Тавриз туманный

– Совершенно правильно!
– подтвердили мы слова Гаджи-Али.

По дороге от Сигатульислама мы встретили нескольких товарищей революционеров, которые приветствовали меня радостно и целовали, что среди революционеров считалось признаком искренности.

Я предложил товарищам повидаться и с Сеид-Гасаном Таги-заде, но Гаджи-Али решительно возразил:

– Таги-заде очень знающий человек, но в революции принимает пока только теоретическое участие. Он хочет подойти к революции с исторической точки зрения и все еще не хочет перейти от слов к делу. Во всяком случае, Таги-заде на стороне революции, только в практической деятельности слишком медлителен. Он предпочитает давать советы и философствовать. А мы сражаемся на фронте, и нам некогда заниматься философией.

Свидание с Таги-заде мы отложили на другой раз. Нам предстояло повидаться еще со многими лицами, особенно с Гаджи-Али-Кули-ханом Висугунизамом, который несомненно должен был сыграть в тавризской революции большую роль.

Иранский землевладелец Гаджи-Али-Кули-хан не мало способствовал безопасности сношения с русской Джульфой.

У ИРАНСКОГО ПОМЕЩИКА

В приемной Висугунизама нас принял его племянник Асадулла-хан.

– Дядя болен, - сказал он, - но он готов принять вас. Сейчас он выйдет к нам.

Я слыхал уже о том, что Али-Кули-хан неизменно принимает уколы морфия, и слова Асадулла-хана о болезни дяди не счел за дипломатический прием, твердо вошедший в традиции иранской знати.

В аристократических кругах Ирана принято вечно прикидываться больным, чтобы не принимать нежелательных гостей или не участвовать в обсуждении затруднительных вопросов. Поэтому в Иране, если хотят сказать, что вопрос, очень важный, говорят "вопрос, заставляющий болеть господ". Выражение это стало поговоркой.

Хан медленной поступью вышел из своей комнаты. Медлительность в движениях также является в Иране одним из признаков благородной крови. Ни один иранский сановник, даже военный, никогда не ходит быстро. Идя медленно, он все оглядывает, все замечает, постепенно отвечает на приветствия и запоминает, кто и как ему поклонился.

– Мы считаемся первыми сторонниками новой культуры в Иране. Особенно являясь сторонниками раскрепощения женщины, мы подвергаемся нареканиям консерваторов Сын моего брата - Асадулла-хан, которого я вам представил, писатель. Совместно с Мамед-Саидом Ордубади он написал книгу "Женщины ислама"*. Однако, к сожалению, наши идеи не могут найти развития в Иране. Познакомив нас с племянником, Али-Кули-хан закурил папиросу.

______________ * "Женщины ислама" - сочинение Асадулла-хана и М. С. Ордубади.

Высокий, полный, рябой и в то же время довольно симпатичной внешности, он был мягок и внимателен в обращении. Несмотря на полноту, он имел вид больного человека.

Впоследствии, побывав некоторое время в Тавризе, я убедился в том, что Али-Кули-хан намного либеральнее других ханов.

Али-Кули-хан говорил о своих взглядах на современные события. Разговор наш случайно коснулся аграрного вопроса в Иране. На все мои слова он отвечал односложно:

– Да, правильно!..

Подали чай. Во всех домах Тавриза мангал с жаром для кальяна и чай держат постоянно наготове, чтобы подать гостям немедленно. И нам, как только мы сели, подали чай и кальян.

Глотнув чаю, хан продолжал беседу.

– Я иранец, причем настоящий иранец, - говорил он.
– Враги иранцев мои личные враги. Если тут будет поднят аграрный вопрос, - я первый покажу почин и раздам свои имения крестьянам.

Я невольно улыбнулся. Заметив мою улыбку, хан сказал со смехом:

– Я знаю, чему вы улыбаетесь. Вы хотите сказать, что если слова хана искренни, то кто ему мешает вызвать крестьян и отдать им земли? Не так ли?

– Да, так, - ответил я.
– Стоит вам начать, как многие последуют вашему примеру.

– Правильно, - подтвердил хан, - но нынешняя революция еще не ставит в очередь аграрный вопрос. Эта революция пока не определила своих целей, она не выдвинула даже вопроса о свержении монархии, вернее феодального строя правления; так что об аграрном вопросе не может быть и речи. В этой революции бьются многие, а за что и за кого, сами не знают. Каждый бранит и каждого бранят, но за что - никто не знает. К сожалению, наша революция не сумела определить ни друзей, ни врагов. Мы не сумели разъяснить народу ни значения революции, ни движущих сил. Есть еще одно обстоятельство, снижающее шансы революции, - это то, что крестьяне не знают революционеров. Крестьяне узнают о революции понаслышке, как бы из сказок дервишей. Такого героя, как Саттар-хан, крестьянин представляет себе фантастическим героем из сказки "Гусейн-курд". Герои революции рисуются крестьянам, как легендарные существа, привязывающие дивов за рога и бросающие их в пучину моря "Гульзум" или летающие на крыльях Симурга на "Кафдаг". В Иране к революции, при нынешнем ее развитии, крестьяне не примкнут.

– Почему?
– спросил я.

– Руководители революции не подняли своевременно вопроса о земле, ответил хан, беря новую папиросу.
– Вернее, они оказались неспособными сделать это. Среди них есть крупные землевладельцы. Обобранный крестьянин, отдавший все плоды своих трудов помещику и оставшийся с пустым решетом на току, окидывая взором ряды революционеров, видит там своих угнетателей. Потому и не доверяет им, не считает революцию своей, родной, не хочет, пожалуй, и не может стать в ряды ее бойцов. Однако, пусть революционеры не подымают земельного вопроса, пусть работают совместно с мелкой и даже крупной буржуазией и помещиками, но зачем было привлекать к делу революции духовенство? Я вас спрашиваю, что общего между революцией и духовенством с мучтеидами во главе? Что общего между революцией и религией? Буржуазия и землевладельцы всегда были неверующими. Если они и оказывали какую-нибудь услугу религии, то вовсе не ради спасения души, а с единственной целью показать пример низшим классам и затемнить их рассудок. Исходя из этого, более допустимо работать с буржуазией, чем с духовенством. Я думаю, мы отчасти объяснили, почему широкие крестьянские массы не принимают активного участия в революции. Помещики же идут в ее рядах потому, что она не ставит земельного вопроса и помещикам бояться нечего. Остался еще один весьма интересный и важный вопрос, это о революционном настроении иранской буржуазии, которая симпатизирует вам и хочет работать с вами. Причина тут ясна. Взаимоотношения между капитализмом и монархией или феодальным строем в Иране совершенно иные, чем в других государствах. Скажем, к примеру, этот вопрос ставится здесь иначе, чем в России, которая в свою очередь отличается в этом отношении от Англии и Франции. Во-первых, развитие капитализма в России началось с XIX века, а в Иране только-только начинается. Во-вторых, Россия давно перестала быть страной маленьких феодалов и стала большой монархией. Иран же еще остается страной маленьких феодалов. Вот почему возможности, имеющиеся у капиталистов России, не имеются у наших капиталистов и буржуазии. В Иране немало мелких капиталистов, которые стремятся вырасти и широко эксплуатировать страну, но не находят почвы для роста. Начиная с большого феодала и кончая маленьким, все они препятствуют развитию капитализма. Пронюхав, что у кого-нибудь есть деньги, феодал начинает наступать на него, опутывает его и приводит к неизбежному разорению. До тех пор, пока существует в Иране такое положение, иранские капиталисты будут в революционном лагере выступать с оружием против шаха. По-моему, если иранские революционеры даже увеличат размах движения, буржуазия и капиталисты все равно пойдут с ними в ногу и будут бороться до тех пор, пока не заберут власть в свои руки. Вы можете не бояться буржуазии до тех пор, пока она не станет во главе власти, так как интересы ваши частично будут сходиться. После же того картина борьбы совершенно изменится, и ваши пути разойдутся. Все это я говорю к тому, что в этой стадии борьбы вы в своих же интересах не должны отталкивать от себя буржуазию. Она более опытна в борьбе с феодалами и может оказать революции большую услугу. Возьмем, к примеру, меня самого. Я искренний сторонник и друг революции, так как в ней нет ничего такого, что задевало бы мои интересы. Она не ставит вопроса об отобрании земли у землевладельцев и денег у капиталистов. Деньги мои в моем сундуке, а земли и деревни там же, где были. Ваша цель свергнуть одного падишаха, чтобы посадить другого, а от этого ни помещики, ни буржуазия ничего не теряют. И все же революционеры не умеют использовать нас, очень часто они принимают своих друзей за врагов. В частности, они не понимают всего значения той роли, которую могу сыграть я в тавризской революции. Они недооценивают географического положения моих земель и влияния моих родичей.

– Не можете ли вы разъяснить, - прервал я Али-Кули-хана, - в чем заключается это значение?

– Могу, почему нет. В настоящее время Джульфа-Тавризская шоссейная дорога находится под угрозой карадагских ханов. Не сегодня-завтра они могут закрыть путь и не дадут революционерам сноситься с закавказскими социал-демократами. Джульфа-Тавризская шоссейная дорога это важнейший нерв революции и ее закрытие парализует вашу борьбу. Эта дорога может быть сохранена для революционеров лишь при участии моих братьев. Довожу до вашего сведения, что карадагские ханы во главе с Али-Акбер-ханом Севлету-девле готовятся двинуться на Джульфинскую дорогу и разгромить города Гергер и Алемдар, которые поддерживают революцию. Путь этих реакционных ханов проходит через мои владения, и - мои братья - Гейдар-Кули-хан и Гасан-Кули-хан могут в любой момент занять Сияхрут (Карачай) и помешать их движению на Джульфу.

– Пока что этой опасности нет, - сказал я хану.
– Несомненно, если она будет, то и вы, и ваши уважаемые братья докажете, что вы истинные друзья революции.

– Вы передайте это кому следует, - прервал меня хан, - и заверьте их, что, как только Рахим-хан Джелабянлы займет Софиан и Чырчыр, Али-Акбер-хан со своими всадниками будет гарцевать на Джульфинской дороге.

На этом Висугунизам закончил свою речь. Разговор наш затянулся. Нас пригласили в столовую обедать, Али-Кули-хан продолжал философствовать и за едой.

Я считал бесполезным и неуместным возражать ему и указывать на противоречия в его словах. Все иранские аристократы, воспитанные феодальным строем и рассматривавшие себя, как маленьких царьков, а свои слова, как непреложный закон, - не привыкли выслушивать какие бы то ни было возражения, поэтому в высшем обществе Ирана в ответ на всякую болтовню знатного человека можно услышать односложное, "господин изволит говорить правду". Вот почему наше свидание с Али-Кули-ханом прошло, как собрание без прений, хотя вся речь хозяина была полна противоречий. Что же касается крестьянского вопроса, то здесь Али-Кули-хан совершенно утопал в противоречиях. По его словам выходило, что крестьяне избегают участия в революции и смотрят на нее, как на сказку про дивов из "Гусейн-курда". Если крестьяне не принимали участия в революции, то зачем было карадагским ханам готовить нападение на Джульфу, Алемдар, Гергер, Шуджа, Чырчыр и Софиан? Если крестьяне не стали в ряды революционеров, то почему макинские войска разгромили и сожгли селения Алвар и другие?