Татьяна Доронина. Еще раз про любовь

— Владимир Николаевич, вы — никто.

Он опешил. Звезда — звездой, но это уж слишком, Тем не менее, видимо, растерявшись, продолжал оправдываться:

— Есть такая установка. Никто не думал, что ваш фильм будет иметь такой грандиозный успех!

— Мы поедем с Георгием Григорьевичем в Рим.

— Нет, вы не поедете, Татьяна Васильевна!

— Нет, поедем, Владимир Николаевич! Считаю наш разговор законченным.

И они в самом деле уехали в Рим вместе с журналистами. В Риме Доронина произвела настоящий фурор. Ее называли и великолепной русской красавицей, и даже русской секс-бомбой. А «Старшую сестру» — лучшим неореалистическим советским фильмом.

Эта история имела продолжение. Такое своеволие и грубость в отношении высокого чиновника не могли пройти безнаказанными. В 1967 году Татьяна Доронина снялась у Татьяны Лиозновой в фильме «Три тополя на Плющихе». Через некоторое время Доронина позвонила Натансону:

— Георгий Григорьевич, в Аргентину посылают нашу картину. Меня не берут. В этом виноват Головня.

Натансон опять пошел на прием к Романову бороться за свою актрису:

— Вы совершите большую ошибку, если не возьмете Доронину.

— А мне пожаловался Головня на то, что она возмутительно вела себя в Италии, — отвечал тот.

— Не прав был Головня. Он не почувствовал успеха картины.

— Ну, я подумаю, — уклончиво ответил Романов.

Через несколько дней Натансону снова позвонила Доронина:

— Спасибо. Мне сказали, чтобы я оформляла документы.

Итак, история со «Старшей сестрой» в конце концов закончилась благополучно. После нее был фильм Натансона по пьесе Радзинского «Еще раз про любовь», который окончательно закрепил за Дорониной заслуженный ею статус кинозвезды.

Идея поставить этот фильм принадлежала Эдварду Радзинскому. Еще на съемках «Старшей сестры» он спросил Георгия Григорьевича:

— Вы, конечно, видели спектакль по моей пьесе «104 страницы про любовь?»

— Нет, — сказал смущенно Натансон.

— Как?! — удивился Радзинский, — Вся страна смотрит! У меня масса предложений экранизировать.

Натансон попросил дать почитать пьесу, что Радзинский и сделал, подписав на титульном листе: «С надеждой на совместную успешную работу».

Увы, сценарий приняли на «Мосфильме», но отвергли в Госкино с убийственной рецензией: «Пошлость неимоверная!» И снова почти целый год Натансон обивал пороги киноначальников. Председатель Госкино А. В. Романов заявил: «Как вы решились после прекрасной «Старшей сестры», в которой открыли замечательную Татьяну Доронину, снимать такую пошлость? Съемки разрешить не могу». Однако в конце концов после бесконечных уговоров первый зампредседатель Госкино В. Е. Баскаков в обход Романова разрешил начать работу. Потом также в обход послал «Еще раз про любовь» на Международный кинофестиваль в Картахену (Колумбия), где ее представляли работники Госкино. Картина получила «Гран-при» — серебряную вазу высотой почти метр с золотой пластинкой: «За мастерство режиссуры и высокие моральные качества»!

— Ну что ж, поздравляю, — сказал потом режиссеру Романов. — Обманули вы с Баскаковым меня. Воображаю, какие там показывали итальянские и американские картины, если ваша оказалась самой моральной.

А Татьяна Доронина, спустя годы, напишет о том периоде в своей книге: «Число моих зрителей помножилось на миллион, и если до выхода на экраны «Старшей сестры» я чувствовала тепло и любовь ленинградских и московских зрителей, то после «шаганья» по стране нашей картины я чувствовала это дивное тепло и любовь повсюду, куда бы я ни приезжала — и в Киеве, и в Риге, и в Ташкенте… везде, даже в Риме». И о Натансоне: «У Георгия Григорьевича Натансона есть замечательная душа, есть подлинная доброта и есть любовь и уважение к зрителю. Приписать себе эти качества нельзя, их нужно иметь. Это дар».

С режиссёром Георгием Натансоном и Александром Лазаревым на съёмках фильма «Ещё раз про любовь».

Трудный характер. Борис Химичев

История со «Старшей сестрой» еще раз подтвердила уже давно сложившееся мнение о Дорониной как об актрисе, хоть и очень талантливой, но с чересчур трудным, неуправляемым характером, страдающей «звездностью». Это мнение, во многом, надо признать, справедливое, с усердием распространяли — недоброжелателей и завистников среди творческих личностей, особенно в театрально-киношном мире, гораздо больше, чем где-либо еще. Вспоминали, что еще во время учебы в Школе-студии МХАТ Доронину «разбирали» на комсомольском собрании за «примадонство», что потом ее «не зря» не оставили во МХАТе, а послали «на перевоспитание» в Волгоград. Между прочим, «за примадонство» в свое время «судили», также на комсомольском собрании, и Элину Быстрицкую во время ее учебы в Киевском театральном институте, грозили даже исключением из института. Но Быстрицкая сумела найти оружие против своих «судей».

— Когда должен выйти приказ об отчислении? — спросила она.

— Завтра, — пригрозили ей.

— Тогда послезавтра ищите мое тело в Днепре.

Приказа, естественно, не появилось — решительный «примадонский» характер Быстрицкой не оставлял сомнений, что свою угрозу она приведет в исполнение.

Так что Доронина не являлась исключением. Да и у кого из талантливых людей, хотя бы из упоминавшихся в этой книжке, был легкий характер? У Смоктуновского, Луспекаева, Товстоногова, Тарасовой, великого Станиславского, который много лет не общался со своим другом и сотоварищем по созданию и становлению МХАТа Немировичем-Данченко? Возможно ли это вообще, легкий характер у творческой личности? Возможно, скажет кто-то. Исключения, конечно, бывают, но они, как известно, только подтверждают правило.

Словом, слухов вокруг Татьяны Дорониной всегда было много, и появились они гораздо раньше пресловутого «раздела МХАТа». Она и сама нечаянно давала им почву, никогда слишком не сближаясь с коллегами, всегда соблюдая некую дистанцию. Например, в БДТ дружила она только с семьей Стржельчиков, только к ним ходила домой, была слишком замкнута, слишком погружена в свой внутренний мир. Конечно, и ее мягкий изначально характер не мог не измениться под влиянием театра, театральной сложной жизни и постоянных интриг (тут Басилашвили был прав), от которых надо было чем-то защищаться. Иначе ведь просто «съедят».

Наверно, в формировании характера давал себя знать и тот успех, который сопровождал Доронину с первых шагов на сцене, ощущение своего таланта, своей силы, дающей власть над людьми, способной вызывать у них и слезы, и любовь… Наверно, трудно научиться держать эту силу в рамках, как умели великие Симонов или Козловский, которыми она восхищалась, поражавшие ее своей простотой и доброжелательностью.

Как рассказывал ее следующий избранник актер Борис Химичев, его Доронина во время их первой встречи просто убила морально. Она уже к тому времени, после фильмов «Старшая сестра» и «Три тополя на Плющихе», стала кинозвездой. А он играл в театре всего несколько ролей, снимался лишь эпизодически и был еще не очень известен широкой публике. И вдруг получил предложение попробоваться в картину «Еще раз про любовь» на главную роль, которую потом в итоге сыграл Лазарев.

— Приезжаю на «Мосфильм», проводят меня в гримерную — пред ясные очи Татьяны Васильевны… И таким взглядом она меня смерила с ног до головы! — снисходительно-небрежно, менторски, оценивающе… Вышел я из гримерной с горящими щеками и говорю помрежу: «Передайте мадам, что я не только играть с ней, но и пробоваться на эту роль не стану…» Хотя уже тогда она мне очень нравилась, да и сниматься в кино сильно хотелось.

Когда они встретились в следующий раз, к тому времени актеры Театра имени Маяковского, оба сделали вид, будто той встречи не было. Отношение к Дорониной в Театре Маяковского было настороженно-почтительное, фамильярность категорически исключалась, называли ее только по имени-отчеству. Сблизило их то, что и Доронина, и Химичев были здесь новичками, ни в какие внутритеатральные группировки не входили. Вдобавок судьба постаралась их свести, сделав любовниками в спектакле «Да здравствует королева. Виват!» Конечно, в спектакле «постельных» сцен у них не было, тогда такое на советской сцене не показывали. Самым «интимным» моментом был поцелуй руки королеве. Но делал это Химичев страстно и с удовольствием, так что оба чувствовали: реальный роман накатывается неизбежно и стремительно. Что ж, Доронина после развода с Радзинским была свободна, Химичев тоже…

Все произошло на гастролях в Новосибирске. Однажды вечером, после спектакля, когда все собрались у кого-то в номере на обычные посиделки, в конце застолья Химичев, заметив подавленный зевок Дорониной, наклонился к ней: «Пошли отсюда?» И они тихонько ушли…

Вернувшись в Москву, сразу оформили супружеские отношения — по взаимному согласию. В 73-м им было уже по сорок лет, у каждого за плечами богатая жизнь, определенный семейный опыт, потому шумную свадьбу устраивать не стали. Просто пошли в районный загс и довольно буднично расписались. Перед этим купили друг другу обручальные кольца в качестве свадебного подарка. Тем не менее, было довольно многолюдно: посмотреть на знаменитую Доронину собрались все работники загса. Застолье было скромным, в роли посаженого отца выступал Андрей Александрович Гончаров… Свадебной поездкой стал проведенный вдвоем отпуск на Рижском взморье.