Таран

— Может, поддали слегка? — осторожно предположил Вася.

— Товарищи разберутся. Хотя, насколько я знаю, Жора не держал водил, которые пьют или тем более ширяются в рабочее время. Ты ведь тоже таких не держишь, верно?

— Естественно…

— Конечно, — смотрящий сделал некое подобие улыбки, — ты сейчас сидишь и трясешься. Потому что думаешь, будто я хочу повесить Жорину кончину на твою кристально чистую совесть. Так вот, дорогой Вася, у меня, как ни странно, нет для этого, выражаясь прокурорским языком, «законных оснований». Если б эта прискорбная история случилась не вчера, а, к примеру, позавчера, я бы почти не сомневался, что это твоя работа, хотя мочить так чисто и аккуратно ты еще не научился.

— Я вообще никого не трогаю, как можно, хрестный! — сказал Вася с искренним убеждением.

— Очень правильная позиция. Не умеешь — не мочи, таков закон космоса. Именно поэтому у меня есть серьезные предположения, что этим делом занимались куда более тонкие и интеллигентные люди, которых в нашей области попросту не водится. А теперь поведай мне, Васенька, за каким таким «ядерным чемоданчиком» ты посылал Седого на ферму к ныне покойному господину Душину?

— Хрестный, — проникновенным голосом произнес Самолет, — говорю как на духу: Седой себе эту командировку сам придумал. Позавчера, под утро, я уже домой приехал и спать собирался, вдруг приезжает Седой, как с кола сорвавшись, и начинает бормотать, что девка и пацан, которых мы были обязаны предоставить Жоре для разбора полетов, оказывается, сховались у Душина на ферме. Причем девка то ли от большого ума, то ли от сексуальной неудовлетворенности, сама прибежала прямо к Седому и сообщила, что там же, на этой ферме, временно проживает господин Крылов с чемоданом разных неприятных документов. Ну, я и решил эту инициативу поддержать… Дал Седому в помощь Гогу и еще трех ребят. Наверное, вы лучше моего знаете, что дальше было.

— Знаю, — кивнул «дядя Вова». — Хотя многое следует уточнить. Например, объясни мне, Василий Петрович, хотя бы кратко, что бы ты лично стал делать, если б этот кейс попал в твои мужественные руки?

— Сказать по правде, хрестный, я тогда об этом не думал. Я ж и сейчас не знаю, что там лежало. Наверное, поглядел бы, а потом передал вам на рассмотрение.

— Вась, — заговорщицки подмигнул смотрящий, — а не было у тебя такого нескромного желания зажать этот кейс и потом пугать кого-то этими бумажками?

— Как можно?! — с оскорбленной миной на морде произнес Вася. — Вы меня за фуфло держите, хрестный? Огорчительно…

— Ладно, оставим этот вопрос. О Седом ты, конечно, не в курсе дела?

— Нет… С тех пор не видел. А вы в курсе?

— Не могу сказать точно. По Жориному выходит, что его надо опознавать среди тех горелых костей, которые там, на ферме, остались. Но есть и такое мнение, что он где-то бегает, притом с тем самым чемоданом. Потому что два моих паренька, которые этой ночкой катались по лесу с одной девушкой средних лег, нашлись этим утром на лесной полянке опять же без признаков жизни. Грибник один напоролся и в милицию настучал, а оттуда и мне весточка пришла. Но с этими парнями все проще — их простучали из автомата, причем, как ни странно, из того, который уже стрелял и в пулегильзотеке отметился. Похищен был у какого-то старшины ППС три года назад, а засветился по убийству предпринимателя Ларионова в позапрошлом году. Пульки в теле остались. Конечно, менты еще не докопались, кто этого Ларионова мочил. Но я-то знаю…

— Хрестный, я ни при чем! — У Васи от этой жуткой несправедливости глаза на лоб полезли.

— Верю, Вася, верю! Только не говори, пожалуйста, что этот автомат давно выбросили, продали и ты его в своей конторе не числил. На ферме он стрелял, это точно. Из яблонь уже такие же маслинки поковыряли. Так где Седой, а?

— Ей-богу, не знаю, хрестный!

— Удивительно, но я так и думал! — с издевочкой хмыкнул «дядя Вова». — Конечно, судя по россказням Костыля, сбежал не Седой, а пацан, которого Седой при помощи одной хорошей девочки наводил на Крылова, но пострадал совсем другой кореш. И самое смешное, Костыль хочет мне впарить мысль, что кейс тоже унес этот шпаненок. Дескать, они с Душиным лежали в одном подвале, товарищ майор ему рассказал про тайник и так далее… Ты в это можешь поверить, Самолетик?

— Сложно, — сглотнул Вася, догадавшись, что «дядя Вова» шьет ему сговор с Костылем и Седым. — Я бы лично такому пацану не стал доверять кейс.

— Правильно. Прежде всего потому, что он пацан. А во-вторых, куда он с этим кейсом денется? Шантажировать нас будет? Или в милицию отнесет?

— Вообще-то, Душин мог ему подсказать, куда отнести… — осторожно произнес Вася, опасаясь сказать что-нибудь, могущее усилить подозрения смотрящего.

— Вась, — презрительно произнес «дядя Вова», — не смеши мою задницу! Душин — никто. Да, служил в спецназе, воевал в Чечне, Афгане и еще где-то. Но он не мент и не комитетчик. Если б он на внештатке был — мы бы знали. Если б он хоть с одной конторой типа твоей или Жориной был повязан — мы бы знали. И если б мальчик принес чемоданчик хоть ментам, хоть эфэсбэшникам, хоть облпрокурору лично в руки — мы бы тоже знали.

— Может, он вслед ему в Москву его отвезти?

— Хорошая мысль, — иронически-одобрительно кивнул «дядя Вова». — Сам придумал, поди-ка? Жалко, что с Костылем не согласовал. Костыль утверждает, что некий браток, именуемый Чалдоном, который уже однажды упускал этого паренька с девушкой, прошлой ночкой видел этого пацана на машине с бабой. Той самой, что каталась в «Тойоте» с двумя моими разгильдяями. Там какая-то супер-детективная история: как этот самый Чалдон на «уазике» «Тойоту» догнал, потом перевернулся с другом, друг погиб, Чалдон живым остался. И, что уж совсем странно, пацан и баба якобы посадили Чалдона в машину, довезли до города и даже в травмпункт сдали. Но еще интереснее, что после вполне обычного для нашего города пожара в старом деревянном доме на улице Некрасова обнаружен обгорелый, но уже опознанный труп гражданки Терещенко Александры Михайловны, прописанной в этом самом доме. А эта самая гражданка, как ни странно, погибла не от огня, а от ножевого удара в грудь и пулевого ранения в голову — должно быть, контрольного! Но еще более странно, что пистолет из которого милую даму отправили к праотцам, друг мой Вася, является не абы каким, а табельным «Иж-71» все того же Чалдона. А «Тойота» тоже сгорела, и в ней нашлись хоть и изуродованные, но вполне узнаваемые стволы тех самых несчастных ребят, что были убиты, на полянке. Так где Седой, Васенька?!

— Не знаю я! Век воли не видать! — буквально взвыл Вася. — Видел кто-нибудь Седого? Нет! Я лично Чалдона не знаю, с Костыля за него спрашивайте. Или самого Чалдона колите, если он врет насчет пацана и Седого покрывает. Я-то при чем?

— Милый Вася, — жестко глядя на подмандатного хлопца, осклабился смотрящий. — Пока я позволяю себе считать, что ты ни при чем. Потому что, если я считаю, что «при чем», люди перестают жить. Готов поверить, что этот самый Таран Юра совершил все вышеупомянутые преступные деяния по молодости и глупости или от отсутствия в современной школе комсомольской организации. Если, конечно, он жив-здоров и бегает по городу со своим «ядерным чемоданчиком». Вот тебе его домашний адресочек и адреса его друзей. Бесплатно! Думаю, что этого списочка хватит, и во субботу, день ненастный, ты мне лично привезешь кейс. Где ты его возьмешь — мне начхать. Куда денутся Седой или этот самый Таран — тоже. Важно, чтоб я их больше не видел, а кейс был у меня со всем содержимым. Учти, я могу проверить, все ли в нем лежит и не использовал ли ты что-нибудь на подтирку. Я четко знаю, что в нем содержалось, понимаешь?

— Понимаю, хрестный.

— Ну, вот и хорошо. Теперь прими на посошок — и катись отсюда. Время пошло!

Звонок Генриху

— Хи-хи-хи-хи! Ой, не могу! Юрка, не хулигань! Ну, псих! — Надежда заливалась звонкими и счастливыми хохотунчиками. Прямо колокольчик серебряный, а не девушка.

Впрочем, девушкой она уже не являлась. Третий час тому пошел, оказывается. Всего-навсего!

Не соврала она, подарила Юрке безо всяких долгих платонических воздыханий, ухаживаний и каких-либо серьезных обязательств то, что хоть и здорово утратило первоначальную ценность со «времен очаковских и покоренья Крыма», но все же очень интересует мужиков, ибо им всегда приятно быть первыми. А тем более — таким парням со спортивным характером, как Юрка.

Правда, многие молодцы, заполучив в лапы девственницу, ничего, окромя кобелиной гордости, по этому случаю не испытывают. Таран, конечно, такую гордость тоже испытывал, но не только ее.

Вся любовь, преданность, нежность, которые, строго говоря, копились в Юркиной душе для Даши, выплеснулись на Веретенникову. Хотя утром, переступая порог ее квартиры, Юрка считал эту девчонку самой обычной одноклассницей. Он мог бы сегодня забежать совсем в другой подъезд или разминуться с ней по времени. И даже после того, как встреча произошла, Таран запросто мог отказаться к ней зайти. А потом, когда, подремав два часа, проснулся, мог бы не обратить внимания на Надькины вздохи за стеной или постесняться заглянуть в комнату. Наконец, после того, как Надежда своим дурацким вопросом его остудила, он мог бы надуться и послать ее к черту. Тогда ничего не было бы. Они бы так и остались просто знакомыми, Надькины чувства к Тарану со временем охладели бы или даже переросли в неприязнь, а он небось так и остался бы убежден в том, что никто его никогда не любил по-настоящему.

По счастью, Его Величество Случай все решил по-иному. И хотя Надежда если не умом, то подсознанием догадывалась, что все ласки, поцелуи, нежные слова составляли, так сказать, «приданое для Даши», она все эти догадки не высказывала, а, наоборот, запрятала так глубоко, как только могла. И о том, что она — третья, тоже постаралась забыть. Ей было гораздо важнее то, что Таран, о котором она мечтала гораздо дольше, чем Юрка о Даше, — чуть ли не с пятого класса, как ей самой казалось! — все-таки с ней. Хотя ей временами казалось, будто шансов у нее никаких и этот обормот бесчувственный будет по-прежнему обожать эту «прости Господи» Дашку, ни черта не видя и не слыша.