Тать на ваши головы

— Брат наследного принца пропал вчера, — не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Грэйнер. — Погнался за тремя лучниками, те рванули наверх, в горы. Когда мы подоспели, по следам поняли, что его высочество столкнулся с кем-то еще. Был ранен, но ушел. Следы резко обрываются около камня.

Дарье выругался. Час от часу не легче. Когда младший принц заинтересовался белыми, никто не удивился. Рыцари в сверкающих доспехах, замок, тайны, обряды, понятная дисциплина и кодекс чести. Любой пацан не останется равнодушным.

Когда он сбежал в орден, его величество возвращать сына не стал, мол, пусть белые вправят ему мозги. Пора ребенку взрослеть.

Рольц был сыном его давнего друга, погибшего в самой первой битве за Город. Многие дети тогда остались сиротами. Его величество усыновил Рольца, даже титул младшего принца пожаловал, но вносить в очередь престолонаследия не стал.

— Какой хляби вы его отпустили на битву? — прорычал Дарье, лихорадочно соображая, что делать, если принц попал в плен к отступникам.

На него посмотрели в изумленной обиде.

— Как можно запретить брату снискать себе честь на поле боя?

Ругательства закончились, Дарье в бессилии устремил взгляд на покрытое белыми облаками небо, ища там поддержку и терпение. Не нашел.

— Я отряжу следопытов на его поиски, — заверил он белого, но тот покачал головой.

— Магистр просил передать всем, что его высочество приняли горы. С учетом того, что она, — его перекосило от боли, — тоже там, я думал, тебе стоит об этом знать.

Глава 10

— Ты куда? — вскинулся мой сосед.

Я постаралась удержать кривящееся в недовольстве лицо. В конце концов, парень не виноват, что мне поперек горла его навязчивость.

— По нужде.

— Я с тобой! — радостно заявил мой товарищ по больничке.

Я мученически возвела глаза к потолку. Хотя, собственно, потолка у нас не было, он терялся в темноте уходящей вверх пещеры, откуда временами доносился скрежет когтей и шуршание крыльев тварей, похожих на летучих мышей. Мех на тельце у них был светло-серым, в тон живущего на камнях мха, еще и светиться начинал так же, когда твари на нем спать пристраивались, — мимикрия в действии.

— Я лучше один прогуляюсь, — ответила мрачно, испытывая широкий спектр самых противоречивых эмоций. Мой сосед Рольц был неплохим парнем: веселым, открытым, знал массу совершенно несмешных для меня историй — казалось, он задался целью привить мне «правильное» чувство юмора. И без него в этой небольшой пещере с двумя лежанками, столом и парой стульев, с живым светящимся мхом на стенах было бы совсем тоскливо. Но Штирлиц отчаянно боялся провала. Мне было так плохо, а тут еще необходимость контролировать свою речь, три раза думать, прежде чем что-то сказать. А эти совместные походы в туалет, от которых я старательно отбрыкивалась?! Что за дурной коллективизм? Понятно, что скучно, но некоторые вещи должны оставаться интимными. Словом, я в полной мере ощутила, как тяжело работать под прикрытием, хотя в моем случае не работать, а выживать. И подружка в лице этого улыбчивого белого сильно напрягала.

Села, заранее кривясь от незамедлительно взорвавшейся в голове густой боли. Стиснула зубы, пережидая накативший приступ слабости. На лбу выступили капельки холодного пота. Я бросила ненавидящий взгляд на ведро, стоявшее около кровати и которым, увы, я не могла воспользоваться. Рольц же журчал регулярно, еще и комментируя: «Сегодня я точен, брат».

А мне приходилось, держась за стеночку, покачиваясь и ловя бешено стучащее в груди сердце, ползти в конец коридора. Всему виной дурацкая щетина и моя неспособность ее снять. Я бы рада была от нее избавиться, но щетина жила своей жизнью, отказываясь слушаться. Фиг с ней, с демаскировкой, я бы пожертвовала ею за возможность получить отдельную «палату».

Белый рыцарь досадливо вздохнул, когда я отказалась от его компании, однако спорить не стал, лишь ехидно пожелал:

— Смотри не заблудись.

Привык к моей нелюдимости. Страшно представить, что он обо мне думает...

Подземники не слишком нас беспокоили. Когда мужик, на которого я свалилась, удирая от синих, закончил ругаться, я уже потеряла сознание. Очнулась в компании с белым. Моя голова была старательно перевязана, ссадины смазаны, ребра и грудь перемотаны. Из одежды оставлены зеленые штаны, рубашка и зеленый же китель. То есть меня тщательно осмотрели, залечили, замотали и снова одели.

Впрочем, никаких комментариев от подземников не последовало, так что я перестала рефлексировать по поводу своего раскрытия, сосредоточившись на главном — выздоровлении. Организм решил, что с него хватит стресса, и впал в состояние желе. Мне даже рукой было шевельнуть утомительно.

Кормили нас три раза в день, принося еду в котелках — «Тать, ты будешь кашу с грибами или грибы с кашей?», вода обновлялась в бочонке, откуда мы ее черпали кружками.

Мой сосед умел не только болтать.

«Ты пей, пей», — приговаривал он, поднося кружку к моим пересохшим губам. Потом скакал на одной ноге — вторая была перебита стрелой, — неловко прижимая к себе простреленную руку, мочил тряпку, прикладывал к моей многострадальной голове, и я переставала задыхаться от боли.

«Потерпи, сейчас порошок добавлю, который угрюмец принес». И мне в губы тыкалась очередная кружка, от горечи сводило рот, но боль отступала, и я вырубалась, перестав наполнять пещеру стонами.

Угрюмцем Рольц прозвал того самого спасшего меня подземника. Он появлялся под вечер — по его приходу мы определяли то, что день уже подошел к концу. Выглядел подземник примечательно: с черными глазками-пуговками, широкой, короткой бородой, острым носом, бледной, как у вампира, до синевы кожей. Ростом с меня, но раза в два шире — под рубашкой на массивных плечах перекатывались мускулы, а кулаки напоминали кувалды.

На языке синих подземник говорил с превеликим трудом, так что наши встречи проходили в глубоком молчании. Зато Рольц болтал за всех.

— Ну как он сегодня? Лучше, да? Даже не стошнило, когда встал.

— Меня еще ни разу стошнило! — возмущалась я.

— Да ладно! — Полный снисхождения тон. — Ты каждый раз зеленеешь и дышишь часто, еще и смотришь в одну точку.

Внимательный какой... зараза. С другой стороны, какие тут еще развлечения, кроме соседа по палате? Хорошо еще, что повязку на груди мне не меняли, ограничиваясь перевязкой головы, а то было бы у Рольца настоящее развлечение.

— И когда нам можно будет уйти? — спросила с надеждой у подземника.

Рольц обидно захихикал.

Я знала, что мужчины не сдерживаются в присутствии своих, не стесняются грубых шуток, всяких там проверок и демонстраций, кто сильнее и круче, но испытать это все на себе... Короче, отхожее ведро я выливала на голову белому рыцарю раз десять... Мысленно.

— Подземники свято исполняют волю гор, — отсмеявшись, пояснил он, — так что даже не думай отсюда слинять до полного выздоровления. Не выпустят. И что ты так наружу рвешься? По службе соскучился или зазноба ждет? Ты же говорил, у тебя никого нет.