Танкист. Юнкер
Шрифт:
– Это черт знает что, – сквозь зубы выругался Шанин. – У парня скоро день рождения, а отец тащит его на сельхозработы.
– Я с ним уже неоднократно проводил беседу. Но Игнат Григорьевич и прежде забирал Степана на работы, и потом мальчик без труда нагонял отставание. Вот и решил, видно, дурья башка, что ничего страшного не случится. Заявил: мол, его сын самый обычный, а до дня рождения ему еще далеко.
– Сколько, кстати? – уточнил директор.
– Двадцать пять дней, – ответил классный учитель.
– Ну, может, еще и обойдется. Но на будущее… – многозначительно произнес он.
– Непременно, – заверил Тучин. –
– Все хорошо. Показатели, конечно, не выдающиеся, но, если пожелает, то для института подтянуть Суть вполне реально.
– Ага. Ну, об этом мы еще побеседуем, – пообещал Арсений Валентинович.
Обстоятельная беседа с учителем после инициации – обычная практика. И то, что он сам не инициирован, ни о чем не говорит. Уж в теории-то он знает о Сути куда лучше своих учеников и, тем более, их родителей.
– Ладно, забирайте Витю, Арсений Валентинович. Да и я пойду займусь своими обязанностями, – произнес директор.
В этот момент во двор гимназии, ревя мотором, буквально влетел полуторатонный грузовик ДАО-26. Не будь двор заасфальтирован, и над ним непременно поднялась бы туча пыли. Оно, конечно, конец апреля и прохладно, но снег уже сошел, и который день стоит сушь. Водитель выскочил из-за руля и, подхватив переданного из кузова парня, побежал к парадному крыльцу.
– Батя? Дядь Игнат? Степка? – удивился Виктор, без труда опознав всех участников немой сцены.
– Андрей Иванович, не спешите, – обеспокоенным тоном произнесла Ирина Капитоновна. – Арсений Валентинович, если я не ошибаюсь, это несут Степана Свечкина. – Это уже к мужу.
– Да, это он, – ответил Тучин.
– Час от часу не легче. Только отмеченного Эфиром нам не хватало, – перекатывая желваки, сквозь зубы процедил директор.
Человечество стоит только в начале пути познания тайн и самой сути Эфира. Ученые пока не в состоянии дать однозначную оценку природе его происхождения. Говорили о нем еще до его проявления, но смысл в это понятие вкладывали совершенно иной. Одни считали его источником энергии, другие – чем-то вроде алхимии, не имеющей никакого отношения к науке.
А потом упал Тунгусский метеорит, после чего в мире начали происходить странные вещи. Стали появляться одаренные, которые имели непосредственную связь с Эфиром, а еще могли помочь вступить во взаимодействие с ним молодым людям в день, близкий к их восемнадцатилетию.
Чем дальше от дня рождения, тем лучше показатели. Одаренные проявлялись минимум за тридцать дней до дня рождения. Самый ранний из задокументированных случаев – тридцать пять дней. Они назывались так не только из-за самостоятельной инициации. Помимо умения «Характерник», позволяющего инициировать других и свободно видеть их Суть, они получали еще и какой-нибудь дар. Ученые не считали это сверхъестественным и сравнивали их с гениями, только и всего.
От двадцати девяти и до двадцати пяти дней проявлялись так называемые отмеченные Эфиром. Они были лишены какого-либо дара, зато являлись настоящими талантами в одной или сразу нескольких областях. Но вместе с тем относились к группе повышенного риска.
Одаренные проходят инициацию сами. При этом у них отмечается клиническая смерть, после чего они самостоятельно приходят в себя, попутно инициируясь. Отмеченные также проходят через это, но, чтобы завершить инициацию, нуждаются в помощи одаренного или характерника. Если их вывести из состояния
клинической смерти с помощью артефакта «Аптечка», то процесс будет сбит и на выходе получится пустыш. То есть человек, лишенный связи с Эфиром. Сегодня это подавляющее большинство населения Земли даже в развитых странах, где имеются специальные программы инициации граждан.С двадцать четвертого дня до восемнадцатилетия инициацию проходят уже самые обычные люди. Правда, опять же, чем дальше, тем выше показатели Сути. Эти уже обходятся только тошнотой, головной болью и головокружением. Ну и еще инициация неизменно сопровождается рвотой. Симптомы – сродни сотрясению головного мозга. Длится такое состояние порядка двенадцати часов, и, если не помочь пройти инициацию, то плохое самочувствие проходит само, а на выходе получается пустыш.
– Витя, марш в коридор, – распорядился директор, извлекая из своего саквояжа «Аптечку».
– Это собьет инициацию, – с сомнением произнесла фельдшер.
– Совершенно верно. Но если он уже впал в кому, то никаких сомнений.
– Господи, хоть бы мальчика просто пришибло деревом. До больницы дальше, чем до нас, вот и привезли, – с надеждой произнесла она.
Подобное пожелание вроде и выглядит как-то… Но все познается в сравнении. Инициация – это ведь путевка в жизнь. Возможность добиться гораздо большего, чем твои родители, и вообще круто изменить свое будущее, которое, казалось бы, уже предопределено твоим происхождением и окружением.
– Дай-то бог, Ирина Капитоновна. Дай-то бог, – поддержал ее Шанин и тут же приметил Нестерова. – Витя, ты что тут делаешь?
– Я это… Ага… – невпопад произнес парень и вывалился в коридор, едва не столкнувшись с отцом, вломившимся в медпункт.
В коридоре уже собрались ученики выпускных классов. С одной стороны, перемена, и Виктора увели на инициацию, а такое всегда было событием. Сверстники неизменно обступали новоявленного инициированного и расспрашивали о Сути. Уже прошедшие через это просили показать характеристики, сравнивая со своими. Любопытно же! А еще любому подспудно хочется выглядеть лучше других.
Виктор по определению не мог надеяться на высокие результаты. Две недели до дня рождения – это всего лишь средние показатели. Но таких ведь большинство. Вот и меряются Сутью. Хотя Нестерову откровенно хотелось этого избежать, так как он считал, что инициацию бездарно провалил и Эфир над ним просто посмеялся.
Но сейчас учеников привело сюда не только это. Уж больно лихо Антип Васильевич влетел на своем грузовике во двор гимназии. Да еще и Степку узнали. Дни рождения у всех расписаны в таблице, которая висит на стене их класса. Так что сложить два и два было несложно. И прибежали ребята сюда по большей степени именно из-за него.
Дверь отворилась, и в коридор вышел Нестеров-старший, толкавший перед собой упирающегося отца Степана.
– Уймись, Игнат, – произнес он.
– Да как же так-то, Антип? То ж сын мой! А меня!.. А ну как погубят!
– Молись, чтобы ты не сгубил, – махнул рукой Нестеров-старший.
– Да чего ты несешь! Я же его… Чтобы трудом, значит… А он все в книжки свои пялится. А отцу кто помогать будет? Эвон какой облом вымахал, а толку от него в хозяйстве никакого.
– Дурень ты, Игнат. У тебя сын разумник, каких мало, а ты его все норовишь в навоз лицом сунуть, чтобы, не дай боже, выше тебя не поднялся.