Танго старой гвардии

Макс повиновался. Как только он сел на стул, пистолет исчез в правом кармане Мостасы.

— Принесли то, за чем ходили? — спросил тот.

Макс глядел, не отрываясь, на распростертый в огромной луже подсыхающей крови труп Тиньянелло. Одна нога была разута — башмак валялся чуть поодаль. Носок был продран на пятке.

— Вы их не застрелили, — сказал Макс.

Мостаса, раскуривая трубку, смотрел на него сквозь облачко табачного дыма и помахивал спичкой, гася ее.

— Конечно, нет. Пистолет, даже такого мелкого калибра, как этот, — штука шумная. К чему беспокоить соседей? — При этих словах он слегка распахнул полы пиджака, показывая рукоять ножа, висевшего у него на боку, рядом с подтяжкой. — Конечно, грязи больше. Но зато тихо.

Он устремил задумчивый взгляд на лужу крови у своих ног. Казалось, Мостаса прикидывает, насколько уместно в данных обстоятельствах употреблено слово «грязь».

— Уверяю вас, мне это было неприятно, — добавил он.

— Но за что?

— Позднее мы об этом поговорим, если вам будет угодно. А сейчас скажите, удалось ли вам раздобыть письма графа Чиано? Они у вас с собой?

— Нет.

Мостаса поправил очки и несколько секунд смотрел на Макса оценивающе.

— Вот как… — протянул он наконец. — Предосторожность? Или неудача?

Макс хранил молчание. Он был занят расчетами: прикидывал, сколько будет стоить его жизнь, если сейчас отдать письма. Вероятно, столько же, сколько жизни двух несчастных итальянцев, валявшихся на окровавленном полу.

— Встаньте и повернитесь ко мне спиной, — приказал Мостаса.

В голосе его слышалось легкое раздражение, но по-прежнему — ни малейшей угрозы. Так говорят люди, вынужденные заниматься крайне неприятным, но необходимым делом. Макс повиновался и почувствовал, как его окутывает облако дыма, — это Мостаса, зайдя сзади, обшарил его карманы и, разумеется, ничего не нашел, потому что Макс предусмотрительно запрятал бумаги под сиденьем автомобиля, с чем сейчас мысленно и поздравил себя.

— Можете повернуться… Где письма? — От того, что Мостаса говорил, зажав в зубах трубку, слова произносились искаженно. Он вытер о пиджак влажные ладони — макинтош Макса был мокр. — Скажите по крайней мере, удалось ли ими завладеть.

— Удалось.

— Грандиозно! Приятно слышать. Теперь скажите, где они, и покончим с этим раз и навсегда.

— Это в каком же смысле?

— Да полно вам! Не придирайтесь к словам. Ничто не мешает нам расстаться по-хорошему, как цивилизованным людям.

Макс покосился на труп Тиньянелло. Вспомнил его всегдашнюю меланхолическую сумрачность. Печальный человек. И почти растрогался, увидев его лицом вниз в луже собственной крови. Притихшего и беспомощного.

— Зачем вы их убили?

Мостаса беспокойно поморщился, и показалось, что от этой гримасы шрам на подбородке стал глубже. Открыл рот, чтобы сказать что-то неприятное, но в последний момент словно передумал. Быстро оглядел, хорошо ли тлеет табак в чашечке его трубки, потом перевел глаза на тело итальянца.

— Это ведь не детективный роман, — ответил он терпеливо. — Так что не ждите, что в последней главе вам объяснят, как все случилось. И вам незачем знать об этом, да и мне недосуг распространяться… Скажите лучше, где письма, и решим вопрос.

Макс показал на труп:

— Собираетесь решить вопрос со мной так же, как с ними?

Мостаса, казалось, всерьез задумался.

— Да, вы правы, — согласился он. — Разумеется, никто ничего не сможет вам гарантировать. И не думаю, что моего слова будет довольно… Так?

— Так.

Размышляя, он шумно посопел трубкой:

— Я должен внести кое-какие уточнения… На самом деле работаю я не на республику, а на правительство Бургоса. То есть на генерала Франко.

Он плотоядно прижмурил один глаз. Было видно, что растерянность собеседника доставляет ему немалое удовольствие.

— Так или иначе, все остается, можно сказать, в семье.

Макс глядел на него не в силах побороть ошеломление:

— Но ведь это итальянцы… Фашисты. Ваши союзники.

— Послушайте. Мне кажется, вы немного наивны. На этом уровне работы нет союзников. Они хотели добыть письма для своего начальства, я — для своего. Иисус Христос учил, что все люди — братья, но не уточнял, родные или все же двоюродные. Письма, содержащие сведения о комиссии за поставку самолетов, в руках у моего начальства станут козырной картой. Способом крепко взять за яйца итальянцев или их министра иностранных дел.

— А почему вы не обратились напрямую к Ферриолю — ведь он ваш банкир?

— Да уж потому. У меня не было на это ни соответствующего приказа, ни полномочий. И еще я полагаю, что и Ферриоль ведет собственную игру. Добивается того же самого, но своими методами. С испанцами и с итальянцами. В конце концов, он бизнесмен.

— А что за странная история вышла с пароходом?

— С «Люциано Канфорой»? Надеюсь с вашей помощью закрыть этот вопрос. Капитан и старший механик в самом деле собирались доставить груз в порт, контролируемый республиканцами: я самолично их в этом убедил, представившись агентом законного правительства. Мне они показались подозрительными, вот я и взял на себя труд проверить их лояльность… Через ваше посредство слил, так сказать, информацию итальянцам, а те сработали без задержки. Предателей арестовали, а судно направляется куда ему и следует плыть.

Макс кивнул на труп:

— А этих… Их надо было убивать?

— В техническом смысле да. Иначе я бы не смог контролировать ситуацию; сами посудите: вас трое, причем двое — профессионалы… Не оставалось ничего, кроме как расчистить поле.

Он вынул погасшую трубку изо рта. Осторожно постукивая чубуком по столу, вытряхнул пепел и золу. Потом продул мундштук и спрятал трубку в карман — не в тот, где лежал пистолет.

— Ну ладно, — сказал он. — Будем закругляться. Давайте письма.

— Вы же видели, у меня их нет здесь.

— А вы видели мои аргументы. И где же письма?

Глупо было бы упорствовать и дальше, решил Макс. Глупо и опасно. Рискнуть стоит лишь для того, чтобы попробовать выиграть время.

— В надежном месте.

— Ну так ведите меня туда.

— А что потом? Что будет со мной?

— Да ничего особенного с вами не будет. — Мостаса сделал вид, что оскорблен недоверием. — Я ведь вам уже сказал: вам — налево, мне — направо. Всяк сверчок, как говорится, на свой шесток.