Танец с огнем
Шрифт:
– Энни, все это происходит не рядом… а прямо в комнате у Камиши! – испуганно вымолвила Мария Габриэловна.
– Да что в конце концов у нас происходит?
– Любочка приехала прощаться с Камишей.
– Что-о?!
– Камиллочка, видимо в минуту осознания своего положения, написала Любочке письмо. Люба нашла возможным показать его мне. Там всего несколько строк. Строго и смиренно: умираю, хочу напоследок увидеть любимые лица, проститься, приезжай, если будет возможность. Любочка, конечно, примчалась немедля. И привезла с собой знакомую артистку.
– Кого?
– Артистку из ресторана, – смущенно повторила Мария Габриэловна. – По-моему, они
– Но зачем все это? Ведь они с Камишей даже незнакомы! Что за причуды, есть же какая-то мера! Ладно, Люба всегда была со странностями, но, мама, вы-то с Майклом должны были проследить… Право, это смешно: ни на минуту вас нельзя оставить! Как только папочка уходит на службу, а я по своим делам, сразу же в доме начинается кавардак! Объясни мне: что эта сердечная американская женщина делает в комнате больной?!
– Ты не поверишь, Энни. Она там жонглирует, пляшет и поет куплеты. Дети в восторге, пляшут вместе с ней. Луиза моментально притащила свой инвентарь и показывает фокусы. Глэдис уже научила ее глотать металлический шарик от Степанидиной кровати, а потом вытаскивать его из рукава рядом стоящего человека…
– Боже мой! Ты всегда была слишком мягкой, но почему Майкл не прекратил этот балаган?
– Майкл показал карточный фокус от своего старшего брата и научил всех прятать в ухе дополнительного туза…
– Всем весело! Кто-нибудь подумал о Камише?!
– Камишенька смеется, и ни разу не кашляла…
– Бульона выпила большую чашку и пирожком закусила, – широко улыбаясь, дополнила доклад барыни Степанида. – Я ей под шумок еще лимончик долечками порезала и сахарком посыпала, как доктор велел. Большую-то часть ребятишки, конечно, расхватали, но она тоже штучки три ссосала… А шарика мне и не жалко вовсе, пусть хоть все проглотят, лишь бы Камишеньке в радость…
Энни ничего не ответила служанке, досадливо передернула плечами и отправилась переодеваться. Потом у себя в комнате не торопясь выпила чашку некрепкого чая и постаралась правильно настроиться. Вот мамочка – никогда никого не осуждает, даже в вульгарной ресторанной певичке сразу разглядела сердечность… Режущий звук губной гармошки ввинчивался в мозг. Через неровные промежутки времени докатывались взрывы пронзительного смеха. Энни казалось, что среди прочих голосов она узнает голос своего мужа. Так увлекся жонглированием и карточным мошенничеством, что даже не заметил возвращения жены…
В конце концов тянуть дальше было уже нельзя. Энни прошла через покрытую красным ковром площадку, миновала белую гостиную с двумя роялями, комнату с большим чертежным столом, где по вечерам работал в окружении семьи Лев Петрович…
Шторы, обыкновенно плотно занавешенные (Камилла часто проводила ночи без сна, мучаясь кашлем, должна же она подремать хотя бы днем!), теперь были раздвинуты. Все лампы горели. За большим окном картинно падал тяжелый и влажный февральский снег. На широком подоконнике стоял старый, переделанный для нужд фокусницы цилиндр Льва Петровича, полный разноцветных лент. Вся мебель, кроме небольшого столика, на котором, по-видимому, показывали фокусы, была раздвинута по углам. На полу валялись разноцветные тряпочные шарики, мандариновые корки и еще какие-то странные предметы, похожие на кегли. Энни почему-то сразу решила, что они, как и шарики, и съеденные детьми мандарины, использовались для жонглирования.
Посередине комнаты, взявшись за руки, самозабвенно кружились четверо:
Люба
Осоргина-Кантакузина с развевающимися черными кудрями, красивая почти неприличной в этой комнате, цветущей красотой молодости;Камилла Гвиечелли – босиком, в батистовом пеньюаре, который, казалось, был надет на бесплотный призрак;
Рослая немолодая женщина в клетчатом костюме, полосатых чулках и тяжелых ботинках на резинке, которая и являлась, по всей видимости, Глэдис Макдауэлл;
И, наконец, муж Энни – рыжий, веснушчатый фабрикант Майкл Таккер.
Под руководством Глэдис все четверо пели взрывающимися, запыхавшимися от движения и смеха голосами:
«Лукреция в ломбарде вареники варила,А Монна Джиованна курей духами мыла!»Дети визгливо хохотали и беспорядочно носились по двум смежным комнатам, как вспугнутые в курятнике куры. Луиза ловила их, растопырив руки, а, поймав, безжалостно щекотала.
Тринадцатилетний кузен Луизы Марсель сидел на полу, привалившись спиной к комоду, и сосредоточенно терзал губную гармошку Глэдис, пытаясь подыгрывать поющим. Звуки, которые он из нее извлекал, могли бы сопровождать порядочную кошачью свадьбу.
Все вместе выглядело так, как будто в комнату напустили веселящего газа.
Шокированная увиденным Энни, поразмыслив, нашла только одну возможность вмешаться в происходящее.
– Майкл, будь любезен! – громко и холодно произнесла она. – Я бы хотела с тобой поговорить.
Фабрикант оглянулся на голос, увидел жену и тут же остановился и разжал руки. Камилла упала бы, если бы Глэдис и Люша не подхватили ее с двух сторон. С покрытого веснушками лица Майкла медленно сходила краснота и выражение бесшабашного веселья, сменяясь пожалуй что недоумением.
– Мамочка пришла! – радостно завопила Роза.
– Не кричи так, милая, – Анна Львовна погладила дочку по волосам, не сводя взгляда с мужа. Люша усадила Камиллу на кровать, подложила ей под спину большую подушку.
– Энни, познакомься, это Глэдис…
– Да, конечно, очень приятно. Прости, Любочка, я только что пришла, устала и не хотела вам мешать… Я только заберу у вас Майкла…
– Мамочка, смотри! – Роза выплюнула на ладонь металлический шарик, отвинченный от кровати, и попыталась запихать его в узкий рукав платья Анны Львовны.
– Тьфу, гадость какая! – Энни отшвырнула обслюнявленный шарик и, буквально волоча мужа за собой, вышла из комнаты.
После ухода супругов Таккер веселье как-то само собой угасло, как будто они унесли его с собой.
– Красивая Энни, правда? – спросила Люша у Глэдис.
– Красивая? – Глэдис сложила трубочкой ярко-накрашенные губы. – Ну да, красивая, пожалуй. Как ведро холодной воды.
– Почему так? – тихо улыбнулась оригинальному обороту Камиша.
– Вот так. Каждому свое нравится. А если ты, к примеру, лошадь, и к тому же непоеная…
Люша рассмеялась. Луиза подхватила ее смех – она была единственной, кого странный смех Люши не пугал и не обескураживал. Она даже не понимала: что в нем такого?
– Любочка, – прошептала Луиза на ухо молодой женщине. – Ты только сразу не уходи. Я сейчас прокрадусь и подслушаю, как Энни будет Майкла честить. Потом приду и все вам расскажу, это же наверняка занятно выйдет…
– Ага, – не удивляясь, кивнула Люша.
Интриги и сплетни процветали в семье Гвиечелли, как в любой многочисленной и добропорядочной итальянской семье.