Тату
Шрифт:
– Я приеду, Валер. Не переживай. Ты же мой тесть теперь!
– Не бросай меня, Слава, Христом Бога прошу...
В интернат я устроился на половину ставки. Большее мне не потянуть. В месяц - десять дежурств в детской инфекционной, три наряда по курсу, остальные вечера - агентство недвижимости, где необходимо найти двухкомнатную квартиру.
Благо, что интернат находился в пяти километрах от Финляндского вокзала, и я спокойно мог по пути с лекций ещё и потренироваться. Платили немного, но зато кормили. Сосиски, помидоры, яблоки на ужин, манная каша с маслом и яйцом на завтрак, плюс два батона в одни руки за каждое дежурство. За последним пунктом чётко следила вневедомственная охрана и на КПП проверяла сумки работников. До меня доходили слухи,
Работа была несложная и давала возможность хорошо подготовиться к занятиям в академии и выспаться. Закрытое мужское отделение на сто пятьдесят коек, базирующееся в бывшей царской конюшне. Про себя отметил, что император очень любил четвероногих с наездниками и даровал им пятиметровые потолки с неплохой вентиляцией. После ухода буфетчицы с санитаркой я оставался наедине с пациентами. Не нужно быть психиатром, чтобы по лицу определить выраженность их безумия.
"Хроники...
– кратко ответила на мой вопрос заведующая, - это от старых нейролептиков всё... Новые только появились. Нам вот по лендлизу пришла партия рисперидона. Будем пробовать заморское чудо..."
Был ещё т.н. старшина из пациентов, который руководил уборкой и за это получал бонусы в виде хлеба, кефира, сигарет и прочих вольностей. Юркий, подвижный и весьма развитой мужчина, который всегда улыбался и при этом быстро отводил глаза. Он знал все больничные сплетни, так как был единственный, кто гулял в парке.
– Вы знаете, вчера со второго отделения санитара увезли после дежурства в Мариинскую больницу?
– прошептал он.
– Напился что ли?
– спросил я у него, заполняя журнал наблюдений.
– Нет. Гангрена члена... Говорят, что утром нашли его без сознания с веревкой.
– Чего не бывает на женском отделении...
– Какие задачи на сегодня, шеф?
– Как обычно. Взлётку моём и генералим пятую палату...
В мои задачи также входило описание трёх десятков человек, измерение температуры тем, кто оказывался в санпропускниках, выдача и раскладка утренних таблеток.
Санпропускник - это ванная комната, где лечили всех инфекционных и температурящих, так как город боялся забирать наш контингент в свои пенаты. Методы были весьма архаичные и отличались от того, чему обучали в Альма-матер.
– Всем срущимся ставим клизмы с марганцовкой...
– напутствовала меня старшая сестра во время очередного инструктажа, - всех вшивых бреем наголо, купаем в дусте и заворачиваем в керосин...
– А женщин тоже?
– С ними индивидуально. Всё ж сотрудницы наши, хоть и бывшие.
Я не переставал удивляться контрасту. Меня учили одному, требовали другое, а на поверку выходило третье. Мне хотелось спросить у этой умудрённой жизнью медсестры: Чем продиктована забота, что две слегка дементные дамы находятся в мужской палате? Я замечал, что их хорошо кормят, как и двух толстых малоподвижных гермафродитов, лежащих неподалеку, но по опыту работы в больнице для заключённых помнил, что интерес наказуем увольнением. Лишь когда один из них по кличке Аня умер, мне пришлось раздевать его и осматривать тело с синяками на молочных железах.
– Ты опять опоздал, медбрат!
– прорычала сдающаяся дневная медсестра, - я из-за тебя в который раз не успела на электричку.
– Извините, всего на десять минут... ребёнок заболел, скорую вызывали.
– В гробу я видела тебя и твою семью... в белых тапочках.
– Ах ты, сука!
– не удержался я и слегка встряхнул её за плечи.
Она не упала, а от неожиданности позеленела и прошипела:
– Я доложу на тебя рапортом директору... Я пойду в академию, я сделаю всё, чтобы ты не стал врачом...
Главврач был поклонником творчества Тараса Шевченко, и мы поговорили с ним, как отец с сыном о литературе, жизни и работе:
– Прости её, Слава. Понимаешь, есть такое понятие, как профессиональная деформация... Сорок лет на одном месте. Тестя я твоего обязательно возьму...
Обещаю, как земляк земляку. Но лучше напиши заявление по собственному, чтобы не раздувать скандала...22.02.1996 г., Санкт-Петербург
Спасибо, папа, за твоё письмо и информацию о возможности прохождения военной службы на Украине. Я прочитал его своим землякам (а их треть), и многих заинтересовала подобная альтернатива. Перспектива получать в месяц двести долларов несравнима с возможностью прозябать в дальнем уголке Забайкальского края или на Чукотке (если ещё повезёт). Кстати, в Анадырь меня приглашал мой новый знакомый по трикотажной фабрике - служить в военном санатории.
После окончания седьмого курса у нас будет распределение. Десять процентов оставят в Московском и Ленинградском военных округах, десять процентов пошлют на Урал, двадцать - на Кавказ, остальных - в Забайкалье и на Дальний Восток. Такой расклад был в прошлом году. Думаю, что навряд ли что-то изменится в будущем. До введения контрактной системы офицера с двумя детьми не посылали за пределы ЛенВО. В этом году офицера направили в Чечню. Когда он спросил, где будут жить его дети и супруга, начальник факультета сказал, что их оставят в академическом общежитии, пока он будет выполнять конституционный долг. В качестве бонуса ему пообещали высокую зарплату и льготное исчисление лет: год службы в Чечне за три к пенсии. Если вернётся, то также пообещали зачислить его без экзаменов в клиническую ординатуру по любой специальности.
Я не верю таким речам. Практика показывает, что государство регулярно нарушает свои обязательства по всем направлениям. На сегодняшний день оно должно мне шестьсот долларов и возвращать не собирается. Цены растут ежемесячно. Летнее обещание Ельцина, что в январе все долги военным будут погашены, оказалось фикцией. И как бы я жил, если бы не работа, которой официально запрещено заниматься?
Из личной жизни - лишился половины ставки медбрата в психоневрологическом интернате, а это минус сорок долларов и двадцать батонов хлеба от семейного бюджета. Почти месяц искал ещё одну подработку, но тщетно. Брали помощником сталевара на металлургический завод, но я посмотрел на эти печи, жар, кипящий металл и отказался, так как в таких условиях я точно не смог бы делать уроки и спать хотя бы два-три часа в сутки. В инфекционной больнице дела тоже ухудшились. Ставка составляет сто сорок - сто шестьдесят часов в месяц, что оплачивается ста долларами. Некоторым медсёстрам не нравится, что я беру только вечерние и ночные часы, которые конечно дороже. Поэтому старшая сестра сказала, что моя подработка может скоро закончиться.
Вика тоже пробовала найти себе работу и устроилась диспетчером в агентство недвижимости, но выдержала только два дня, так как ребёнок у нас растёт с характером и часто хворает. ОРЗ, отиты, высокая возбудимость - всё это усложняет нашу жизнь. Сейчас появились проблемы с Оксаной. То голова болит, то живот, то аппетита нет. Благо, что я учусь в академии и есть возможность её обследовать. Также навалилась ещё одна проблема. Бабушка Вики. Она является собственником квартиры и обещает скоро приехать к нам. Не знаю, правда или нет. В прошлом месяце я двое суток помогал ей с переездом из Устюжны в Будогощь (1200 км), и она отблагодарила нас консервацией и семью мешками картошки, пять из которых я продал на рынке у метро Академическая, так как хранить было её негде.
Дополнительно к работе в больнице устроился агентом недвижимости в Град-инвест. Мы планируем поменять однокомнатную квартиру на двухкомнатную. Без связей, знакомств и определённых средств этого не сделать. Поэтому в свободные от дежурств вечера, пропадаю в офисе на Невском проспекте, где изучаю базу данных, принимаю звонки, а также езжу на просмотры квартир и комнат. Зарплата моя сдельная - три процента от суммы сделки. В качестве подспорья в агентстве выдали пейджер, на который приходят сообщения. Также помогает домашний телефон с АОНом и автоответчиком.