Танец с Хаосом
Шрифт:
Лес, сосновый. Вереск, валуны, солнце постоянно висит в одной точке, ближе к закату, отчего стволы деревьев светятся золотом. Масса спелой черники – подходи, зачерпывай горстью прямо на кустике и ешь. Неподалеку озеро с песчаным берегом – хочешь, иди купайся. Вода теплая.
Можно было бы подумать, что водная гладь окрестностей Врат должна непременно украшаться чем-то вроде лебедей или фламинго, однако у здешних декораторов безупречное чувство вкуса: если уж изображаем Карелию или Финляндию, значит, озеру вполне достаточно тривиальных уток, без всякой пошлой экзотики.
Небо глубоко-голубое, в точности
Старикан, живущий в избе рядом с Вратами, из дома, как я видел, наружу не выходил. Тут безлюдно, а я-то, дурак, всегда полагал, что возле Врат непременно будет толчея…
Ждать надоело. Я поднялся с лавочки, бросил в рот последний орешек, из тех, что собрал неподалеку, и двинулся по усыпанной палой хвоей тропинке к избе.
Дверь открыта, но я постучал костяшками пальцев о косяк.
– Да заходи, чего стоишь! – донеслось изнутри.
Старцу… Хотя нет, не старцу. Этому человеку лет, наверное, шестьдесят. Борода не самая ухоженная, клочьями, черная с обильными седыми прядями. Глаза не белые, как у финнов, а темно-карие, почти угольные. В общем, не похож дядька на обитателя северного озерного края, пускай и носит вышитую по рукавам и вороту длинную рубаху, меховую безрукавку и широкие, полосатые штаны. Два массивных ключа на узком кожаном поясе. Сидит за огромным квадратным столом, что-то пишет в толстую тетрадь. Едва я зашел, тетрадь была немедленно захлопнута – смотреть нельзя.
– Долго еще? – заикнулся я.
Дядька шумно почесал волосатую шею и уставился осуждающе.
– Придет, придет. Никуда не денется. Потерпи. Хочешь, у меня посиди – поговорим.
– Не о чем мне с вами говорить, – буркнул я, разворачиваясь к двери, но остановился, услышав спокойный оклик.
– Можжевеловки отведаешь? Ядреная… Сам настаивал. Вообще, парень, тебе сейчас выпить не вредно будет. Хоть бы для смелости.
Я вздохнул, вернулся и сел на лавку напротив бородатого. Столешницу уже украшал графин с мутно-зеленой жидкостью, на дне которого сплелись какие-то иголки, похожие на еловые.
А можжевеловка и на самом деле ядреная – пробрало до слез. Дядька усмехнулся, налил еще по одной. Помолчал, побарабанил пальцами по столу. Проворчал наконец:
– Зря ты так… Сам ведь знаешь – из любого положения выход всегда найдется. Ты просто отказался искать. Пошел по самому простому пути. А ведь было сказано – ходите путями узкими… Знаешь, кто сказал? – Я нагнул голову. – Вот-вот. Узкий путь он посложнее и поухабистей, однако…
– Да подите вы со своими нравоучениями! – взвился я, отлично, впрочем, зная, кому именно хамлю. – Теперь ничего не исправишь!
– Ошибаетесь, молодой человек!
Новый голос, скрипучий, резкий и одновременно величественно-звучный, раздался за спиной. В дверном проеме, заслоняя низкие солнечные лучи, стоял он. Бывший аббат Клерво, святой и пресс-секретарь, седой и аристократичный Бернар. Знакомый безупречный костюм с визиткой и нежно-голубым
галстуком-бабочкой. Трость в правой руке. Я уж было хотел подняться, сжимая кулаки, но бородатый владелец избы одернул, подвинул маленький граненый стаканчик с можжевеловкой и кивнул – пей, мол! Нечего тут тельняшку на груди рвать…Я выпил. Полегчало – агрессия постепенно уходила. Бернар стоял там же, привалившись плечом к гладко оструганному косяку. Смотрел безмятежно.
– Юноша, слушайте, что говорят старшие, и засуньте свой максимализм в… карман. Самый дальний, – наконец усмехнулся Бернар. – Петр вам только что втолковывал – выход найдется всегда и везде. Надо только поискать тщательнее. Хорошо же, оставим нашего гостеприимного хозяина заниматься делами, а сами посидим на природе. На берегу озера, к примеру. Мне там нравится – первозданный покой. Спасибо, Петр.
Мы шли по тропинке бок о бок, святой помахивал темно-коричневой тросточкой с набалдашником в виде золотой сферы. Я едва плелся – устал. Да и от можжевеловой настойки чуть развезло. Странно – ведь я вроде нематериален, а алкоголь действует…
– Да материально все! – внезапно рассердившись, воскликнул Бернар. – Только материя другая, вам пока малознакомая! Уверуйте же вы наконец! Поймите, что кроме вашего мира есть тысячи других, иных и чудесных планов бытия, живущих по отличным от ваших законам! Все, садитесь на травку и давайте беседовать.
Мы вышли на маленький полуостров, впереди плескалась чистейшая, словно дистиллированная вода, над головой шумели кроны сосен, справа и слева багровел вереск… Святой вынул из кармана носовой платок в синюю клеточку, расстелил его на короткой траве и осторожно уселся – наверное, боялся испачкать идеально отглаженные брюки.
– Спрашивайте, – проколов меня взглядом следователя-инквизитора, сказал Бернар Клервосский. – Вы теперь имеете полное право на любые вопросы. Обещаю отвечать предельно искренне.
– Почему?.. – Я запнулся и сформулировал по-иному: – Вернее, ради чего?
Песню я тогда не дослушал. Еще лилась из пустоты медовая, приправленная первосортным дегтем мелодия, но…
Если в окопах от страха не умру,Если мне снайпер не сделает дыру,Если я сам не сдамся в плен,То будем вновьКрутить любовьС тобой, Лили Марлен,С тобой…Но музыка исчезла, грубо прерванная речью человека. Знакомого человека.
– Заделали мы их… Федор, ты чего? Дьявол, кровь… Да очнись ты, нерпа глупая! Расселся! Надо ноги уносить. Фью! А с твоим военнопленным что?
Сергей присел рядом на корточки, наклонился над Дастином, сноровисто пощупал двумя пальцами шею, на сонной артерии, посмотрел зрачки… Кашлянул, как мне показалось, виновато.
– С-суки, успели все-таки… Ничего, я в транспортер всадил все оставшиеся заряды – сам глянь, что от тевтонов осталось. Надо уходить. Гамма-фон сейчас до таких беспредельных высот поднимется, никакие таблетки не помогут. Вставай!