Танец семи вуалей
Шрифт:
Доктор днем и ночью ломал голову, кто мог затаить на него злобу и воспылать жаждой мести. Голос человека, который угрожал ему расправой, до сих пор стоял у Оленина в ушах. Он не помнил этого голоса. Значит, злоумышленник – не из числа бывших или нынешних пациентов доктора. К тому же мужчины редко обращались за психологической помощью. В основном контингент Оленина составляли дамы.
«Тогда кто он? – гадал пострадавший. – Муж, любовник, брат или воздыхатель какой-нибудь пациентки? И за что возненавидел меня? Что он предпримет дальше? Новое избиение? Или на сей раз прикончит без лишних церемоний?»
Судя по голосу и силе ударов, нападавший
Оленину хватило ума не заявлять в полицию. Его профессия требовала тишины и конфиденциальности. Шумиха вокруг его имени отпугнет пациентов. Кому захочется фигурировать в уголовном расследовании? А полицейские, как водится, начнут именно с окружения доктора, с его друзей, знакомых и клиентуры. Последнее являлось совершенно неприемлемым.
Доктор представил первый же вопрос, который задаст ему следователь: «Кого вы подозреваете в нападении на себя?»
Он никого не подозревал. Никого… и каждого. Любой мог желать ему зла и выместить на нем накопленную обиду. В своей врачебной практике Оленин не раз сталкивался с неудержимым стремлением наказать кого-то за свою неудавшуюся любовь, карьеру, за отсутствие денег, наконец. Человек склонен искать причины провалов не в себе, а в других.
«Выходит, ты сам виноват в том, что тебя избили! – посмеивался над ним внутренний критик. – Все горазды учить, но попробуй-ка сам применить к себе свою теорию!»
Оленин лежал, прикладывал к местам ушибов лед и примочки, пил обезболивающее и мучительно размышлял. Чем он навлек на себя чужой гнев? Мысли скакали с одного на другое… и неизменно возвращались к Айгюль.
Доктор любил использовать в сеансах так называемый «ассоциативный ряд». Он предлагал пациенту поискать связь между проблемой и, казалось бы, посторонними вещами, которые приходят на ум.
Что вам это напоминает?
Избиение в подъезде напоминало Оленину красавицу-пери, которая увлекала его в мир странных, порой жестоких эротических грез…
Неужели его неприятности связаны с Айгюль? Похоже на то. Ум может заблудиться в коридорах ложных заключений. Подсознание не ошибается.
Он вспомнил, как Айгюль рассказывала про Зобеиду… любимую жену шаха, которая в его отсутствие устраивала оргии и удовлетворяла свою неистовую страсть с мужчиной-рабом. Пациентка выкладывала такие подробности, что у доктора, привыкшего ко всему, уши горели.
В какой-то момент он начал ощущать себя как бы в середине описываемых событий, чуть ли не воочию наблюдая вакханалию, устроенную Зобеидой и ее распутными служанками. В разгар оргии, предупрежденный верным сановником, вернулся обманутый муж и застал…
Нетрудно догадаться, что он застал. Восточные правители умеют мстить. Всех участников вакханалии постигла изощренная смерть. Только на молодую жену не поднялась у шаха рука. Он не мог казнить ее… и медлил, глядя в ее подернутые любовной истомой глаза…
Обагренные кровью роскошные покои сераля, агонизирующие тела, которые недавно трепетали от наслаждения, еще сильнее возбуждали Зобеиду. Ее грудь волновалась, ее ноздри вдыхали запах гибели… Эрос и Танатос [6]
сплелись в невыразимом вожделении, невыносимом для слабой человеческой плоти…6
Танатос – древнегреческий бог, олицетворение смерти. Сын Ночи и брат-близнец бога сна Гипноса.
«Давай же! Сделай это… – наступала на мужа Зобеида. – Убей меня! Вонзи в меня свой кинжал!»
Ее слова звучали жарко и двусмысленно. Шах попятился… Зобеида показалась ему прекрасной, словно птица, залетевшая в его дворец из райского сада. Он будто впервые увидел ее, постиг ее неутолимую женскую сущность, которая никогда не насытится. Казалось, если она коснется его, то обожжет…
«Не можешь? – захохотала Зобеида и приблизилась к мужу, показывая на убитого любовника. – Не можешь… А он смог бы! Он был лучше тебя! Теперь на его губах стынет поцелуй смерти… и я хочу испытать то же. Уста смерти слаще человеческих губ…»
На ее шее билась под тонкой кожей синеватая жилка, рот приоткрылся, волосы шелком струились по обнаженным плечам…
Все помутилось в голове владыки, пальцы дрогнули, кинжал выпал из них… и тут же, на лету, был подхвачен Зобеидой.
«Смотри! – простонала она, ударяя себя лезвием в грудь. – Теперь ты надо мной не властен…»
С этой фразой Айгюль полезла в сумочку, достала самый настоящий кинжал, молнией блеснувший в свете ламп, и…
Оленин оказался быстрее. Он бросился к ней, схватил за руку. Она смеялась, нарочито сопротивляясь и норовя прильнуть к нему всем своим разгоряченным телом. От нее пахло крепкими сладкими духами… ее волосы щекотали доктору лицо.
Кинжал был таким острым, что Айгюль порезалась. Она слизнула выступившую на ладони капельку крови и подняла на Оленина томный взор блудницы.
– Испугался?..
Они не переходили на «ты». Доктор считал это недопустимой фамильярностью. Однако он смолчал, едва переводя дух. Ему удалось отобрать у нее опасное орудие. Оленин с трудом успокоился.
– Впредь попрошу на мои сеансы приходить без колющих и режущих предметов, – твердо заявил он.
– Станете обыскивать мою сумочку? И меня?
Айгюль забавлялась его смятением и ничуть не стыдилась своей выходки.
– Хотите оставить кинжал себе? – В уголках ее губ пряталась язвительная усмешка.
– Нет, конечно…
Он с некоторой дрожью вернул ей оружие, стараясь сохранять спокойствие. Не хватало, чтобы она заметила его страх.
Тогда ему впервые пришла в голову мысль проследить за ней. Узнать о ней побольше. Может, она догадалась об этом? И решила наказать не в меру любопытного лекаря?
Оленин со вздохом посмотрел в зеркало. Отек вокруг глаз не сошел, ссадины не зажили. О том, чтобы в таком виде идти на работу, не могло быть и речи. Как минимум еще неделю ему придется побыть «на симпозиуме».
А потом? Как ему жить дальше? Уехать из Москвы? Нанять телохранителя?
После завтрака Глория спустилась в мастерскую, посидела за столом, бездумно глядя на песочные часы, в которых пересыпался мелкий, как тысячелетняя пыль, песок. Казалось, она слышит шорох песчинок, напевающих заунывную песню вечности…
Карлик не зря пользовался только песочными часами: он вкладывал во все особый, понятный ему одному смысл. Хорошо бы и ей понять, почему он выбрал ее своей преемницей.