Танго на цыпочках

– Слабак. Слабак и мямля.

Плевать. Пусть так, пусть слабак и мямля, но он не станет будить Нику, разговор и на завтра перенести можно.

Мой дневничок.

Мне хорошо. Хочу танцевать, хочу летать, хочу парить над землей, подобно белому кораблику. Кораблики больше не раздражают. И Ника не раздражает. Она хорошая, родня все-таки. А Алик – скотина, хотя тоже не могу злиться на него. Сегодня я добрая.

Заставил "отрабатывать долг". Сначала было противно, клиент – тупой урод, Алик специально постарался, выбрал для меня самого страшного, ну да ладно, теперь мне все равно, я лучше их всех. Я легче воздуха. Плыву, наслаждаясь чистотой и небесной нежностью. Я – маленький кораблик. Поднимаю руки парусами и лечу по ветру… Я над землей, им не дотянутся до меня.

Доминика

Целый день сидела, дожидаясь Тимура. Он же не сказал, во сколько вернется, а я и не спрашивала, вот и приходится ждать. Он придет и станет приставать с расспросами. Это нормально, не нормально, что он вообще меня на порог пустил. Я бы на его месте…

Я бы никогда не оказалась на его месте, и гадать нечего. На суде – плохо его помню, какие-то смутные обрывки, чужие лица, чужие люди, которых раздражал сам факт моего существования, пожалуй, даже больше, чем факт убийства. Не важно. Так вот, на суде говорили, будто Лара была наркоманкой. Глупость невероятная, я бы заметила, ведь мы жили в одной квартире, я бы обязательно заметила. Тогда это обвинение выглядело слабой попыткой отмазать Салаватова. Дескать, наркоманы – это твари, убивать их не преступление.

Убивать всегда преступление, и я кричала, защищая честь мертвой сестры, а они засунули меня в больницу, якобы, истерика. Если бы не больница, уверена – приговор был бы строже. Теперь вот сижу в Салаватовской квартире, изнывая от чувства вины, и думаю, как бы "уладить" дело. Прогонит или нет?

Прогонит, обязательно прогонит. В квартире беспорядок, видно, что хозяин вернулся после длительного отсутствия – представлю, что это была поездка, скажем, за границу – и пытается вспомнить, как и что тут было раньше. Я бы подсказала.

Жарко и пыльно. Убрать, что ли, все равно заняться больше нечем. Вот Лара никогда не скучала, она приговаривала: скучают ленивые и глупые, умный человек всегда найдет занятие себе по душе. Не скажу, чтобы уборка в чужой квартире была мне по душе, но хоть что-то.

А потом можно ужин приготовить? Хоть как-то зацепится здесь.

Телефон звонит. Салаватов? Хочет сказать, чтобы к его приходу и духу моего здесь не было? Ну, да, а кто же еще. А если трубку не подымать? Трусость, так нельзя, он все равно вернется, но куда более злой, поэтому… Ну, в случае чего скажу, чтобы перезвонили попозже. Или, что номером ошиблись.

– Ника?

– Лара? – Сегодня шумов было на порядок меньше, и сомнений не осталось – это Лара, это ее голос.

– Я.

– А я у Тимура. Я сделала, как ты велела. Он пустил, правда, боюсь, что прогонит, но…

– Умница. – Как-то очень равнодушно отозвалась она. При свете дня звонок казался чей-то глупой шуткой. Господи, да я веду себя, как последняя дура. Кто-то позвонил, рассказал байку из прошлого, и я уже готова бежать на край света, лишь бы доставить удовольствие шутнику. Ну и что, что голос похож, сейчас на компьютере чей угодно голос смонтировать можно, я в кино видела.

– Снова сомневаешься. Ты всегда во всем сомневалась, с самого детства. Помнишь, как пристала к Тимуру с вопросом, на самом ли деле он меня любит.

– Я… – Было такое, стыдно вспоминать, какая же я была глупая. Глупая и наивная.

– Не надо оправдываться, я знаю, что ты была влюблена в него. Тебе нечего стыдится, любить – не грех. Грех забирать у человека жизнь. Ты вмешалась в ход вещей, ты солгала, а, значит, ты повинна в том, что Тимура посадили, в то время как у него была совершенно иная судьба. Человеку нельзя вмешиваться в судьбу другого человека. Понимаешь?

Не понимаю, но верю Ларе, ей ОТТУДА виднее. Никто не знал, что я влюблена в Тимура, даже она, хотя, наверное, она замечала что-то такое… влюбленное. Подтрунивала, говорила, что я уже взрослая, на парней заглядываюсь. Говорила про парней, а в виду имела одного конкретного парня.

– Тебе надо потерпеть, маленькая моя, скоро все закончится.

– Когда?

– Скоро. Совсем скоро. Потерпи, пожалуйста. И еще, Ника, ты давно не приходила ко мне. Почему?

– Куда не приходила? – Я совершенно растерялась. Как я могу придти к ней, когда я здесь, а она ТАМ?

– Как куда, на кладбище конечно. Цветы уже завяли, это некрасиво. Мне стыдно перед другими. Вон, к Анечке мама каждый день приходит, а я, точно сирота круглая, даже сухие розы убрать некому! – В Ларином голосе отчетливо сквозило раздражение. – Раньше ты тоже каждый день приходила. Потом через день. Потом раз в неделю, а теперь, значит, еще реже будешь?

– Лара, извини, я завтра же… Я… Я не думала, что ты меня видишь, мне так хотелось… раньше… поговорить с тобой. Я говорила, а ты не отвечала! – Говорила, часами говорила, обращаясь к фотографии на памятнике, а фотография в ответ молчала. Почему она не отвечала тогда, когда мне больше всего в жизни нужна была поддержка? Когда я училась жить самостоятельно? Когда осталась без денег, пошла работать на рынок – цветами торговала, месяц мерзла, а хозяин отказался выплатить зарплату пока не пересплю с ним. Я целые сутки проплакала от жалости к себе самой, на следующий же день в больницу слегла с воспалением легких. Хозяин, правда, испугался и деньги принес, но все равно было обидно и противно. После рынка были подъезды, и кафе с вечно пьяными посетителями, зато там платили неплохо, а Пашка, наш охранник, присматривал, чтобы ко мне не приставали. Не из жалости или благородства – ему самому хотелось переспать со мной. Где была Лара, которой я рассказывала все это? Почему не пришла, хотя бы во сне, почему не утешила? Или больница, где я очутилась после неудачной попытки самоубийства. Второй, между прочим. Почему она не появилась тогда?

– Прости, Ника, я не могла. – Она точно мысли мои читала. Впрочем, оттуда, наверное, все видно. – Я была в другом месте… Там… В общем, мне не хотелось бы, чтобы ты туда попала. Не надо завтра на кладбище ехать. Я приготовила для тебя подарок…

– Какой?

Лара никогда раньше не дарила мне подарков, ни на день рожденья, ни на Новый год. Она просто появлялась и праздник становился праздником.

– Узнаешь. Но чуть позже. А завтра ты должна поговорить с Тимуром.

– О чем?

– Ни о чем, просто поговорить, ведь люди любят говорить ни о чем. Я люблю тебя, Ника, жаль, что поздно это поняла.

– Почему поздно?

Но Лара отключилась, трубка возмущенно гудела, требуя водворить ее на место.

Поговори, сказала она, просто поговори, ни о чем. Ни о чем болтают с друзьями, со знакомыми, с парикмахером или маникюршей, в конце концов, а Тимур кто? Враг, который перестал быть врагом. Друг? Если мы и подружимся, то нескоро, сомневаюсь, что такое вообще возможно. Я считала, да и в глубине души продолжаю считать его убийцей – не просто избавится от идеи, в которую верила, которой жила шесть лет; он же шесть лет провел за решеткой, потому что я солгала. Так какая дружба, какие разговоры? Да стоит мне рот открыть, и вылечу отсюда с космической скоростью.