Тавриз туманный

Сардар-Рашид опять глубоко вздохнул.

– Вы правы, что и говорить. Если бы все обстояло, как раньше, я жил бы припеваючи, не работая, и не нуждался бы ни в чьей помощи и подачках. Но вы же знаете, меня ограбили, лишили миллионов. А теперь у меня нет ничего, ничего...

Я снова попытался утешить его:

– Что поделаешь, ваше превосходительство, теперь такие времена, не знаешь, что с тобой будет завтра, а ручаться за неделю вперед и вовсе нельзя. Нет ничего прочного. Положение меняется ежедневно, ежечасно, с молниеносной быстротой. Разрешите мне дать вам совет: если наследный принц приедет в Тавриз, не вмешивайтесь ни во что, удалитесь в свои покои и терпеливо ожидайте, что будет. Время должно работать на вас.

– Я решил то же самое. Буду сидеть дома и ждать, чем все кончится, уныло ответил он.

Нашу беседу прервала Нина, за которой Махру посылала слугу в консульство. Увидев ее, Сардар-Рашид снова вспомнил об Ираиде.

– О, мне показалось, что Ифтихаруссолтан вошла в. комнату. Нина-ханум всегда напоминает мне о ней...
– он задумался.

* * *

Только слуга подал Сардар-Рашиду кальян, как его вызвали к телефону.

– Меня вызывают в канцелярию, - сказал он, положив трубку.

Я ему не поверил. Я понимал, что его вызывали в царское консульство в связи с провалом затеи с шейхом. Несомненно, это еще больше осложняло положение губернатора.

Сардар-Рашид знал достаточно много о нашей организации, чтобы догадаться, что это дело наших рук. Но он не смел раскрыть эту тайну, слишком уж он был связан с нами.

Махру и Нина сидели у моего письменного стола. В последние дни я так был занят, что даже с Ниной не находил времени поговорить. Давно не виделся я и с Махру. Сейчас мне хотелось побеседовать с ними, пошутить.

Подруги сидели молча, тихо. Я смотрел на них и думал, как много сделали и делают они для революции, об их самоотверженности, неустрашимости. Глядя на этих кротких красавиц, кто бы мог представить себе, что они подлинные героини. Их портреты, сделанные еще в 1911 году, всегда стояли на моем письменном столе. Теперь я переводил взгляд с них на их портреты. Обе они очень изменились.

– События хуже времени старят нас, - проговорил я в раздумье...

Нина с недоуменной улыбкой посмотрела на меня. Махру подняла на меня большие черные глаза. Она нежно улыбалась.

– Да, это верно. Брат мой, я читала твои мысли, когда ты переводил свой взор с наших портретов на нас. Да, мы постарели, но я не жалею об этом. Я всегда была готова, и сейчас тоже, за счастье народа пойти на любые испытания. Я не боюсь ничего. Я готова броситься в пропасть без оглядки, если это принесет хоть какую-нибудь пользу моему исстрадавшемуся народу. Для себя же я ничего не хочу и не жду. Я в плену. Униженная, оскорбленная, я ночи напролет не сплю, изнывая под тяжестью дум. Каждый вечер вселяет мне в душу ужас. Я жду, что этот изверг снова будет покушаться на мою честь. Я счастлива только тогда, когда он оставляет меня в покое, но, боже, как редко это бывает!

Я расстроился. Сам того не желая, я задел Махру за живое. Она была взволнована, губы ее тряслись, руки дрожали. Но я видел, что ей стало немного легче, когда она излила душу. Она снова умолкла.

Я тоже не знал, как продолжить разговор. Я смотрел на моих собеседниц. Веселые искры, так недавно сверкавшие в их глазах, угасли. Особенно изменилась Нина. Она стала похожа на мать огромного семейства, погрязшую в заботах, отчаянье и горе. В последнее время она даже перестала жаловаться на неопределенность своего положения. Вот уже семь лет мы жили вместе, все считали нас мужем и женой, и это было действительно так, но до сих пор брак наш не был оформлен. Она прекрасно понимала, что я не могу ничего изменить. С другой стороны, она была так занята, что не находила времени думать о себе, о нашей любви. Лишь, когда мне грозила опасность, она не находила себе места.

– Только бы ничего с тобой не случилось. Я этого не переживу!

– и она заливалась слезами.

События, сменяющие друг друга, как волны, закалили ее. Эта самоотверженная неустрашимая женщина встречала все трудности с исключительной стойкостью отважного солдата революции. Это была не та Нина, которую я когда-то встретил по дороге в Тавриз. Теперь часто не я ее, а она ободряла меня. Она стала подлинным источником моего вдохновения. Глядя на нее, я делался настойчивее, смелее.

Случалось иногда, я принимал решение прекратить борьбу и уехать из Тавриза совсем. И тогда перед моими глазами, улыбаясь, вставали Махру и Нина. Мне казалось, они упрекают меня: "Что, брат, струсил? Предаешь революцию? Боишься за свою шкуру?" И я тотчас же отказывался от этого решения, оставался на своем посту.

Отогнав от себя все эти мысли, я поднял голову. Взяв их руки в свои, я сказал:

– Всеми нашими достижениями, всеми нашими успехами мы обязаны стойкости народных масс. В истории нашего революционного движения рядом с именами шестидесяти азербайджанцев, погибших на баррикадах, будут вписаны имена Зейнаб, Махру и Нины. Если бы я был поэтом, я слагал бы о вас стихи, поэмы и романы. Я был свидетелем подлинного героизма наших женщин. Порою в борьбе с врагом они оказывались решительнее и бесстрашнее мужчин, отважнее их. В дни защиты Тавриза я видел мужчин, содрогавшихся от собачьего лая, и женщин, равнодушно слушавших свист пуль, рев пушек и грохот разрывающихся гранат. Они ни под какой угрозой не покидали свои боевые позиции. Это было давно, но и сейчас передо мною стоит светлый образ Зейнаб, бросающей гранату. Своей отвагой и неустрашимостью она подстегивала мужчин в самые трудные минуты схватки.

Махру заговорила снова:

– Они погибли с честью. Вечная им слава! А те, кто остался в живых, смогут ли до конца пройти смело, не зная страха, не чувствуя усталости?

– Махру, в тебя я верю, ты свою жизнь проживешь честно и еще немало сделаешь для народа.

– Ох, нет у меня надежды на это, - вздохнула Махру.
– Наследник престола должен приехать в Тавриз, Сардар-Рашид собирается в Тегеран. Все это усложняет и без того тяжелую мою жизнь. Брат мой, не верь словам этого лживого человека. Он обманывает тебя, усыпляет твою бдительность. Он собирается уехать в Тегеран. Если ему не удается продать вас в Тавризе, он это сделает там.

– Большое тебе спасибо, Махру. Я тоже боюсь этого. Надо как следует обдумать, как предотвратить это. Будь бдительна. О всех мероприятиях и приготовлениях его сообщай мне немедленно. Ты с ним никуда не поедешь! День твоего спасения близок.

Мы попрощались, и Махру уехала, успокоенная.

* * *

Царские дипломаты не сумели предотвратить приезда наследного принца в Тавриз. Теперь они решили столковаться с ним, сделать его своим помощником.

Русский посол в Тегеране Эттер в своей телеграмме на имя министра иностранных дел России Сазонова писал:

"Наследник едет в Тавриз. Его надо склонить к дружбе с Россией. Необходимо оказать ему всякие знаки внимания и почета. Кроме того, надо учесть, что расходы у него большие, а жалованье, назначенное ему тегеранским правительством, незначительное. Надо любыми способами оказать ему материальную помощь. Если в бюджете нет средств на это, надо будет выделить ему часть доходов, получаемых от русских подданных в Иране".

Пока в Тавризе не было заметно никаких приготовлений к предстоящему приезду принца. Никто как будто не собирался устраивать ему встречу, подобную той, какая была организована, когда вступал в Тавриз Сардар-Рашид. Купцы и аристократы ожидали указания царского консула.