Тарантул (илл. Н. Кочергина)

– Иван Васильевич… Вы, значит… Я ничего не понимаю!.. – в замешательстве проговорил Миша.

– Сейчас все поймешь. Садитесь. Это мне чай? Ну что ж, не откажусь, – сказал Иван Васильевич, усаживаясь за стол и пододвигая к себе стакан. – Должен вам сразу сообщить, что пришел я с намерением отказаться от нашего плана. Да, да! Отказаться и отправить вас по домам. Но Константин Потапыч… Этого дядю зовут не Григорий Петрович и не Мальцев, а Константин Потапыч Каратыгин. Это мой старый друг. Я попросил его устроить вам проверку. Ну, говори, Костя. Как они выдержали экзамен?

– Я же тебе все сказал. Вели они себя хорошо, естественно. Экзамен сдали бы на пятерку, если бы не история со шкафом. Правда, как выяснилось сейчас, это была детская игра в прятки, и ничего тут особенного нет, но я бы сказал, что в данной обстановке такая игра неуместна… Не следует заниматься такими играми. Мало ли что мог подумать Мальцев… Надо чувствовать себя постарше.

– Я об этом уже говорил ей, – вставил Миша. – Теперь она все поняла.

– А поняла ли? – спросил Иван Васильевич и, прищурившись, посмотрел на Лену.

– Честное слово, поняла! – приложив руки к груди, как можно убедительнее, сказала девочка.

– Мы сначала решили, что вы спрятались в шкаф, чтобы подслушать, – заговорил Иван Васильевич. – А это грубая ошибка. Ведь я вас предупреждал, что никакой инициативы проявлять не нужно… без особой надобности. Забыть, кто вы и зачем здесь! Просто вы – дети Сергея Дмитриевича, и только! Занимайтесь своими делами. Ваше присутствие в этой квартире дает нам возможность понаблюдать за Мальцевым издали. Посмотреть, зачем он приехал, проверить его… А может быть, он и не враг. Ведь мы только подозреваем. Мы еще ничего не знаем. Ну а если это окажется враг, то значит, он очень осторожный, умный и опытный… Константин Потапыч, например, сразу угадал, что вы в шкафу.

– По берету? – спросил Миша.

– Не только по берету. Я увидел ее сначала в окне, – пояснил Каратыгин.

– В шкаф вы, конечно, больше не полезете, – продолжал Иван Васильевич ровным голосом, – но можете выкинуть что-нибудь другое, когда Мальцев приедет. Вот это меня и беспокоит. Начнете подслушивать у дверей, задавать какие-нибудь вопросы…

Последние слова напомнили Мише его разговоры с мнимым Мальцевым и заставили покраснеть.

– В нормальных условиях, – говорил Иван Васильевич, не обращая внимания на смущение Миши, – с нормальным человеком всякие такие вопросы были бы признаком вежливости, предупредительности. А сейчас это может показаться подозрительной назойливостью. Пускай Мальцев видит и чувствует, что вы заняты, учитесь, что у вас свои дела. Когда я был у Сергея Дмитриевича, он попросил сына налить нам чаю. Коля отказался. «Мне, – говорит, – папа, некогда. Попроси Алю…» И ушел.

– Ну, это нехорошо, – заметил Константин Потапыч.

– Что значит нехорошо? – возразил Иван Васильевич. – А если он действительно занят? Опаздывает на уроки.

– А Аля? – спросила Лена. – Она тоже такая?

– Вы, Алечка, себя отлично вели, – сказал Каратыгин. – Просто, заботливо. Такой вам и надо быть. Вот только в шкаф не лазайте. Играйте как-нибудь по-другому…

– Хорошо, – опустив глаза, тихо сказала девочка.

Теперь ей стало стыдно за придуманную с Мишей ложь. Но ведь если они сознаются и скажут правду, Иван Васильевич отправит их по домам и поручит это дело кому-нибудь другому. Нет. Пускай уж лучше думают, что это была игра в прятки.

– Мальцев приедет двадцатого или двадцать первого, – сказал Иван Васильевич. – Если будет можно, мы заранее предупредим вас, но надо быть наготове. У вас еще есть время. Привыкайте, практикуйтесь.

– Мы до сих пор срываемся, Иван Васильевич, – сознался Миша. – Нет-нет да и скажем. Она меня Мишей назовет, а я ее – Леной.

– Вот, вот. Это все имеет большое значение… И пусть шкаф напоминает вам об ошибке. Если задумаете что-нибудь сделать, сначала посмотрите на шкаф, – с улыбкой закончил Иван Васильевич.

16. В АПТЕКЕ

Десятого ноября в аптеку на Невском проспекте медленно вошла молодая, невысокого роста женщина. Тонкая шея не соответствовала размерам пышного воротника, а из рукавов, обшитых мехом, высовывались сухие бледные руки. Но на лице женщины сияла улыбка, и живые, с веселым блеском, глаза говорили, что первое впечатление обманчиво и что, несмотря на такое похудение, она вполне здорова.

– Здравствуйте! Я направлена к вам на работу, – приветливо сказала она рецептару, полной женщине в белом халате, вытаскивая из кармана сложенную вчетверо бумажку. – Вот направление.

– Вы фармацевт?

– Нет. Я кассирша.

Рецептар недоверчиво осмотрела пришедшую с ног до головы, прочитала бумажку и пожала плечами.

– Подождите. Я передам управляющей.

Управляющая аптекой, немолодая энергичная брюнетка с ярко накрашенными губами, сидела в своем кабинете за составлением какого-то отчета.

– Евгения Васильевна, вот… Новая кассирша пришла, – сказала рецептар, передавая бумажку. – Дистрофик. В чем только душа держится…

Пока Евгения Васильевна читала направление, в кабинет вошел Шарковский, работающий в аптеке много лет дефектаром*.

– Ну что ж, будем нормально работать. В две смены, – проговорила Евгения Васильевна, пододвигая к себе телефон. – Сейчас я выясню.

– Людей надо брать не с улицы, – заметил Шарковский. – Принять на работу просто, а вот как потом избавляться?

Управляющая давно привыкла и не придавала особого значения стариковскому ворчанью. Набрав номер аптекоуправления, она попросила к телефону начальника отдела кадров.

– Сергей Семеныч! В чем дело? Вы мне прислали кассиршу?

– Да, да. Прекрасный работник, со стажем, фронтовик.

– Мы же условились о фармацевтах.

– Будут и фармацевты. Закроем аптеку имени Урицкого и перебросим к вам работников.

– Вместе с планом?

– А при чем тут план?

– В этом году плана мы не выполним. Кто будет отвечать?

– Евгения Васильевна, вы же знаете мою точку зрения. Если вы не выполните план, в этом нет ничего плохого. Люди мало болеют, не покупают лекарств…

– Вам это говорить просто. Вы философ. А мне планом все время глаза колют. До конца года – полтора месяца. В Ленинграде нет эпидемий, а я виновата, что не выполняется план. У меня все на дефекте*: парфюмерия, витамины, патентика*…

– Дадим. Все дадим! Вчера об этом был разговор на совещании.

– Ну хорошо. Но, пожалуйста, не забывайте, что у меня нет второго дефектара. Роману Борисовичу трудно.

– Всем трудно, Евгения Васильевна.

– Да, но у него все-таки возраст…

Рецептар с усмешкой покосилась на Шарковского и нагнулась к управляющей.

– Роман Борисович на возраст не жалуется, Евгения Васильевна, – тихо сказала она. – Он жалуется на время…

Новую кассиршу звали Валей Калмыковой. Несмотря на свой, как говорила рецептар, «дистрофический вид» и молодые годы, она оказалась опытным, исполнительным работником и хорошим, жизнерадостным человеком. Не прошло и недели, как Валя завоевала любовь и уважение всего маленького коллектива аптеки. А уважать ее было за что. С первых дней войны она ушла на фронт с народным ополчением, получила серьезное ранение под Пулковом и всю страшную зиму боролась со смертью в госпитале. Выжила, поправилась и снова вернулась на фронт. Второе ранение было хотя и менее опасно для жизни, но лишило ее возможности нормально ходить. И вот она на «гражданке».