ТАСС уполномочен заявить

– По уху врезать сможете? – улыбнулся Славин. – Руки-то вон какие крепкие. Чего ж тогда боитесь?

– Непривычно как-то, – ответил тот, – вертепства не люблю, я ж деревенский, нам это против сердца.

– Слово такое слыхали – «надо»?

– Это я понимаю, а все одно не в своей тарелке.

Славин обратился к бармену:

– А когда придут самые хорошие игроки?

– У нас бывает только один по-настоящему хороший игрок, сэр. Мистер Хренов, «от двух бортов в середину», классный игрок.

– Но он ведь сейчас в «Гонконге»…

– Видимо, там, сэр. Хотя он играет и здесь, довольно часто играет, но в последнее время начал посещать «Гонконг».

– Что, лучше столы?

– Нет, сэр, там дешевле еда. Китайцы продают пищу по бросовым ценам, им же все привозят из Пекина. Мы ничего не можем с ними поделать, они хотят нас разорить. Алкоголь, правда, у них стоит столько же, снабжают бельгийцы, нам приходится снижать цены на коктейли, иначе вылетим в трубу…

…В «Гонконге» бармен сразу же указал Славину на Хренова. Тот играл мастерски, неторопливо, засучив рукава; играл, как настоящий жук, дразнил партнера, говорил по-английски с ужасным акцентом:

– Целься, целься лучше, Джон! Рукой не егози, а то обыграю! Деньги-то приготовил? Или к жене побежишь просить?

Славин сел за бар – Хренов был виден ему в зеркале.

– Наблюдайте за ним, – шепнул он Архипкину. – Потом подойдите, предложите сыграть.

– Ох, господи, – выдохнул Архипкин, – у меня аж все молотит внутри… Может, жахнуть для храбрости?

– «Хайбол»?

– Да нет, водки б лучше.

– У них дрянная водка, «Смирноф», сладкая она. Виски хотите?

– Давайте, сто грамм приму.

Славин заказал двойную порцию, Архипкин выпил, подышал орешком, крякнул, слез с высокого стула и отправился к столу, на котором играл «от двух бортов в середину».

– Слышь, – сказал Архипкин, – сыграем, что ль? На пять рубл… долларов…

Хренов резко обернулся, отступил, сразу же полез за сигаретой.

– Ты – кто? – спросил хрипло.

– Садовник.

– Откуда?

– Посольский…

– Красный, значит?

– Какой же еще… Конечно, красный…

– Меня откуда знаешь?

– А я тебя и не знаю вовсе… Бармен сказал, что ты русский, ну я и подошел, я ж по-ихнему-то не умею.

– Погоди, я сейчас этого приложу.

Хренов вернулся к столу и пятью ударами закончил партию – играл профессионально, раньше-то куражился, понял Славин, заманивал партнера, давал шанс. Получил двадцать пять долларов, сунул в карман рубашки:

– Играешь-то хорошо? Или, может, поговорим? Впервые красного вижу, после войны ни разу не встречал.

– Нашкодил небось, вот и шарахался.

– Это было, – мазанув лицо Архипкина цепким взглядом, ответил Хренов. – Пойдем, за столиком посидим, я угощаю.

Они отошли к окну, в закуток, и Славину пришлось пересесть, чтобы видеть их.

Хренов заказал «две водки» – по сорок граммов, так здесь наливают. Архипкин посмотрел на стакан, Хренов понял:

– Соцкую хочешь? Погоди, закажу, они этого не понимают, приставать начнут, «выпей залпом», они ведь глоточками цедят, нелюди…

– Слышь, а где этот-то?..

– Кто?

– Ну, как его…

– Колька?

– Нет, – ответил Архипкин, поиграв пальцами.

– Ванька, что ль? «Беспалый»?

– Да.

– В отеле, где ж еще. Он там посменно дежурит, по двенадцать часов. А зачем он тебе?

– Нужен. По радио про него передавали…

– Бандюга, мол, и власов, да?

– Не, сестра ищет…

– Иди ты! Неужто сестра?! Как же она его выследила?

– У нас в радио пишут, мол, брата ищу, такой-то и такой-то. Как его фамилия-то?

– Слышь, – не ответив, спросил Хренов, – а вот если с повинной прийти, сколько сейчас нашему брату дают?

– Смотря за что…

– Крещеные мы с ним, садовник, крещеные.

– Это как?

– А так. Как забрали из лагеря, с голодухи-то к черту в кровать прыгнешь, привезли в село, каждому в руки винтовку дали и комиссаров выстроили. Ганс, офицеришка, к каждому из нас подходил, парабеллумом своим в затылок упирался и говорил: «Стреляй». Или – ты, или – тебя. А как выстрелил, как повалил комиссара, так они винтовку отбирали и говорили: «Свободен, иди, куда хочешь». Кровью-то покрестили, куда нам было подаваться? Ну и пошло, «крещеные»… Так-то вот, красный…

– Ты мне скажи, как этого «беспалого» найти? Адрес его знаешь?

– Я все знаю, садовник, я знаю все, да просто так не скажу. Мы – ученые. Может, нет никакой сестры, а тебя НКВД подослало…

– Нужен он НКВД…

– НКВД все нужны, садовник, ты мне вола-то не крути. Сам откуда?

– Ивановский.

– Сосед. Я с Вологды.

– С города?

– Не. Деревня Пряники. Лог кругом стоит – что ты! Синь беспросветная, и ручьи текут. Как поутру выйдешь из избы – тишина… И дятел – тук-тук. Здесь дятла поди найди, какаду одни летают, мать иху так… Тебя как зовут-то?

– Олег Карпович. А тебя?

– Виктор Хрисанфович… И деньга водится, и комнату имею, а все одно сердце рвет, Карпыч, – домой мечтаю… А там четвертак вольют, а мне пятьдесят три… Когда выйду? То-то и оно…

– У нас четвертак теперь не дают. Пятнадцать.

– Ну пятнадцать. Тоже не месяц. Шестьдесят восемь будет, когда отбабахаю. Кому старик нужен? Семье, обратно, позор, у меня ж братья и сестры в Пряниках должны жить… Так – «без вести пропал», а коли вернусь, тогда что? В Сибирь угонят, а чем они виноваты? Я один и есть виноватый, за то с ворами в бильярд и гоняю…

– Слышь, ты мне фамилию «беспалого» скажи.

– Не напирай. Я пока с им не поговорю, фамилии не открою. Думаешь, в Вологде Пряники есть? Так я тебе и назову деревню-то… Тоже, Карпыч, ученые, жизнь извозила, себе-то самому не веришь… Приходи сюда через недельку, может, он и согласится, а закладывать его я не стану, нас тут раз, два – и обчелся, русак русака бережет, хоть душу по-нашему можно отвести… «Беспалый» – как ты говоришь – угрюм-душа, всех бежит, бобылем живет… Ну, еще врежем?