Таверна трех обезьян (Рассказы)

– Хватит с нас твоей проклятой абракадабры, Гингетт, - вновь встряла Лаветт.
– Месье Годфри Конкокшен, перевожу: это вовсе не дружеская вечеринка за картами, и мы, самонадеянный низкопробный проходимец, отнюдь не являемся вашими друзьями, но уполномоченными членами высокого трибунала, который взял на себя труд охранять отечество от вредителей, подобных вам.

– Трагикомичных и злостных типов, что тупо и чванливо подрывают, подобно слепым кротам, надежный бастион неувядаемой гастрономии Франции, пространно пояснил Гингетт.

– Помолчи немного, Антуан... Какое заблуждение! Вообразить хотя бы на один миг, что Осташу Экумуару и правда пришло в голову пригласить вас в гости, да еще при закрытых дверях, в святая святых "Ля Тур Д'Аржо" процедил сквозь зубы Осташ Экумуар.

– Господа, какой трибунал? О чем речь? Зачем же тогда вы позвали меня сюда?
– растерялся Годфри.

– Я обвиняю, - Золя имел склонность употреблять настоящее время изъявительного наклонения еще задолго до дела Дрейфуса, английского поваришку, грошового истопника; мы обвиняем его...

– ...в заговоре против беззащитных парижан, главным орудием которого явилась его гнусная кухня, - подхватила Бабетта.

– В унижении благородной и восхитительной свинины, подверженной варке, - Гингетт вскинул руки к крашеным волосам.

– В уподоблении почтенных клиентов псам, предлагая им коровьи ребра, какая мерзость!
– в негодовании вскричал Экумуар.

– В распространении среди простодушных людей привычки пить это варварское пойло, пиво, да еще в горячем виде, - подвел черту Золя.

– Я... не понимаю. Говорите, что хотите, но я не чувствую за собой никакой вины. Я лишь честный повар, который зарабатывает себе на жизнь тем, что умеет. И людям нравится, - защищался Конкокшен.

– Честный повар не берет денег за баранью ногу с мятным соусом: он сам должен платить тем, кто ест такое, - изрекла Бабетта.

Она привычно махнула рюмку арманьяка и выбрала на блюде бриошь с коринфским изюмом.

– Едва только я услышал о варварском сочетании этих ингредиентов баранины и мяты, у меня даже пух на теле дыбом встал, - скривился Экумуар.

– Мало того, он дерзнул, с безумной непочтительностью островитянина, осквернить священный алтарь благородного вкуса доставкой омерзительного перебродившего питья разного сорта и в аляповатой посуде; к тому же держит его в мисках с теплой водой, словно оно принимает ножную ванну, - Гингетт указал на бутылки пива, стоявшие именно так, как было сказано.

– Что ж, я сожалею, если вас это обидело. Дело в том, что я пью только пиво... Вино мне не нравится, - пояснил Годфри.

– Кончено! Довольно, мы не желаем дальше слушать нелепости, - вскричал Золя.
– Обвинения ясны, вина очевидна, и приговор предопределен.

– Какой еще приговор? Вы спятили? Что вы задумали?

– Всего лишь привести его в исполнение. И это уже сделано. Вернее, вы лично постарались, - мрачно сообщила Лаветт.

– Симптомы серьезного недомогания, которое начинает тревожить ваш жалкий желудок, несчастный мужлан, не являются результатом употребления перебродившего ячменя, а тем более поедания этих нелепых замаринованных огурчиков, - заявил Гингетт.

– Ваша отвратительная привычка, о которой нам доложили верные источники, слюнить пальцы, чтобы ловчее развернуть веером пять карт, когда вы играете в покер, принесла плоды. Через несколько минут вы умрете, убийца галльской кухни, - заявила Бабетта Лаветт.

– Это все шутка! Не может быть!
– Годфри ощутил первый приступ острой боли.

– Мысль не нова. Достаточно всего лишь перелистать отравленные страницы книги - как учит нас знаменитая новелла из "Тысячи и одной ночи", вставил просвещенное замечание Золя.

Бедный Годфри взглянул на пальцы правой руки со слабым недоверием. Он высунул язык и посмотрел на отражение в полированном подносе Золя - тот успел прежде ухватить стремительным движением последнюю устрицу - язык почернел.

– Проклятые убийцы! Подлые фанатики!

– Дорогие друзья, омоем руки, чтобы случайно не произошло какого-нибудь несчастья, - предложил Экумуар.

Он встал, чтобы подать на стол серебряный умывальный таз с мыльной ароматизированной водой.

Годфри Конкокшен проявил последнюю бестактность, явив их взорам малопривлекательное зрелище: изо рта у него хлынула пена, он закатил глаза, привстал со стула и рухнул на пол. Его тело свело судорогой, и лишь потом он окончательно испустил дух. Опыт, вынесенный из истории с индокитайским поваром, предшественником английского, подсказал четверым блюстителям гастрономических законов использовать в ядовитом снадобье меньшую дозу смертоносного стрихнина.

Немного позднее, как и было условлено, в пустом ресторане появились два типа отталкивающей наружности - Бруэ и Аридель, профессиональные похитители трупов. Они положили тело английского повара в мешок, добавили для веса двадцать килограммов железного лома и навсегда спрятали его в водах Сены, омывающих набережную Турнель где и поныне стоит "Ля Тур Д'Аржо"

Порок

Его звали Тони Нортон, и ему уже исполнилось тридцать семь лет. Его торс еще радовал глаз вполне приличной мускулатурой, а лицо было мало измождено, если учесть беспорядочное питание последних лет, не говоря уж о всякого рода токсикомании того же периода. С тех пор, как он приехал в. Лос-Анджелес - тому уже десять лет - он сподобился мелькнуть только в двух клипах с рекламой крема от прыщей и снялся в микроскопической роли - всего из трех предложений - в телефильме "Соколиный гребень".

Она - пуэрториканка, и на самом деле ее звали Ансельма Родригес, но ее артистический псевдоним - Сельма Фелина. Ей недавно, исполнилось тридцать, она была довольно высокого роста, с красивым телом и миловидным, хотя и несколько унылым, лицом. Единственное, чего она добилась, сделав в прошлом году операцию по увеличению бюста, так это еще большего сходства с сотнями девушек, таких же как она, пробавлявшихся на задворках Голливуда.

Тони мог похвастаться черенком изрядных размеров. Пока героин и крэк не стали причиной его проблем с эрекцией, он поучаствовал во многих короткометражках для рынка "жесткого" порно.

В настоящее время, благодаря дозе "Виагры". принятой только что. он был более менее способен трахнуть Сельму: сначала в "позе миссионера'", затем на четвереньках и в задницу, без презерватива, естественно.

Половой акт с одной единственной точки снимал студийной камерой "Бетакам" Винсент Ороско; в данный момент он включил "наезд", чтобы показать крупным планом гениталии Тони и Сельмы в действии.

Винсент одновременно был и режиссером, и оператором. Он также занимался освещением, совершенно не заботясь, чтобы разогнать тени в маленьком гараже с серыми цементными стенами, где разворачивалось действие. А для того, чтобы отснять сцену с одной точки, не требуется большого мастерства; запись звука осуществлялась напрямую, с помощью всего лишь встроенного в камеру микрофона.