Татищев

Инструкция из 22 пунктов действительно предусматривала все, чем Татищев считал целесообразным заниматься администратору. Она давала много прав и накладывала много обязанностей. Но все эти обязанности вытекали из интересов дела, и потому Татищев считал их безусловно справедливыми. К тому же он получал моральное право предъявлять соответственные требования и к другим. Уже инструкцией предусматривалась разработка Горного устава, обстоятельное описание всего горного края, устройство школ. Инициативе Маслова, очевидно, принадлежал пункт, предписывавший изучение производительности вольнонаемного и подневольного труда (здесь отмечалось, в частности, что Демидов, имея менее четверти приписных крестьян по сравнению с казенными заводами, дает вдвое больше железа).

Перед отъездом на Урал Татищев решил и еще два ранее ставившихся им вопроса: рассматривать апелляции по судебным делам в Екатеринбурге, а не в Тобольске и, сохранив Ирбитскую ярмарку, открыть новую в Екатеринбурге в конце марта — начале апреля. Сенат согласился с этими предложениями. Ничего чрезвычайного ни в том, ни в другом не было. Но авторитет Татищева в глазах его будущих сотрудников и подчиненных, конечно, возрос.

В начале октября 1734 года Татищев наконец принял от Геннина дела. Ознакомившись с обстановкой, он в декабре собирает совещание, на которое приглашаются и частные промышленники или их приказчики для выработки Горного устава. Устав этот должен был охватить все заводы, поскольку и частные заводы подчинялись Обер-бергамту, как после отъезда Татищева стали называть созданное им Высшее горное начальство.

На первом же заседании секретарь прочел речь, написанную Татищевым для участников совещания. Как обычно во всех записках Татищева, здесь давалась историческая справка о развитии горного дела в России и излагались причины, побуждавшие к составлению Горного устава. Главная причина заключалась в том, что с расширением числа промышленников между ними все жарче разгоралось соперничество, что приносило ущерб и отдельным промышленникам, и казне, и производству в целом. К тому же, разъяснял Татищев, многим недостает «знания законов божеского и естественного». На основании этих «естественных и божеских» законов и должен был создаваться устав.

Татищев пытался в миниатюре воплотить и свой политический идеал. Он обращается к участникам с призывом трудиться для общего блага со всяким прилежанием, смело заявлять и отстаивать свое мнение. «Всяк имеет волю свое мнение объявить, колико ему бог в этом знании уделил, и при том остаться, доколе или тот, или другой, познав лучшую истину, первое переменить», — говорилось в записке.

Наставления по порядку обсуждения вопросов вносились и в самый текст Горного устава. Татищев критикует повседневную деятельность коллегий, где, по существу, ничего коллегиального и не было, поскольку «главные, прежде выслушания нижних голосов, свое мнение объявляют, для которого иногда нижние за почтение, из малости или за страх, истинное свое мнение и сущую надлежность не объявя, оставляют и оному неправильному согласуют и последуют». Высказывание и отстаивание своего мнения было, по Татищеву, не только правом, но и обязанностью. Он резко осуждает тех, кто пытается отмолчаться, когда идет обсуждение важного вопроса, а затем где-то на стороне оспаривает принятые решения. Поэтому им предлагается такой порядок обсуждения, когда мнения первыми высказывают нижние чины, причем высказывают его обязательно.

В основу Горного устава Татищев прямо кладет «закон естественный», для познания которого предлагает ознакомиться с сочинением Пуфендорфа «Право естественное и народное», а также с книгой Гуго Гроция «Право войны и мира». Используется также прежнее русское законодательство, в особенности петровского времени. При спорности и неясности какого-нибудь положения разбираться с ним нужно коллективно, созвав не менее двенадцати ответственных руководителей и приказчиков. Выработанное таким образом законопредложение должно быть отправлено на утверждение в Сенат.

Пользуясь полученными полномочиями, Татищев снова переименовал Обер-бергамт в Канцелярию главного правления сибирскими горными заводами. В уставе определялись обязанности и пределы власти всех членов этого органа управления. И опять-таки Татищев начинал с переименования, придав этому делу ясный политический характер. «Усмотри, что от бывших некоторых саксонцев в строении заводов все чины и работы, яко же и снасти, по-немецки названы, которых многие не знали и правильно выговорить или написать не умели», а также «сожалея, чтобы слава и честь отечества и его труд теми именами немецкими утеснены не были, ибо по оным немцы могли себе ненадлежаще в размножении заводов честь привлекать», Татищев «все такия звания оставил (то есть отменил), а велел писать русскими». Не знающие чужих слов, по Татищеву, «впадали в невинное преступление, а дела во упущение».

Табель горных чинов Татищев направил в Кабинет, и он был даже представлен на утверждение императрицы. Но в дело вмешался Бирон, и проект был отвергнут. Как писал позднее сам Татищев, Бирон «так сие за зло принял что не однова говаривал, якобы Татищев главный злодей немец». И действительно, это был откровенный вызов придворной камарилье. Но автономное русское правительство на Урале было слишком слабым, чтобы состязаться с немецким теневым кабинетом Бирона. Самый этот шаг Татищева выглядит безрассудным, хотя он и получил определенный отклик в рядах собственно русской администрации.

Из-за табеля не был утвержден и самый Горный устав. Но фактически он действовал и при Татищеве, и после него на протяжении XVIII века. Поэтому стоит остановиться на его содержании.

Первый раздел устава посвящен должности главного начальника. Начальнику вменялось в обязанность периодически объезжать заводы, в том числе частные, если об этом попросят заводовладельцы. Начальник должен был вести повседневные записи всех своих важнейших дел. Вместе с земским судьей он участвовал в судопроизводстве.

Таким же образом расписывались обязанности и других служащих Канцелярии главного правления, причем, например, функции земского судьи определялись более детально, чем это было в юридических предписаниях судьям того времени. В устав вносились специальные разъяснения, в каких случаях и каким порядком допускались пытки по отношению к обвиняемым.

Пытки в следственных делах того времени были делом обычным, причем пыток не избегали и титулованные особы. Татищев решительно требует, чтобы «шляхетства и заслуживших знатные ранги (то есть дослужившихся до высоких чинов) не пытать и чести не лишать». Что же касается «подлого» сословия, то судья обязан был обратиться за разрешением прибегнуть к пыткам в Главное заводское правление и получить «общее согласие». Татищев осуждает судей, которые, «забыв страх божий и вечную душе своей погибель и презрев законы, многократно по злобе или кому дружа, а наипаче проклятым лихоимством прельстился или кто глупым и неразсудным свирепством преисполнялся, людей ненадлежаще на пытки осуждают и без всякой надлежащей причины неумеренно и по неколику раз пытают».

Была, впрочем, одна категория уголовных лиц, к которой Татищев не испытывал никакого милосердия. Это наблюдалось и в первый и во второй его приезд на Урал. Речь идет о ворах. Устав разрешает в отношении ссыльных воров, «ежели хотя в малом воровстве обличатся, во истязании и наказании поступать по законам без всякого послабления».

Статьи устава обсуждались и утверждались на созванном Татищевым совещании. Но, несмотря на его призывы, в тексте не отразилось чье-то еще участие. По всей вероятности, обсуждение свелось к одобрению татищевского проекта. А татищевская рука ощущается не только в строе установления, но и во всей необычной манере изложения. Всюду в уставе просматриваются отсылки к прошлому и настоящему, сравнения с соответственным положением в экономике и законодательстве зарубежных стран. При определении порядка взимания десятины и прочих возможных поступлений от частных заводов устав напоминает о соответствующем порядке «во всех европейских государствах» и отдельно в Богемии и Саксонии. Оказывается, что там существует больше разных платежей, а горные начальники, помимо казенного жалованья, имеют определенные отчисления и от частных предпринимателей. Частично это положение воплощается в уставе, и возражений оно, очевидно, не вызвало ни у кого. Речь идет о том, что любое приглашение сотрудника канцелярии на частные заводы должно оплачиваться владельцами этих заводов. Новостью, впрочем, был не факт оплаты, а факт ее регламентации, узаконения и в итоге ограничения, поскольку раньше то же самое (но в больших размерах) шло в форме подарков.

Целый ряд статей посвящался школам и порядку учения. Обязанность заниматься этим вопросом возлагалась и на главного правителя, и на другие чины канцелярии. Татищев пытался вменить это в обязанность и частным предпринимателям. Однако с их стороны он встретил жесткое сопротивление.

Для упорядочения взаимоотношений горного начальства с частными заводами и в соответствии с инструкцией Татищев намеревался ввести должность шихтмейстера, в связи с чем был составлен особый наказ. Шихтмейстер за счет жалованья от заводчика должен был вести строгий учет выпуска продукции, следить за порядком и законностью во взаимоотношениях между владельцами и рабочими, принуждать заводчиков строить церкви и школы для детей мастеровых и работных людей.