Таракашка в моей голове

– Давай, – пожал ему руку Серый.

– Ты дома сегодня?

– В одиннадцать уйду, в два вернусь, – у Сереги был один заказ.

– Ну ок. Я буду спать.

Серега просто кивнул в ответ, провожая соседа взглядом. Подошел к стене, тоже посмотрел на Тайкину картину. Бедная таракашка. Мягкая улыбка тронула его губы. Заводится сама, вывести невозможно. Аккуратно коснулся рисунка, вздохнул, вернулся на диван. До одиннадцати можно подремать. Или просто поваляться, глядя на строгий серый город в черной рамке.

***

Тая перестала приходить. То ли дома все наладилось, то ли после истории с картиной Леха запретил у них появляться. Серый не спрашивал, его не посвящали, и от этого он дико бесился. Злился и на нее тоже, хотя сам себе повторял, что у нее элементарно нет его номера, она не может ему ничего написать. Но все равно чувствовал себя ребенком, у которого отобрали конфетку. Крутился по пустой кухне, вспоминая ее «Ну посиди со мной! Ненавижу есть одна!» И даже в магазине забрел в отдел овощей. Посмотрел на полки, вздохнул и вернулся к пельменям. Почему-то теперь все было не так. Что-то саднило в груди, все мешало, утро не утро и ни один день не добрый.

Как обычно по четвергам, Сергей ездил к бабушке. Александра Васильевна встречала его неизменно радостно, даже если называла чужим именем. Он брал ее под руку, и они гуляли во внутреннем дворе между клумбами и садовыми деревьями. Выходить за пределы пансионата не запрещалось, но врачи настоятельно рекомендовали этого не делать: старики могут потом попробовать выйти сами и потеряться. Таким, как его бабушка, лучше забыть про внешний мир. Им все компенсирует мир внутренний.

Баб Саша с удивительной точностью помнила Серегино детство и с радостью делилась воспоминаниями.

– А помнишь, – они стояли под яблоней, усыпанной мелкими, только завязывающимися плодами, – помнишь, ты на старую яблоню залез, а там сук гнилой. Ты весил-то всего ничего, но он же гнилой, обломился, зараза, – бабушка искренне расстраивалась каждый раз, когда это рассказывала. – Весь о ствол исцарапался, ушибся, – терла его руку, жалостливо смотрела в его глаза. – Пла-акал, маленький мой, – тут она уже улыбалась, гладя его по жестким черным волосам.

– Помню, ба, – Сережка улыбался в ответ.

Ему было лет пять, когда это случилось, но бабушка столько раз в подробностях рассказывала эту историю, что он был почти уверен – помнит.

– А потом вы уже в школе учились, и Лерочка просила тебя устроить дом на дереве, а ты боялся, – баб Саша весело рассмеялась, а Серый помертвел.

Бабушка редко говорила о Лере. Зачем сейчас?

Александра Васильевна взяла его ладони в свои, проникновенно посмотрела в глаза:

– Как она там? – бабушка ждала ответа.

– Хорошо, ба, – Серега слишком резко кивнул. – Все хорошо.

– Не приходит ко мне совсем. Только снится, – вздохнула баб Саша. – Рыженькая, в веснушках, – улыбнулась, собрав морщинки вокруг глаз. – Она такая же? В веснушках?

– Да, ба, – сглотнул комок, вставший поперек горла. – В веснушках, – она навсегда теперь в веснушках, ба…

– Ты ее не обижай, – очень строго посмотрела на него бабушка. – Она девочка нежная!

Старая учительница знала о чем говорила. Лерочка была у нее перед глазами с первого класса. Сережа к бабушке в класс не попал – был старше, но, конечно, после уроков всегда приходил в бабин «Б». Делал на продленке уроки, возился с первоклашками. Сначала со всеми, а потом с Лерой. Только с Лерой. Маленькая, пугливая, очень нежная. Удивительно, но красивый ребенок из богатой семьи казался неблагополучным. Лера вздрагивала от каждого резкого крика или стука, часто плакала из-за совершенных пустяков, плохо запоминала то, что говорит учитель.

Другие педагоги, критически поглядывая на нее, тихо говорили:

– Может, ее лечить надо?

А бабушка всем неизменно отвечала:

– Там мать лечить надо, а не ребенка.

Она занималась с Лерой индивидуально. На продленке садилась рядом с ней и терпеливо раз, два, а то и три проговаривала все, что проходили в классе. А потом – Сережка. Умный и живой от природы, он сменял бабушку и смотрел, как Лера пишет, подсказывал, как правильно считать, учил читать. А еще, по бабушкиной просьбе, следил, чтобы ее никто в классе не обижал. Если малышня начинала резвиться и шумно играть, уводил Леру в тихий угол или просто держал за руку.

Ко второму классу Лера перестала дергаться, иногда даже смеялась или играла со всеми, а плакала только тогда, когда за ней приходили родители – ребенок очень не хотел идти домой. К счастью, школа была районная, никаких дорог переходить было не надо, и ее достаточно рано стали отпускать одну.

Ну как одну, конечно же, с Сережкой!

Даже если они собирались компанией – а весной и летом такое случалось часто, – он просил мальчишек подождать и забегал за Леркой. Тихая, она молча шла рядом с ними, а пацаны играли по дороге в футбол камушком или пересказывали новый боевик. Удивительно, но никому и в голову не приходило подшутить над Серегой или поддразнить его. Класса до шестого. Тогда он впервые из-за нее подрался.

Дрался и потом, только уже не из-за насмешек. Из тихого рыжика получилась очень красивая, нежная девочка, с блестящими карими глазами и смешными веснушками. И нравилась она, конечно, не только ему. Однажды его вызвали на бой. Почти рыцарский турнир среди мальчишек. Один на один – кто победит, тот с Леркой и гуляет. Серый вызов принял, хотя понимал, что даже если проиграет, оставить Леру не сможет. Жилистый, юркий, острый, он выиграл.

Однажды их просто подстерегли за сараями. Прямо внутри двора. Он так и не понял, зачем, но мальчишки на него напали, колотили почем зря, а он отбивался. Сильно тогда губу разбили, нос расквасили. Потом ему товарищ сказал, что это тоже из-за нее. Дескать, его перед ней опозорить хотели. Ничего у них не вышло. Лерка все равно была рядом с ним. Лерка была всегда.

***

Серый вернулся от бабушки и почти сразу уехал на заказ.

Дамочка хотела сходить с ним на концерт. Какой-то молодой, но очень талантливый пианист выступал в рамках фестиваля. Она обязательно хотела это услышать. Он не то, чтобы хотел, но ничего не имел против. К тому же ему за это платили чуть ли не больше, чем за ночь.

Дамы любили выходить с ним на подобные мероприятия. Нет, искусствоведом Серега не был. Брал начитанностью. Какая пьеса, когда написана, кем исполнялась в первый раз… А чисто музыкальные нюансы ему всегда объясняли женщины. Он делал умный, заинтересованный вид, и это они любили даже больше, чем то, что он мог поддержать разговор о композиторах.

Концерт плавно перетек в ужин. Короткая прогулка по вечерней Москве, и на такси уехали к ней. Большая квартира, сплошь увешанная картинами. Антикварная мебель в гостиной. Серега работал уже достаточно, чтобы брать себе богатых клиенток. Эта дама многое могла себе позволить. В том числе – хорошую коллекцию игрушек. И Сережку, как главную из них.

***

Домой Серый вернулся, конечно, уже в пятницу. Он спал в постели клиентки несколько часов под утро и решил сейчас не ложиться – лучше вздремнуть часик в обед. Ночь на субботу обычно хлебная, хотя пустые вечеринки, где три девочки скидываются и заказывают мужчину на час, он уже не брал. Не то, что Леха. Ему опять на пятницу прилетела загородная тусовка. В предвкушении пьяных и обдолбанных клиентов Леха ходил мрачнее тучи.