Таун Даун

* * *

…после этого объявилась Насекомова. Кто это такая, я и понятия не имел, но, судя по попыткам объять все величие русской культуры… Они так болтали о ней, столько мусолили ее языками, губами… что я прямо видел нелепого советского тракториста, который прыгнул в прорубь в Антарктиде, спасая свой упавший в ледяную бездну трактор. Видел такое в кинохронике… Так и Насекомова! Нет, даже хуже! Тракторист хотя бы с отчаяния прыгнул. Его бы все равно расстреляли! За порчу государственного имущества. А эта… Вынь да положь ей русскую культуру, литературу. И неважно, что та давно уже рухнула камнем в полынью, под которой черт знает сколько километров, и киты, задохнувшись, дрейфуют мертвыми тушами в подводные гроты Антарктиды. Они непременно выступят на сушу! Лет через миллионов так двадцать! Если эта чертова планета еще будет жива. А вместе с ней и кости китов, трактора, его нелепого тракториста и, конечно, Насекомовой. Так вот, стремление объять. По нему – ярко выраженному и не скрываемому, – а также по полной импотентности в том, что касается слога, я сразу сделал для себя выводы. Чем занимались в Советском Союзе люди, лишенные как технических, так и литературных дарований? Правильно! Работали на Одесской киностудии. Так что я поставил на это… Не прогадал. Насекомова работала на Одесской киностудии когда-то… Позже переехала в Канаду. Тут ей очень помогла Люся. Прошло примерно полтора часа нашей неспешной беседы по скайпу, прежде чем я сообразил, наконец, о какой Люсе идет речь. Да это же Улитцкова! Она тоже работала на Одесской киностудии. Еще бы! Куда же ей податься было при полном отсутствии дарований. Только туда… Она, Насекомова, ухахатывалась, читая забавные ремарки про Люсю в моем очередном романе… тот, который был отмечен… и все такое… Я даже не помнил, о каком романе речь. Но бедность не выбирает! Пришлось прочитать спич про инвективы в мировой литературе… соврать, что мне не близок творческий метод Люси, но я уважаю ее стойкую гражданскую позицию… Хотя срать мне и на гражданскую позицию Люси, и на ее творческие методы. Да и на саму Люсю! Я после 12-часовой погрузки стоять не мог. Спина вертелась, как проститутка, которую клиент собирался отдолбить в задницу без предварительного согласования… предоплаты. Верхняя часть соскакивала со средней… лопатки съезжали с позвоночника. Спина моя стала как кисель, булькала что-то, выпуская иногда наружу через жерло задницы ядовитые испарения… Это ослабление мышц, геморрой, следствие тяжестей. В заднице все опухло, покраснело, налилось. Как будто кто-то огненными губами в сраку меня поцеловал. Кто-то… Конечно, Люся! Кто же еще. А вместе с ней – и вся Одесская киностудия имени еще одной бездарности, литератора Горького. Но я решил зайти с флангов. Не стабильное, прочное финансирование получить, так хотя бы двадцатку урвать до получки. Врал, что у меня обои под паркет, поэтому ей и кажется, что лежу на полу. Похвалил Люсю. Похвалил Насекомову. Похвалил Одесскую киностудию. Конечно, все эти детские уловки не сработали… Не на ту попал! Тут нужно постараться… Доказать! Она сразу сбрила меня приемом аса, одной фразой. Я, мол, настолько известный и выдающийся писатель, что она даже и пытаться мне помочь не станет тут, в иммиграции… Да и что она может мне дать? В их с мужем убогой хибарке на двадцать пять комнат они не живут, существуют! Каникулы проводят в убожестве, грязи… В Мексике! Сама она не работает. Сидит дома. Ну, в смысле, на гранте! Правительство дало грант, все благодаря связям Люси… Браво, Харпер! [45] Да нет, при чем тут Харпер? Сразу видно, что я тут недавно. Грант дало правительство Российской Федерации. Хамы и держиморды, народ рабов, запускаю я пробный шар… Тут – в точку! Болтаем про идиотизм русских, их скупость, злобное упрямство, угрюмость… Кстати, все это правда! Насекомова жалуется, что в Москве ей неуютно. Еще бы! В коридорах Одесской киностудии, небось, повольготнее. Люсе тоже в Москве не по себе, вот она и купила маленький домик в Италии. Интересуюсь аккуратно, нет ли нужды в смотрителе. Насекомова хихикает, решает, что я пошутил. Не стану разочаровывать. Тем более есть большие сомнения в желании Люси платить… Вообще-то было два гранта, делится интимно Насекомова. Один давали на проведение кинофестиваля русского кино в Канаде. Под патронажем, так сказать… Или патронатом? А буй его знает! Уж пусть я ее прощу. Она, с тех пор, как русские сбили этот несчастный «Боинг», все в себя прийти не может, матерится, бля, как озалупленная. Ну чего, на куй? И верно… Трудно не ругаться матом, когда планета в опасности. Ракеты летают взад-вперед… все только и норовят тебя этой ракетой епнуть… прямо во время полета на каникулы в Мексику. А тут еще – идиоты из Министерства культуры! Конечно, российского! Десять лет денег давали на фестивали, а потом перестали. Им, видите ли, не нравится, что из семидесяти пяти приглашенных режиссеров ни один не был из России… Требовали показывать если не хвалебные фильмы, то хотя бы не криминальную хронику из российской глубинки. Жандармы! Цензоры! Она, Насекомова, человек непредвзятый, свободный. Поэтому выписывала режиссеров строго… правильно, да, Одесской киностудии. В общем, денег лишили. Слава богу, дают еще второй грант. На литературный журнал… Тут мы подходим к самому главному, тому, из-за чего она три часа невидимую в Интернете леску со мной водила. Как я насчет того, чтобы дать рассказик-другой? Само собой, речь о гонорарах не идет. Грант дают, да. Но там только на бумагу, чернила. Я сам понимать должен… Денег, короче, нет и не будет. А вот отметиться в литературном сообществе Канады, где, без сомнения, сияют яркие звезды, пусть и мало известные в метрополии… Семен Яковлевич Кунц, Илья Игнатьевич Бобарыкин, Петр Никитич Хохол. Плеяда, созвездие! Гении один на другом, сплелись, как зме… тьфу, что это она говорит, собрались в ком, как вош… ой, мля, да что же это. Короче, как Толстой, Пушкин и Достоевский на стене кабинета русской литературы в школе. Вот так вот. И теперь на стену подвесят и мой портрет. Дырочку уже сделали, гвоздик в побелку воткнули, вот он… кривоват, да какая разница… Так что, я готов? А еще лучше два рассказа. За них и заплатят в два раза больше. Ну в смысле два раза по ничего. А? Как? Тут в ее интонации прорезаются нотки одесского базара. Я гулял по такому в детстве. Хамские жирные тетки с рыбой, облепленной мухами. Кислый квас с липкими нитями дрожжей. Обильно потеющая жиром из-за жары колбаса… Они в этом находят, видите ли, экзотику. Тогда давайте в мусорках Бомбея искать экзотику. В помойках Подмосковья. В канализации Нью-Йорка. Давайте везде в нечистотах и помоях, отходах и мусоре искать экзотику. Мы преуспеем! Дерьма ведь на планете много. Но, конечно, оно не такое замечательное… колоритное даже!.. как в Одессе. О, уж там в сортах дерьма толк знают. Судя по тому, сколько раз упомянула его Насекомова, я прав. Но дать рассказ не отказываю. Один, два… Сколько угодно! Все равно я пишу их больше, чем издательская система России может принять. У нее несварение, у этой издательской системы. Она ест, как человек, которому отрезали три четверти желудка. Сидит с поджатыми губками… бледная… за столом общепита, какой-нибудь диетической столовой. Жует отварчик овсяных хлопьев, трижды пропущенный через ситечко. Чтобы, значит, острые края хлопьев не повредили чувствительных стеночек прореженных кишок… израненного и почти не существующего желудка… Цедит овощные бульончики на травке… Умирает от несварения и язвы желудка книгоиздание в России. Куда же ему справиться с моими жаркими… с бычьими яйцами в соусе из перцев чили… с котлетами из мозгов… с бараньими почками, поджаренными на рашпере и обернутыми нутряным салом… С кабаниной, пахнущей семенем, брызжущей жизнью, с костным мозгом на поджаренном в костре хлебе, с семидесятипроцентным спиртом, настоянным на мерзлой рябине… с карпом, чей жир шипит на решетке… еще минуту назад скакавшим под ножом… и чье розоватое мясо полито смесью чеснока, черного перца и уксуса с растительным маслом… Я готовлю огонь и ем огонь. Моими книгами не поддерживают существование и не «обеспечивают нормальный процесс пищеварения с усвоением полезных микроэлементов и выводом вредных веществ». Моими книгами набивают желудки до обморока. Обжигают рты до холодного пота… от них немеют языки, урчат утробы, взрываются задницы. От моих книг нельзя ходить после, они требуют того, чтобы вы залегли на дно водоема и переваривали их год-полтора, как крокодил – особо жирную, самую живую, дерзкую, полную сил антилопу. И ничего удивительного в том, что она попалась, нет. Ведь самые живчики – тоже бракованные особи. Чтобы по-настоящему быть в безопасности, нужно не быть больным, но и не во главе, лучшим… Следует тесниться в середке… Что все и делают. Но только не я, нет. Я – самый Самый. Рассказ? Пожалуйста! Два, нет, три рассказа. Или вот, желаете повесть? Поэму? Несколько литров моей крови? Я с удовольствием сцежу, прямо на экране, пусть только попросит. Взрыв моего энтузиазма пугает Насекомову… Она заверяет меня, что с нетерпением – еще бы, даром! – ждет моих текстов. Ну хоть кто-то их вообще ждет. Она говорит, что приятно удивлена, поговорив со мной. Воображение рисовало ей квасного ура-патриота… русскую дрянь, помешавшуюся на своих ракетах и Путине. А я, живой, настоящий, весьма порадовал ее. И это неудивительно! Я дал ей, чего она хотела. Жди она от меня рассуждений о пользе «Аум Сёнрикё», я бы и это ей часами излагал. Почему нет. Наконец, ей чертовски приятно поговорить с кем-то на русском языке, добавляет она. С этим совсем просто. Читай – наконец-то она всласть поругалась матом… На здоровье! Отключил скайп, пополз к креслу… Там тренькнул телефон. Это Виталик. Неудивительно. Речь шла о дерьме, значит, должен появиться и он. Как я уже упоминал, рот и задница Виталия связаны напрямую. День он начинает с фразы «как бы посрать» и проводит его, в полном соответствии с утренней установкой, в поисках места, где бы он смог осуществить задуманное. Поскольку мы работаем в квартирах клиентов, справлять нужду Виталию приходится там. Он запирается в туалетах… кряхтит оттуда… чтобы появиться спустя час-другой и с молодецким видом ухватиться за край стула, который я заматываю в одеяло. Нет, речь не идет о помощи! Он просто хочет кусочек ткани… Проще говоря, засранец израсходовал всю бумагу! Приходится ждать, пока он оторвет кусок ткани и снова пропадет на час-другой. Задница играет в жизни Виталика первостепенную роль. Он умудряется каким-то образом подверстать ее ко всем аспектам бытия. Когда он не гадит ей… дает некоторый отдых… то говорит о ней, думает, рассуждает. Задница и отправление естественных надобностей для него – как смерть для самурая. У него – культ Задницы. Причем исключительно той ее части, откуда вываливается дерьмо. Большей частью на вас. Виталий самокритично признает это и сам говорит о том, что рот у него грязнее, чем следовало бы. Уж и не знаю, что подразумевается под «следует», если дела обстоят так плохо уже сейчас. Обычный разговор Виталика – это двухчасовой монолог, в ходе которого он умудряется просраться буквально на все в физическим и метафизическом планах. Обычно я жду его у станции метро… то одной, то другой… и вскакиваю в грузовик, который подкатывает, как всегда, внезапно и не с той, откуда договаривались, стороны. Выяснять случившееся нет смысла. Просто заехал на стоянку посрать! Остановился на минуточку на парковке нужду справить! Забежал в «Тим Хортон» на унитазе посидеть, а после и пожрать захотелось, а уж коли пожрешь, то как не посрать?!

45

Премьер-министр Канады до октября 2015 года (прим. авт.).

Машина трогается, меня бросает вперед, назад… Сегодня мы едем куда-то за город. Как всегда, прибудем с опозданием, потому что Виталий все время путает дорогу. При этом он гордится тем, что двенадцать лет работал водителем рейсовых автобусов. И как это? Сложно сказать, нехотя признает он. Рейс Кишинев – Афины прибывал почему-то в Брюссель. Кишинев – Москва – в Берлин. Приходилось быстренько бежать в вокзальный туалет… срать как следует… после возвращаться за руль и мчаться по указанному в документах адресу… Мы гогочем, кабину окутывает облако вони, как если бы Зевс злокозненным педерастом материализовался поиметь нас в этом стареньком грузовике. Виталик просит меня не обращать внимания. Это все яблоки! Нет, в «Тим Хортоне» не продают яблок… Все оттуда он уже высрал… Яблоки – это вчерашнее. Он пришел после работы очень уставший… лег в ванную… попросил жену почесать ему спинку… После стал подавать намеки… и так, и этак… даже член восставший из воды вытащил… Ничего не помогло, жена была недовольна. Лицо кислое… явно не хотела. Пришлось ударить по пивку, двенадцать банок он выпил. А потом скушал пять килограммов яблок. Он обожает яблоки! Яблоко в дом, врач за порог, как говорится. Короче, жена ему не дала, и он обожрался. За ночь распух, как бочка, и теперь газы просятся наружу. Старое говно подталкивает новое. Не дает жить. Прямо как квебекуа – нам, иммигрантам. Наверняка, добавляет задумчиво Виталий, у него в животе уже какая-то дикая помесь сидра и пива. Новый, неизвестный науке алкогольный напиток. Может, стоит собрать дерьмо, дистиллировать его и выгнать продукт? Я рассказываю ему про арманьяк и кальвадос. Виталик слушает с любопытством. Ему интересен я, ему нравится, что я такой… как он считает, образованный… Отдаю должное – он единственный из грузчиков, которого это не бесит. Слушает меня с детским любопытством. Рассказы о дальних странах, в которых я побывал. Блюда различных кухонь… Конечно, женщины! Кстати, как у меня? Получилось вчера оттрахать жену, интересуется Виталик. Он не ждет ответа, не хочет меня обидеть. Просто для него залезть на жену – явление того же порядка, что и просраться после дюжины-другой пива и килограмма яблок. Навалить куда-то кучу. Виталик скользит по мне равнодушным взглядом, бросает руль, вынимает из сумки яблоко. Вгрызается… Продолжает словесный серфинг, вылизывает своим языком мои уши. Нет, не хочу говорить? Ну и не надо! Я человек скрытный… хотя и нравлюсь ему… но во мне нет душевности, открытости… вот как у них, молдаван. Сразу видно, что я русский. Вместо сердца у меня – комок снега. А вот он, Виталий, открыт. Все что хочешь расскажет, радушный, гостеприимный. Кстати, когда мы пойдем ко мне в гости? Выпьем по 50 граммов водочки? Он уважает водочку… Хоть что-то мы, русские, сделали так, что молдаване довольны. Помимо водочки у меня в гостях, Виталий настаивает, чтобы я познакомил его со своей женой… показал квартиру… Вообще, рассказал о себе как можно больше… Зачем ему это, он и сам не знает. Ведь все вылетает из головы, буквально все! Кстати, в курсе ли я, что в Монреале есть еще одна компания по перевозкам… которой владеет какая-то девка… симпатичная, зовут Вика. Дает себя потрогать, пощупать… Работники из штанов прыгают, чтобы ей понравиться. Рвут спины, тянут жилы. А чертовка, дав лишь потрогать, нанимает следующих. Настоящая сексуальная эксплуатация! Виталик возмущается. Он не такой. Конечно, ему нужен кусочек мохнатки… волосатой, смачной, мягонькой. Но не ценой же денег! Тут Виталик вспоминает о деньгах, расстраивается. Мы в пробке на 20-м шоссе, застыли над Монреалем подбитой в небе и проржавевшей снизу птицей и к клиенту еще не прибыли. Значит, теряем время и, само собой, деньги… Мысли о деньгах плавно возвращают Виталика к жене. Он интересуется, не наскучила ли мне семейная жизнь? Ему бы хотелось, если честно… чего-то иного, более интересного… Женишься на молоденьких, упругих. А потом все это обвисает! Обман! Виталик негодует, проглатывая остатки яблока. Из-за этого его второй подбородок превращается в третий… пятый… Как у змеи, глотающей яйцо. Кстати, о яйцах. Виталик вспоминает, как один из его коллег принес с собой пакет с едой. Курица, картофель… вареные яйца. Все это приготовила ему жена! А вот Виталику жена не готовит. Устала, видишь ли. Он и так ее просит, и этак, да нажарь ты котлет… сделай отбивных… а приходит домой, и в холодильнике – шаром покати. Все почему? Наши бабы слишком балованные! Они слишком много о себе думают… воображают. У него знакомый пошел учиться на курсы французского языка. Познакомился с молодой кубинкой. Пошел в отель, лег с молодухой в постель… После секса собрал вещи и уехал из квартиры, которую с женой снимал. Как, почему?! Наши бабы не трахаются! Не дают! Только и делают, что ноют: то у нее голова болит, то настроения нет, то из манды течет что-то. Моя, кстати, супруга такая же или нет? Страстная? Он предполагает, что она у меня молдаванка. Он, Виталий, считает, что молдаванкам не хватает страсти… Чересчур порядочные! Смеюсь, разгадав нехитрый маневр. Виталий уже настолько отчаялся… измучился… что готов чужую манду выпрашивать. Он, не обидевшись, возвращается к кубинке. Ладно, раз я такой… неласковый, неприветливый и не хочу говорить с ним о своей жене и о том, как мы в постели время проводим, то побеседуем о мулаточке. Тем более весь город в этой сраной пробке стоит. Чертов Монреаль! Только тут при таких гигантских налогах – такие разбитые дороги. Как задница шлюхи, которая только задницей и промышляет! Кстати, мне доводилось бабу в задницу? Ему бы хотелось. Но разве с нашими бабами… Ладно, ладно! Кубинка! Видел бы я чертовку! Гладкая, свежая… Его товарищ из постели не вылезает. Только вынул, а у него уже опять стоит. Раз пятнадцать в день засаживает. Само собой, с предыдущей женой не разговаривает. Да и зачем?! Пускай теперь всухомятку дрочит, тварь такая! Дети, конечно, усложняют ситуацию… Но он, Виталий, считает, что счастье важнее и на детях тоже отражается.

Пробка трогается, и мы проезжаем пять метров. Потом еще два. Три. Звонит хозяин, его беспокоит клиент, отчаявшийся переехать вовремя. Виталик все сокрушается насчет женщин и пускает газы. Думаю, это как-то взаимосвязано. Расспросы про жену меня не беспокоят. Особого секрета Виталик для меня в этом смысле – да и в любом другом – не представляет. Он обычный бедолага, лишенный секса. Голодный до манды! Как, собственно, и я! Только мой голод обусловлен иными причинами. Избытком манды! Качеством ее. Пока Виталик, бросив руль, скрывается в потоке застывших машин… посрать кому-то под колесо!.. отдыхаю. Лучи солнца падают на ширинку. Вспоминаю, потянувшись, как тщательно трамбовал жену Солнцееда, открывшую дверь. Муж, конечно, отсутствовал. Командировка на Марс! Ну а мне только этого и надо. Прочистил все трубы в доме, включая ту, которая фаллопиева. Текло из женушки, как из крана. Еще бы, муж-кастрат. Как, я не знал?! Пока перекуривали сигаретку между подходами – я вообще бросил, но ради такого дела не грех и снова дым пустить, а она в рот табак взяла просто из вредности… Назло мужу! Она вообще все туда назло мужу тащит – члены, сигареты, мясо, вино… Она быстренько рассказала мне об этой поучительной истории. Солнцеед, значит, прочитал в каком-то научно-популярном журнале, что с утратой семени мужчина теряет энергию. Эка невидаль! Вот так открытие! Да за него Нобелевскую премию дать можно! Вот Виталий, мой напарник, за день теряет от 4 до 5 килограммов энергии в виде дерьма и ничего, справляется! Но Солнцеед, бедный уродец, надеется жить вечно. Он так жене своей об этом и сказал, когда они скандалили из-за поездки на природу с шашлыками. Как услышал про мясо, так весь затрясся! Стал кричать, протестовать. Бездуховные сущности… зомби… Мертвая еда… Ну и прочая чушь. Знал бы я, как она от этого устала. Но вернемся к делу. Она тушит сигаретку о подоконник, садится на меня – прямо в своем парчовом халатике… цвета золота… цвета Солнца… и начинает елозить. Не скакать, нет. А именно елозить. Дело все в смазке, которой у нее столько, что еще и вечно сухой жене Никиты-сапёра хватит. Подумываю над тем, чтобы познакомить их. Хотя та, вторая, мне не глянулась – вся она какая-то без изгибов, квадратная… Да еще и диски с идиотскими романтическими песнями на французском языке мужу в машину подсовывает. От этого унылого завывания у меня во рту как будто кошки скребутся. Выпусти, выпусти, хозяин. Думаю об этом, о вечном двигателе Солнцееда – тот посреди комнаты стоит, куча пластиковых бутылок с какими-то трубочками… наклейки от «колы», шурупы, изолента и почему-то кусок медицинского пластыря… – еще о чем-то… Хочу продержаться подольше. Как бы не так! Уже спустя несколько минут такой фонтан выпустил, куда там киту! Она на мне аж кувыркнулась раз пять, как облачко дыхания китового. Приземлилась, надо признать, точнехонько в место отправки. Упала на грудь, отдышаться. Не слезая, продолжила рассказывать. Солнцеед, опасаясь преждевременной – лет так в сто пятьдесят – смерти, решил экономить жизненные силы. Семя. Жена не расстроилась. Семя у него из-за сочетания самых не сочетаемых продуктов все равно – так себе. Сырые листья шпината… сухой овес… стебли свеклы… батат… имбирь… Все сырое! Варка губит еду… убивает полезные нейроны, которые он отлавливает в специальное нейроноулавливательное ситечко. Заказал его по Интернету, сто долларов заплатил. Все сырое, все невкусное, поэтому воняет от него, и из штанов тоже, как от пса. Да чего там сперма, если у него изо рта помойкой несет! Так что она спокойно отнеслась к его затее отказаться от семяизвержения, в том числе ей в рот. Но не от трахания же вообще! Она его и так просила, и этак… уламывала по-всякому… Держался стойко. Но как-то не смог устоять, залез на нее. После, мучимый раскаянием, две недели не подходил. Все читал какую-то чушь в Интернете. А зачем? Такие же, как он, это все и пишут. Пишут, а потом читают, как откровение от кого-то, и верят себе же. Типичный пример самозомбирования. Вот Солнцеед себя и стал погружать в транс. Читал, водил пальцем по экрану… Потом решился. Пропал на день, вернулся с инструментами. Ножницы, скальпель… Все продезинфицировал, закрылся в ванной и… Чик-чик! В смысле? Не понял я. В прямом, – смеется жена Солнцееда, слезая с меня и поворачиваясь так, чтобы я видел ее белое Солнце с темным провалом посередине. Дурачок отмахнул себе член с яйцами! Сразу все?! Так точно! Даже «Скорую» не позволил вызвать! Что-то там перевязал… полил… бледный валялся в доме еще неделю… Еле отошел! Но в конце концов встал с постели. Шатался, как пьяный. Поехал на работу… А, это когда он всем сказал, что телепортировался в иное измерение, вспомнил я. Он и в самом деле туда попал, смеется шлюшка, виляя задом. Уж больно выглядел он чудно… Почему она не разведется с ним, толку же никакого? Она ждет, – отвечает задница. Ну голова, но та прикрыта задницей, так что у меня складывается впечатление, что я говорю с гигантской задницей-чревовещателем. Еще год, и они получат право отправить документы, запрашивающие право на требование права гражданства Канады. Из-за этого все тут терпят друг друга. Главное, перенести четыре года… первые годы каторги, отсидки… после которых можно получить паспорт… А потом разбегайтесь! К тому же есть еще финансовый момент. Солнцеед очень жадный, много работает, копит. Каким-то образом это в нем уживается с болтовней про духовные миры… нестяжание. Узнаю с удивлением, что у них уже есть дом. Конечно, не сам Монреаль, но все же… Скромный особнячок в Сен-Катрин. Кроме этого, они собираются купить дом уже здесь… в Ласале… Метро в пяти шагах! Можно сдавать… зарабатывать деньги, говорит задница. Голос грубеет, густеет. Я вставляю в нее свой пожарный шланг и расстреливаю пламя стяжательства, полыхающее между ягодиц сучки. Мне прекрасно известно, что она не разведется. Подумаешь, секс. Подумаешь, оргазм. Зато дом в Ласале… возможность отложить немножечко на пенсию… Это будет не 650 долларов, как у всех. У неудачников! У них с Солнцеедом пенсия будет 800, а то и 900 долларов! К тому же она рассчитывает, что ее сумасшедший муж все-таки придумает какую-то штуковину… типа двигателя вечного, но не совсем его… Пусть я не принимаю ее за идиотку, она прекрасно знает, что такого двигателя нет, в Интернете читала… Но что-то он да придумает! Такой упорный! Какую-то полезную штуковину, за патент на которую Солнцеед получит кучу денег, и вот тогда-то она пошлет его куда подальше и отсудит у него все их пять домов и счета. План, как я понимаю, простой. Надежный. Но пока дела идут и все движется в нужном направлении… Я мог бы заходить раз-два в неделю! Скажем, вторник вечер и четверг обед. Как, мне подходит? Разумеется. Мне подходит любой день, любое время суток. Я всегда готов отдрючить бабу, как Виталик всегда готов просраться. Видимо, дело в том, что нам это напоминает о том, что мы еще живы. Как, кстати, и не утопленный нами до конца даун, говорит мне плаксиво по телефону его папаша, грузчик Дима. Это уже паранойя какая-то. Анекдот, а не убийство. Гаденыш не сдох… Снова объявился!

* * *

Это следует хорошенько обдумать. Я и пытаюсь! Только Джудит не дает. Нервная, психованная лесбиянка, которая на вечеринке Армии Освобождения – они даже продавали на нее билеты… публично! – толкает спич о том, какие квебекуа особенные. Обычно квебекуа всем недовольны. Погодой, англичанами сраными, американцами недоношенными, приезжими зачуханными. Но эта пошла дальше всех. Тема ее спича – французы. Даже они, видите ли, недостаточно любят квебекцев! Вокруг собралась куча молодых людей лет сорока, в шортах, с бородами. Такая мода! А Джудит – так ее, кажется, кличут – знай болтает себе, словно древнегреческий оратор в амфитеатре. К счастью, она не в тоге! Посмотреть есть на что! Но поскольку девка – воинствующая феминистка и лесбиянка, смотрю на нее с опаской. Скольжу взглядом. Не больше! Заметит, подаст в суд. А там и до казни недалеко! Надо отвлечься от задницы Джудит. Это тяжело. Чертовка хороша. Вместо задницы у нее – свежие сдобные булки, посыпанные корицей, под ними – аппетитные круассанчики-ляжки, и на всем этом – две большущие титьки, увенчанные короной в виде головки Мерилин Монро. Она и есть Мерилин Монро! Просто зовут ее в этот раз Джудит Ласаньер, росту в ней метр восемьдесят, она журналистка какого-то из местных изданий и не снимается в кино, а борется за права лесбиянок и животных в частности и квебекцев в общем. А в частности – их произношения. Сучка, видите ли, побывала в Париже, где ее не так приняли! Не так… Посидела бы она со мной сутки в той камере, куда всех вновь прибывших на постоянное место жительства суют, мрачно думаю. Серые потолки… хмурые рожи сотрудников иммиграционной службы… допрос… Очередной допрос… Вся жизнь русского – допросы. Моя уж точно – бесконечный допрос. Проверка двести раз проверенных документов. Где их только не проверяли, мои документы! Мусолили пограничники в Мюнхене, пролистывали таможенники в Австрии, подозрительно изучали полицейские Будапешта, совали в карман – а меня в пот бросало – легавые Румынии и Германии. Где я только не бродяжничал под видом скитальца от литературы! И всегда документы мои были в полном порядке. По очень простой причине. Я никого не убил. Да, вот так! И паспорт свой я не подделывал, и вообще с законом у меня трений никаких нет, если не считать регулярной клеветы и оскорбительных расовых и половых высказываний, а также порнографии, столь присущих моим книгам. Если верить критикам. Я им верю! Я в восторге от порнографии, особенно заниматься. Думаю, когда-нибудь разбогатею и куплю камеру, штатив, найму оператора… Конечно, женщину! Будем снимать секс, трах, совокупления. Ползать гусеницами друг по другу. Найму сто актрис, справлюсь со всеми сам. Но это позже. А пока я прозябаю тут, в Монреале, и вынужден слушать сетования идиотки с почасовой оплатой 45 долларов о том, что ее, видите ли, французы за провинциалку держат. Милая, так ты и есть провинциалка! Хочется взять ее за волосы, шмякнуть об стену и объяснить это на повышенных желательно тонах. Они ведь здесь собеседника не слышат. Только себя. И эта, Джудит, особенно. Не так ее приняли в Париже… Меня в Монреале еще хуже приняли! Мрачный коридор, известка, запахи… Прям как в концлагере. Проходите, не задерживайтесь. В помещении с искусственным светом десятка три людей в форме ничего не делают. Плюют в потолок. Целые фразы наплевали! Fuck you, например. Еще что-то… Я не очень понимал квебекское произношение тогда. И сейчас его плохо понимаю. И никто его понять не в состоянии! А тогда… Посадили на железные стулья. Ждали несколько часов. Периодически подзывали к стойке, отвечать на вопросы. Опять и снова вопросы. Кто, откуда, почему, зачем, сколько с собой денег. Как будто вы не знаете! Но нервничать не имело смысла. Нужно отвечать… проявлять терпение. Как с душевнобольными или с детьми. Что касается моих детей, то, конечно, на них всем было насрать. У них от ожидания – и после 10-часового перелета – случилась истерика, плакали. Но роботы в форме срали на это. А сейчас какая-то поблядушка разразилась целой погребальной речью из-за того, что ей, видите ли, в аэропорту Парижа пограничник подмигнул и над акцентом ее подшутил. Так в чем проблема? Он есть! Акцент у квебекуа – как у белорусов. Много «ц». Они вообще похожи, размышляю мрачно. Провинциалы, любители картошки… Джудит сверкает ляжкой, остановилась как раз напротив меня. Тут я понимаю, что она для меня старается. Наверняка слава о приглашенном госте идет. Специалист по сепаратизму! Смотрю на Джудит внимательно, начинаю прислушиваться…

Конец ознакомительного фрагмента.