Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник)

* * *

Неизвестно, что ожидала Лиза увидеть в ломбарде. Да, собственно, ничего не ожидала, потому что в мирной жизни своей она не была столь уж частой посетительницей ломбардов. А если честно сказать, явилась туда впервые, потому, наверное, насчет приемщицы она и дала маху — таковой в тесной комнатушке, где стояли две табуретки для посетителей, а угол был отгорожен довольно неуклюжим прилавком, и в помине не имелось. Вместо нее за тем прилавком сидел просто-таки иконописный старикан: серебряно-седые, в скобку постриженные волосы, столь гладко обливавшие голову, что напоминали шлем, постное — даже губы поджаты от постности! — выражение морщинистого лица, украшенного небольшой и очень аккуратной бородкой. Наличествовали также и усы, которые несколько искажали картину святости, поскольку обладали характерным желтоватым оттенком, свидетельствовавшим о том, что старый постник курил, а значит, был сущим ханжой, коли предавался дьявольскому пороку при столь благолепном облике. Черная косоворотка в белый горошек из вылинявшего сатина чем-то напомнила Лизе ее платье, и она непременно дала бы себе клятву никогда его больше не надевать, когда бы имела, чем заменить…

— Черт меня побери! — изумленно пробормотал Алекс Вернер. — А старикашка здорово выпадает из образа! Здесь должен бы стоять какой-нибудь жид в пейсах и ермолке, этакий типичный Шейлок с отчетливо читаемой во взоре жаждой вырезать у каждого истинного арийца изрядный кусок живого мяса, а я наблюдаю истинно русское благообразие.

По мнению Лизы, старикашка своим тошнотворным «благообразием» очень сильно напоминал Луку из пьесы Горького «На дне», но углубляться в литературные аллюзии она не стала.

— А впрочем, — проговорил Вернер, склоняя голову то к одному плечу, то к другому и окидывая ростовщика таким взглядом, словно мерку с него снимал, — откуда же тут взяться колоритному Шейлоку? Всех местных евреев еще полгода назад отправили в гетто, так что придется довольствоваться тем, что есть. Вернее, тем, кто есть. По-слу-шай-те, ми-лей-ший, — перешел немец на вполне вразумительный, хотя и несколько замшелый русский, — не откажите в любезности взглянуть на кви… кви… quittung! — Тут Вернер сбился, чертыхнулся и пожал плечами, а старик пришел ему на помощь:

— Я говорю по-немецки. Позвольте вашу квитанцию, герр обер-лейтенант.

— В самом деле говорите. И очень недурно! — обрадовался Вернер. — Прошу, взгляните. Впрочем, квитанция не моя, а прелестной фрейлейн, но я ее добрый знакомый, а потому счел нужным лично сопроводить даму.

— Понимаю, — кивнул старик, переводя бледно-голубые, словно бы выгоревшие, глаза на Лизу. — Вы желаете забрать свою вещь?

Она стояла столбом. Что делать? Что сказать? Исполнить при Вернере просьбу умирающей невозможно. Хороша же она будет, передавая привет от погибшей! Ладно еще, вовремя выяснилось, что Вернер недурно понимает и даже говорит по-русски (вот гад, и где только наловчился?). А если старик-приемщик помнит Елизавету Петропавловскую? Сейчас он спохватится, заорет: «Да ведь квитанция-то не ваша! Вы ее украли!»

Но если старик даже и собирался сделать что-то в таком роде, то он просто не успел.

— Вот именно! — вмешался Вернер. — Фрейлейн желает забрать свою вещь. Назовите сумму, я уплачу.

Лиза дернулась было возмущенно:

— Нет-нет, что вы!

Однако Алекс Вернер и бровью не повел. Достал из кармана объемистый бумажник и спросил с самой беззаботной улыбкой:

— Сколько? Сто марок? Двести? Пятьсот?

— Нет-нет, не так много, герр обер-лейтенант, — наиприветливейшим образом отозвался старикашка. — Залог выплачен почти полностью. Остался последний взнос — всего-навсего двадцать пять марок. И милая барышня сможет забрать свой медальон.

— Всего двадцать пять марок? — явно разочарованно повторил Вернер. — Ну вот, а мне так хотелось тряхнуть кошельком и выступить в роли поистине щедрого рыцаря.

Лиза молча смотрела на старика. Если залог выплачен почти весь, значит, настоящая Лиза Петропавловская бывала здесь не единожды. И старикан не мог ее не запомнить. Однако в его бледных глазах не видно никакого сомнения. А может быть, он еще не сообразил, что происходит? Или раньше тут был другой приемщик, и старик просто не знает Лизу в лицо? Скорее всего, так и есть. Вот повезло, ну просто невероятно повезло!

Старик принял от Вернера деньги, тщательно пересчитал и сел за маленький, явно неудобный письменный стол, покрытый кухонной клеенкой с давно выцветшим и неразличимым узором. На клеенке лежали гроссбухи и стоял очень красивый, можно сказать, даже роскошный чернильный прибор каслинского литья, находившийся в вопиющем противоречии с убогой обстановкой ломбарда. «Наверное, кто-то сдал, а выкупить не смог», — подумала Лиза и почувствовала неприязнь к ростовщику, наживающемуся на чужих несчастьях. Ну да кому война, а кому мать родна, кажется, так говорится…

— На чье имя прикажете выписать квитанцию о приеме денег? — спросил старик, переводя взгляд с Вернера на Лизу и беря плексигласовую ручку с вставленным в нее перышком.

Лиза посмотрела на нее с отвращением. Точно такая была у Фомичева. Ею не пользовались со времени покупки в магазине — совершенно новенькая, с блестящим перышком «рондо», она торчала в стаканчике рядышком с тупым химическим карандашом. А подле стаканчика стояла высохшая чернильница-непроливайка. Она тоже была не нужна, потому что Фомичев писал только тем самым химическим синим карандашом — слюнил его во рту и, крепко сжав в толстых пальцах, корябал по тетрадному листку, присапывая от старания…

Лиза передернулась от тошнотворных воспоминаний, но тут же опомнилась и прислушалась к разговору.

— Мне никакой квитанции не нужно, — заявил между тем Вернер. — Выпишите ее для фрейлейн.

— Как прикажете, — кивнул старичок и принялся листать гроссбух, бормоча: — «Эн», «о», «пэ»… — Найдя, что искал, он взял ручку и начал писать, приговаривая: — Елизавета Петропавловская, адрес: улица Липовая, 14 а. Ничего у вас не изменилось, фрейлейн? На другую квартиру не переехали?

Лиза молча покачала головой. Она смотрела на старика — тот держал ручку как-то странно, хотя в чем странность, Лиза не могла понять.

— Извольте, — подал старик квитанцию. — А вот и ваш заклад… — Открыв выдвижной ящик письменного стола, он извлек довольно большой медальон на цепочке — явно золотой, чистого, ярко-желтого оттенка.

— Великолепная вещь, — продолжил ростовщик, приветливо глядя на Лизу, — я очень рад, что она к вам вернулась. Старинное червонное золото, теперь такого не найдешь!

Медальон был очень красивым и изящным: прекрасное плетение цепочки, тонкая вязь рисунка покрывает сердечко… Но не на него смотрела Лиза — она не могла отвести глаз от пальцев приемщика. Правая рука его была изувечена самым жестоким образом, пальцы нелепо скрючены, и непонятно, как старик вообще мог перо держать и писать. Неудивительно, что почерк у него такой корявый и неразборчивый.

У Лизы вдруг пересохло в горле. Неразборчивый почерк… На квитанции о приеме вещи в залог точно такой же почерк. Значит, старик выписывал и первую квитанцию. Почему он промолчал? Почему не изобличил ее?

Неужели не узнал подлинную Лизу Петропавловскую? Да нет, непохоже… Его выцветшие глаза, чудится, насквозь человека видят! Узнал, конечно, но решил, видимо, не связываться с немецким офицером. Подумал небось, что настоящая Лиза Петропавловская потеряла квитанцию, а двое авантюристов решили поживиться.