Таня Гроттер и ботинки кентавра

«БРАСЛЕТОНОСЦЫ, ПОВИНУЙТЕСЬ! ПОСТАВЬТЕ ЧАШУ!» – снова прозвучал голос. Он стал еще суше, еще злее.

Браслет на запястье у Склеппи сомкнулся. Теперь он был не раскаленным, как прежде, а безумно холодным. Гробулии чудилось, будто тонкая ледяная змея ползет по костям в мозг и начинает сковывать его. Склеппи напрягла всю свою волю, но ощутила, что это бесполезно. Воля, владевшая ею, была в тысячи раз сильнее ее воли.

«Браслетоносец станет рабом браслета», – словно сквозь туман донеслись до нее слова Хозяйки Медной Горы. Но Склеппи, хотя и слышала их, уже не понимала их значения. Она вообще не понимала уже ничего, кроме того, что нужно выполнить приказ.

Двигаясь точно во сне, Склеппи присела рядом с неподвижно лежащим Ургом и, взяв его мешок, вытряхнула из него рунную чашу. Потом, взяв ее за края, поставила в центр стола.

«ВСЕ… ТВОЯ МИССИЯ ВЫПОЛНЕНА! ПОЗДНЕЕ Я ВЫПЬЮ ИЗ ТЕБЯ ОСТАТОК СИЛ, А ПОКА СПАТЬ!» – небрежно сказал голос, и Гробулия рухнула рядом с Ургом.

Влажная тряпка, которой был опутан браслет Шурасино, внезапно вспыхнула и зачадила вонючим дымом. Борейский маг завопил, хотя и не ощущал боли, а лишь беспомощный леденящий ужас. Холодная змейка повиновения уже вползала в его сознание точно так же, как в сознание рядового Гуннио.

Пальцы на его могучих руках сжимались и разжимались, точно не знали, кому повиноваться.

«ВАШ ЧЕРЕД! ВЫ ДВОЕ! ВОЗЬМИТЕ ДЕВЧОНКУ И ВЫПУСТИТЕ ИЗ НЕЕ КРОВЬ! ПОСТАРАЙТЕСЬ, ЧТОБЫ НИ КАПЛИ НЕ ПРОЛИЛОСЬ МИМО СОСУДА!» – прошуршал голос.

Шурасино и Гуннио повернулись к ней. О том, как тяжело давалось им повиновение, Таня видела по их мокрым, точно выпитым лицам и ввалившимся глазам. Казалось, Гуннио и Шурасино подтаивают как свечи. «Стихиарий вытягивает силы из тех, кто ему повинуется», – вспомнила она.

Ягуни стоял у стены и машинально, едва ли соображая, что он делает, сковыривал ногтями с нее потеки еловой смолы. Лицо у него было каким-то потерянным. Тане редко приходилось видеть великолепного мага и фокусника в такой прострации. Почти сразу она поняла причины его растерянности. У него был кинжал, но как он мог его использовать? Против бесплотного Стихиария, который был везде и одновременно нигде, кинжал бессилен. Набрасываться же с кинжалом на Гуннио, Гробулию и Шурасино было бы безумием.

Гуннио сделал шаг. Его могучая лапа сомкнулась на предплечье у Тани. Таня рванулась, попыталась оттолкнуть его, но справиться с Гуннио не смогла. Гигант даже не ощутил ее сопротивления. Лицо рядового из Арапса блестело от пота. Таня видела, как в его теле ожесточенно сражаются двое – настоящий Гуннио и другой, жалкий раб браслета. Какой-то миг она еще надеялась на чудо, но чуда не произошло. Браслет победил. Его рука потянулась к бедру, нашаривая кинжал, но ножны были пусты. Он выронил его где-то по дороге.

Грязное полотенце затрепетало под потолком.

«МАГИСТР, ДАЙ ЕМУ НОЖ!» – деловито распорядился голос.

Шурасино засуетился и, обливаясь потом, стал рыться в карманах в поисках ножика. Оттуда градом посыпались амулеты, волчьи зубы и слабосильные магические кристаллы из набора бытовых артефактов, которые легко было купить в Борее за пару золотых монет.

«БЫСТРЕЕ!» – поторопил Стихиарий. Его голос дрожал от нетерпения, как голос вурдалака. Его воля и воля чаши слились воедино. Грязное прозрачное полотенце переплыло к чаше и, выстлав ее изнутри, жадно прильнуло к рунам. Теперь чаша и Стихиарий составляли одно жаждущее крови целое.

«НУ! ГДЕ ЖЕ КРОВЬ? НЕ МЕДЛИ!» – прошипел голос, и борейский маг едва не взвыл от боли, пронзившей все его существо.

Кусая губы, Шурасино отыскал маленький ножичек с перламутровой ручкой и дрожащей рукой протянул его Гуннио. Однако не успел Гуннио схватить его, как сбоку на Шурасино петухом налетел И-Ван. Он ударил его по тщедушному запястью и выбил ножик. Затем противники покатились по полу. И-Ван осыпал борейского мага ударами. Шурасино не сопротивлялся. Он явно не соображал, что делает, а только пытался подползти к ножу и передать его Гуннио.

«И-ВАН, ГЛУПЫЙ МАЛЬЧИШКА! ДА, ВАШИ СУДЬБЫ СОЕДИНЕНЫ. ДА, ТЫ ЕЕ ЗАЩИТНИК В ЭТОМ МИРЕ И ВСЕХ ИНЫХ, НО НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ВСЕ БЕСПОЛЕЗНО?» – нетерпеливо спросил Стихиарий.

Он даже не покинул чаши, даже не шевельнулся, а И-Ван внезапно отпустил Шурасино и, застонав, уткнулся лбом в пол. Таня увидела, как из носа у него потекла кровь. Шурасино, которому уже никто не мешал, на четвереньках подбежал к ножику и, схватив его, на четвереньках же побежал к Гуннио.

Тот, не отпуская Таню, вцепился в нож и придирчиво осмотрел его.

– Тупой, но ничего… Сойдет! – пробормотал он и потянул Таню к чаше. У столика Гуннио кинул Таню на колени и силой вытянул вперед ее руку.

«ЗАКАНЧИВАЙ! НУ!»

Тонкое лезвие перочинного ножа деловито потянулось к венам на Танином запястье. Но прежде чем Гуннио сделал надрез, вновь зашуршал голос:

«ПОГОДИ! СТАРИК ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ, КАК ЕГО ВНУЧКА ПЛАТИТ ДОЛГИ. ПУСТЬ ОН САМ НАПЬЕТСЯ КРОВИ ВМЕСТЕ СО МНОЙ! ЭТО СДЕЛАЕТ НЕВЫНОСИМОЙ ЕГО ЖИЗНЬ В ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ! БРОСЬТЕ В ЧАШУ ЕЕ МЕДАЛЬОН! НУ ЖЕ, РАБЫ, СДЕЛАЙТЕ ЭТО, А ПОТОМ МЫ ПРИКОНЧИМ ОСТАЛЬНЫХ!»

– Давайте я брошу! Я хочу жить! Я все сделаю, все! Я тоже раб! – ломким голосом крикнул Ягуни, не отрывая пугливого взгляда от Гробулии, Урга и И-Вана, неподвижно лежащих на полу.

Он единственный держался пока в стороне и даже не помогал И-Вану, когда тот боролся с Шурасино за нож.

– Ты? Ты? – не поверила Таня. – Нет, только не ты!

Ягуни всем своим выразительным лицом изобразил, что она задает дурацкий вопрос.

– Прости меня, папочка мой дедуся! Я знаю, что виноват, но ты же все равно умрешь! Почему бы мне не спасти себя? Стихиарий, почему ты молчишь? Я хочу жить! – сказал он.

Грязное полотенце колыхнулось с небрежным превосходством.

«ТАК И БЫТЬ! ТЫ МНЕ НЕ НУЖЕН! НО… ГУННИО, ПУСТЬ ОН ВОЗЬМЕТ МЕДАЛЬОН! ЭТО БУДЕТ ЕГО ПЛАТА ЗА ЖИЗНЬ!»

– Спасибо! Спасибо! – Ягуни подскочил к Тане и решительно сорвал с нее медальон.

И-Ван, с трудом приподнявшись на локтях, с презрением наблюдал за ним.

– Ты действительно хочешь это сделать? На тебе же нет браслета! – с трудом выговорил он.

– Нет. Но я не хочу оставаться здесь! Не хочу сдохнуть в этом гнилом лесу! Разве ты не слышишь, как тут пахнет мертвечиной? – озираясь, нервно сказал Ягуни.