Танкисты(Повесть)

Подходили и стрелковые части — шагали пехотинцы. Показались и повозки, которые тащили маленькие крепкие лошадки. Шли грузовики с боеприпасами, двигались пушки.

Через боевые порядки танков и пехоты проносились снаряды тяжелой артиллерии.

2

— Иди, земляк, за мной. Не теряйся.

Это сказал Батьянов, и Боев подумал: почему, собственно, старшина зовет его земляком — ведь Батьянов из Якутии. Потом вспомнил: да, верно, еще в Померании, когда он, Боев, как корреспондент корпусной газеты шел в передовом отряде мехкорпуса, а точнее, ехал в бронетранспортере взвода разведки старшины Батьянова, тот на привале (на талом снегу они расстелили плащ-палатку, нарезали сало и хлеб) спросил Боева, где он родился. Боев ответил: в Череповце. «Выходит, мы земляки, — сказал Батьянов, завинчивая пестро-желтую пробку, — я там в сороковом году лето погостил. У тетки. Тихий городок. Рыбалка хорошая».

Боев, по существу, никогда не был в Череповце; его увезли родители в Ленинград, когда ему не минуло и года, но в его семье часто вспоминали этот городок.

Боев шел за Батьяновым след в след. Батьянов вполне ориентировался в этой кромешной тьме, и потому казалось, что если он так будет идти за старшиной, то не собьется, не свалится в какую-нибудь канаву или воронку и не нарвется на мину.

Впрочем, не все время было темно. Когда в небо вздымалась ракета, тогда были видны черные скелеты деревьев и стены целых и разрушенных домов широкой берлинской улицы.

— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил Боев.

— Главное — спокойствие. Придем.

— К немцам?

— Не паникуй, они за каналом. Разве что на разведку ихнюю напоремся, но им сейчас не до разведки.

Сзади шагали солдаты — четверо. Они шли походкой разведчиков — «на лапах». Боев чувствовал их дыхание, но не слышал, как их сапоги касаются склизкой брусчатки. Он тоже старался идти тихо. Не получалось — два шага тихие, а потом сапог обязательно хлюпнет в лужу или скользнет по битому кирпичу, громко чавкнув.

— Пришли, — сказал Батьянов, — стоп.

— Куда?

— Куда надо. Здесь заночуем.

— Где?

Батьянов не ответил. Он уверенно бухнул сапогом в какую-то дверь. Боев подумал: как он, черт возьми, узнал, что именно этот дом цел, не разрушен?

Дверь открылась быстро, как будто Батьянова здесь ждали, и тоненькая ленточка от керосиновой лампы, которую держал человек в черном пальто, наброшенном на пижаму, пересекла тротуар.

День был для Боева утомительным. Почти до вечера он бродил по улицам Берлина, разыскивая штаб корпуса. Устал. Дома казались пустыми, замшелыми, давно лишенными человеческого присутствия, но он знал, что немцы, покинув квартиры, сидят в подвалах и ждут своей судьбы, которая решается на улицах и площадях гигантского города. Наших солдат тоже не было видно — они вели бой в центре Берлина, и орудийные, танковые и минометные выстрелы слились в протяжный гул, который вот уже седьмые сутки висел над городом. Подсобные и тыловые службы, штабы располагались либо в первых этажах больших домов — в бывших конторах и магазинах, — либо в подвалах. На чердаках — наблюдательные пункты. Иногда по улице мчался куда-то танк, грузовик с пушкой на прицепе, колонна бензовозов.

За те дни, что Боев был в городе, он заметил, что война здесь какая-то особенная, не такая, какую он привык видеть вот уже четыре года.

Город был огромен и, в общем, совсем не похож на города, какие встречались на пути механизированного корпуса от Курской дуги до Одера. У Боева хранилась карта-план, очень подробная и, наверное, точная, на которой даже заштрихованы районы, разбомбленные американской авиацией. Но он так и не мог понять этот город, похожий не на столицу страны, а как бы на маленькую страну: городки особняков, озера с островами парков, каналы, серые улицы, снова парки…

Когда они шли к Берлину от Одера, то Боева, да и не его одного, удивляло, почему так долго не видно пригородов Берлина. Лес, лес, небольшие стандартные поселки, снова лес. Берлин, который был совсем рядом, после того как наши танки и пехота прогрызли Зееловские высоты, не давал знать о себе. Он появился внезапно. Когда двадцать первого апреля танковый батальон майора Косарева перевалил через насыпь кольцевой автострады, все увидели, что впереди в дождевой сетке — Берлин. Танки остановились около маленьких, совсем игрушечных садовых домиков. За этими домиками просматривалась серая улица с четырехэтажными серыми домами.

— Вейсензее, — сказал Косарев подошедшему к нему Боеву. Комбат — широкоплечий, плотный — стоял у своего танка с картой в руках. — Вейсензее, корреспондент, понимаешь?

— Понимаю. Исторический момент, северо-восточная окраина Берлина.

— То-то, брат. Ну иди теперь в «летучку», а мы туда двинем. Улица, конечно, пристреляна. Да и фаустники в подвалах. Это точно. Будет бой, иди.

Боев вернулся в ремонтную «летучку», в которой ехал. Но через два часа, когда батальон, потеряв всего два танка, вошел в Вейсензее и остановился у разрушенного переезда через железнодорожный путь, дожидаясь пехоту, он смог, выпрыгнув из «летучки», постоять на земле Берлина.

Разыскав редакцию — ее «студебеккер» и ЗИС стояли за дамбой кольцевой дороги, — Боев написал маленький репортаж «Мы в Берлине», сдал в набор и уехал на попутной машине в передовые части, уже углубившиеся в северо-восточную и восточную окраины города.

В Вейсензее снова попасть не удалось. К утру туда подошли пехота и артиллерия, начался упорный уличный бой.

Маршал Жуков, который держал в своих руках ход сражения за Берлин, приказал командиру мехкорпуса обогнуть город с севера и северо-запада и через сутки ворваться в его окраинные районы уже не с востока, а с запада.

Мехкорпус генерала Шубникова прошел вместе со стрелковыми дивизиями район Веддинга, Плетцензее и оказался в районе больших электротехнических заводов — Симменсштадте. Заводы были сильно разрушены авиацией, однообразные кирпичные дома, выстроившиеся в ряды скучных улиц, — почти целы.

Стрелковые части несколько задержались — им пришлось очищать квартал за кварталом, где еще было сопротивление, а танки с ходу ворвались в Симменсштадт.

Сбив заслоны, бригада полковника Гольцева вышла на берег Шпрее. Подоспели и самоходно-артиллерийские полки, мотострелковые батальоны.

Под артиллерийским огнем саперы начали ладить переправу. По искореженным фермам взорванного железного моста мотострелки переправились на тот берег и захватили плацдарм. Саперам стало легче работать — пулеметный огонь теперь гитлеровцы вести не могли.

К вечеру по понтонному мосту на плацдарм смогли перейти танки и самоходки. Теперь они вели бой в большом центральном районе — Шарлоттенбурге.

Эти заключительные бои были трудными. Улицы в западной части Берлина целые, крепкие. Танкам трудно маневрировать, а в каждом окне может таиться опасность — противотанковая пушка или фольксштурмовец с фаустпатроном. Поэтому танки двигались осмотрительно, им помогали автоматчики десанта, стреляя по предполагаемым засадам.

Но корпус неуклонно двигался вперед, охватывая своими танками и артиллерией веер улиц, идущих к Тиргартену, где был рейхстаг, который штурмовали общевойсковые армии с востока и северо-востока.

Впервые за всю войну — на западе и на востоке — бои в таком гигантском городе, как Берлин, вели танковые соединения.

1-я гвардейская танковая армия генерала Катукова двигалась с юго-востока вместе с 8-й гвардейской армией генерала Чуйкова.

Корпуса 2-й гвардейской танковой армии генерала Богданова, войдя в северо-восточные окраины города, теперь охватывали Берлин с севера и запада, частью сил устремляясь к Потсдаму, а другой частью ворвались в центральный район — Шарлоттенбург и теперь вели бои на подступах к Тиргартену, последнему оплоту гитлеровской обороны.