Танец с огнем

– Я думаю, Дюймовочка, что Сережу надо срочно женить, – медленно сказала она. – Сам по себе он добрый и неглупый мальчик, а ответственность за семью поможет ему наконец повзрослеть. Моего Альберта – ты же помнишь, каким легкомысленным он был, – женитьба просто преобразила.

Когда-то очень давно подруги вместе учились в пансионе и с тех пор называли друг друга школьными кличками. Впрочем, Мария Габриэловна Осоргина (в девичестве Гвиечелли) действительно была итальянкой по рождению, а Ольга Андреевна Бартенева оставалась весьма невелика ростом (с годами она, конечно, не выросла, но очень раздалась в ширину). Все эти годы дамы были в курсе всех проблем друг друга, но оставались столь хорошо воспитанными, что никогда вслух не называли вещи своими именами. Правда же заключалась в том, что единственный сын Ольги Андреевны, княжич Сережа Бартенев, был избалованным шалопаем с весьма дурными наклонностями. К тому же с самого детства и посейчас он был не способен сосредоточиться ни на каком деле больше пяти минут, и, подрастая, то и дело попадал в различные предосудительные переделки, компрометирующие знатную семью в глазах царского двора и всего их круга.

Мария Габриэловна была благополучной матерью четверых взрослых и пяти подрастающих детей (еще двое умерли в младенчестве), и уже только из одного этого обстоятельства Ольга Андреевна готова была прислушиваться к любым ее рекомендациям.

– Но как я это сделаю? Ты же наверняка слышала… знаешь Сережину репутацию… Поверь, Итальяночка, там далеко не все правда, многое к мальчику просто прилипло заодно, потому что он всегда был готов взять на себя чужую вину, лишь бы не выдать приятелей, а они, конечно, вовсю пользовались его благородством… Но, боюсь, что ни одна семья нашего круга…

Мария Габриэловна только покачала головой, взяла из вазы ароматный дюшес и начала аккуратно чистить его позолоченным ножиком. Она прекрасно знала, что «благородство» Сережи Бартенева объяснялось исключительно тем, что ему (в отличие от подельников-лоботрясов) все и всегда сходило с рук – его долги платили, скандалы улаживали, обиженных и оскорбленных умиротворяли родители и нанятые ими лица. Но знала она и другое: если не хочешь испортить отношения с женщиной, никогда, ни при каких обстоятельствах не говори ей дурного о ее ребенке. Это право любая женщина признает только за собой. И, если нужно, она все скажет сама.

– Наверняка можно поискать среди тех семей, которые польстятся на знатность и богатство Бартеневых, – возразила Мария Габриэловна. Короткость их с княгиней отношений позволяла говорить об этом напрямую.

– Да, Итальяночка, ты, конечно, права, – кивнула Ольга Андреевна. – Я сама готова была бы уговорить мужа и женить Сережу на порядочной девушке хотя бы и из мещан, но… но… Но его не привлекают порядочные девушки! Он о них и слышать не хочет!..

Мария Габриэловна молчала, выжидая, смакуя каждый кусочек груши. Оса покинула вазу и жадно, подрагивая полосатым брюшком, пила сладкий сок с поверхности почти прозрачной фарфоровой тарелочки.

– Его обычный круг… Актрисы, балерины, певички… Ты скажешь: среди них наверняка найдутся уставшие и разочаровавшиеся, те, которые с удовольствием и благодарностью променяют неверную сценическую жизнь на титул и достаток. Уверена, что это так. Но и они не интересуют моего сына!..

– На что же он согласится?

Молчание. Чуть слышный хруст пальцев. Приглушенное жужжание объевшейся осы, которая, ленясь взлететь, переползает по ободку к следующей капле дюшесового сока.

– Итальяночка! Но я же не могу женить его на оперном теноре или его собственном камердинере! Это против церкви!!

– М-да-а… – Мария Габриэловна деликатно отвела от подруги взгляд продолговатых, приподнятых к вискам глаз и осторожно, ножичком согнала осу с оставшегося кусочка дюшеса.

– Ну же, Итальяночка, ты скажи что-нибудь теперь! – требовательно воскликнула Ольга Андреевна. – Не молчи!

– Я знаю… слышала, что среди современной молодежи… Может быть, это тлетворное веяние, извращенная мода, стремление казаться…

– Нет, – решительно возразила Ольга Андреевна. – Мы с Сережей весьма близки, и он не раз прямо говорил мне, что я – единственная женщина в его жизни. Кроме меня, он как-то с уважением и пожалуй даже с восхищением отозвался об этой вашей экзотической родственнице – Любовь Николаевне. Но она, как я помню, уже замужем.

– Да, у Любочки чудесная малютка, они именно недавно гостили у нас, и я просто не могла от нее оторваться. Маленькие бамбини такие сладкие!.. Понимаешь, Дюймовочка, – Мария Габриэловна доверчиво и слегка печально улыбнулась подруге. – За свою жизнь я так привыкла, что где-то рядом со мной всегда есть колыбель с младенцем, что теперь, когда для меня все закономерным порядком закончилось, я все время чувствую эту пустоту возле себя…

Ольга Александровна отвернулась, кусая губы. Ее круглое полное лицо покривилось, как неумело перевернутый на сковороде блин. Мария Габриэловна, погрузившись в себя, как будто ничего не заметила и продолжала.

– Мои дочери пошли в меня – настоящие наседки. Они сами прекрасно обихаживают своих деток, и мне там нет места. Любочка же – другое дело. Она ни в каком разе не мать-наседка, и, устраивая в Москве свои дела, охотно уступала мне Капочку…С виду она держится безукоризненно, но я чувствую, что внутри в ней так и осталось… какая-то дикая непримиримость…Возможно, именно это и привлекает Сережу?

– Не знаю. Я видела вашу Любочку всего один раз, два года назад, мне показалось, что она похожа на озорного мальчишку, цыганенка…

– Да, да, в нашей Любочке действительно есть цыганская кровь, но об этом т-с-с… – Мария Габриэловна, улыбнувшись, приложила палец к губам.

– Ты же знаешь, я не болтлива, – вздохнула Ольга Андреевна. – Но я несчастна…

– Прости меня, Дюймовочка! Ты страдаешь, а я все о своем и о себе! – покаянно воскликнула Мария Габриэловна. – Но скажи: может быть, удастся как-нибудь по-хорошему договориться? С Сережей и… Вспоминая Любочку: мне до сих пор кажется, что ее брак с Александром Кантакузиным был всего лишь имущественным расчетом с обеих сторон, так как там изначально имелось весьма странное завещание от Любиного отца. После ее муж довольно быстро уехал за границу, якобы для завершения образования. Но ведь уже была Капочка, а как я понимаю, ты мечтаешь именно о наследниках…Все-таки Сережа – молодой князь, и в будущем будет очень богат…

– Но как же…

– Дюймовочка, вспомни: нет ли знакомых девиц, которым он, пусть чисто по дружбе и воспитанию, оказывал знаки внимания? Может быть, подруги Сережиного детства…

– Хм-м… Пожалуй, есть одна – Юлия фон Райхерт.

– Какова собой?

– Длинная и холодная, похожа на вазу, которую по случаю долго держали в леднике. Красавица в классическом стиле. Умна. По виду – всех презирает. Скорее произведение искусства, чем девица. По возрасту – почти старая дева. Сережа уж давно время от времени с ней светски сообщается, и охотно ссылается на это приличное знакомство во время наших семейных скандалов. Подозреваю, что из-за своей откровенной замороженности Юлия кажется ему безопасной.

– Ее отец – тот самый знаменитый адвокат фон Райхерт, который недавно так блестяще выиграл процесс Касьянова? Об этом писали во всех газетах… Увы, боюсь, что здесь ничего не выйдет. Ни титул, ни деньги их не заинтересуют – у него огромные гонорары…

– А вот тут ты неправа, Итальяночка. Мать Юлии когда-то недвусмысленно подкатывалась ко мне и даже пыталась устроить помолвку. Я тогда удивилась, ибо Сережину репутацию, увы, не скроешь, и даже навела справки. Выяснилось, что адвокат фон Райхерт – заядлый игрок. Уже много лет он проигрывает решительно все, включая свои огромные гонорары. Жена порок мужа тщательно скрывает, пускает всем пыль в глаза и балансирует на грани нищеты. В общем-то желание дочери от всего этого отстраниться можно понять.