнулся я распорядителю.

— Подите прочь.

Меня разобрала досада, и я намеренно повысил голос, чтобы было слышно за столом:

— Передайте фронляйн Пихлер мои искренние соболезнования. Профессор душеведения Тиффано желает ей как можно быстрей оправиться от душевной хвори и сожалеет, что его помощь оказалась не нужна. Всего доброго!

Я развернулся и твердым шагом отправился прочь, однако не успел далеко отойти. Меня окликнули.

Девушка была красива, вот только правильные черты лица портил слишком курносый нос с веснушками. Но едва ли кто-то замечал такую мелочь, когда взор так и норовил соскользнуть ниже. Было очень сложно сидеть с примой за одним столиком и не замечать глубокое декольте, из которого, казалось, от одного неосторожного движения все вывалится и оконфузится. Положение не спасала даже черная прозрачная накидка с кружевными цветами, которая укутывала округлые плечи, но ничего не скрывала.

Закаленный вызывающими нарядами Хриз, я твердо смотрел только в подернутые синевой глаза Мишель либо отводил взгляд в сторону, где на грубо сколоченной сцене немолодой циркач ловко пересыпал колоду карт из одной руки в другую и предлагал на спор угадать масть у доверчивой публики.

— Кысей Тиффано, профессор душеведения из столицы. Услышал о той беде, что с вами приключилась, и…

— Откуда услышали? — нахмурилась балерина. — У меня нет никакой беды.

— Правда? Вы не похудели?

По ее лицу пробежала едва заметная тень, и у меня противно заныло в груди. Значит, все-таки правда.

— Немного. Чуть-чуть. А вы можете помочь? — в ее голосе слышалось недоверие, смешанное с затаенной надеждой.

Мне сделалось совестно за собственную ложь, но отступать было некуда, да и имеющийся диплом душеведа отчасти заглушал мои терзания.

— Возможно, — пробормотал я, а потом снял очки и вздохнул с облегчением от того, что облик примы поплыл перед глазами. — Расскажите все с самого начала. Когда вы заметили, что похудели?

— Понимаете, какое дело… — замялась девушка. — Вы не подумайте, что я спятила. Мария наверняка сбежала с любовником, чтобы не отрабатывать контракт, а Ева… Ну да, она якобы худела, но я уверена, что ее отравила та мымра!

— Давайте по порядку. Мария — это Мария Робас?

— Да. Она выступала с этим дурацким танцем и ничего не хотела менять, а наш руководитель, фрон Крауз, настаивал, что надо обновить репертуар. Но у нее на уме были только любовники!

— И что с ней случилось?

— Я уверена, что она притворялась!

— Подождите, как можно притворяться? — не понял я и даже решился вновь надеть очки, внимательно разглядывая Мишель. — Она похудела или нет?

Девушка закусила пухлую нижнюю губу и упрямо выставила вперед подбородок.

— Она подкручивала весы! Уверена! — прима стукнула ладонью по столу так, что жалобно зазвенела посуда, и на нас стали оглядываться. Необъятная грудь опасно колыхнулась, грозя вывалиться.

Признаться, я был в некотором замешательстве.

— Так, давайте еще раз. Если она похудела, как утверждает Ни… — я вовремя прикусил язык, — как утверждают злые языки, то неужели она… ну… ее же должно было стать меньше? Это же невозможно симулировать!

— Вот именно, а я о чем вам говорю! Весы показывали, что она почти ничего не весит, а эта корова по-прежнему едва влезала в наряд!

— То есть весы показывали один вес, а выглядела она на другой?

— Да, и все время жаловалась, как ей сложно ходить и дышать. А потом сбежала, тоже мне — умирающая!