Тайга
Шрифт:
Обед получился пусть и почти вегетарианским, но сытным. Ели молча. Даже Юрка воздержался от комментариев, что всех вполне устроило.
Стоит ли говорить, что в этот день мы никуда уже не пошли. Какой смысл вообще срываться в путь, если ночь на носу?
Вечером во дворе дома разожгли костер. Натаскали из ближайших квартир брошенную мебель. Юрка и тут смог устроиться как фон-барон — раздобыл продавленное кресло. И теперь восседал на нем словно на троне, попивая душистый чай.
Тохе достались два самодельных табурета. Один из них, от щедрот душевных, он пожертвовал мне.
Колька
У огня сушились «постиранные» сапоги. Где-то пела птица. Тихо потрескивали дрова. Искры взлетали к самому небу. Кружились, мерцали, таяли в темноте. Было удивительно мирно и спокойно.
— Гитару бы сюда, — мечтательно сказал Юрка.
Санжай хмыкнул:
— Зачем тебе гитара, если ты ни петь, ни играть не умеешь?
Юрка не сдавался, задумчиво поскоблил в затылке, выдал новый вариант:
— Тогда лучше так — гитару и Наташку.
Здесь гитару захотелось и мне. Обстановка располагала. Я закрыл глаза, представил себе изящные руки с длинными нервными пальцами. Услышал перебор струн и низкий грудной голос…
— А вот когда вернемся домой…
Юрка совсем размечтался. Циничный Санжай прервал полет его мысли:
— Не вернемся.
Прозвучало это так, что вздрогнул даже я.
— Почему?
Колька подбросил в костер поленце, взял палку, чуть поворошил алые угли в сердце огня. Сказал неохотно:
— Мы забрали онгон, мы разграбили могилу шамана. Пока все не вернем, хозяин нас не выпустит. Вы же сами видите…
Он обвел вокруг рукой.
— Водит он нас. Как слепых щенков водит. И постоянно ссорит.
Он показательно ткнул пальцем в Юрку.
— И глупости делать заставляет. Не выпустит. Никто из вас не думал, как мы сюда попали? Мы же если и отклонились, то совсем чуть-чуть! А оказались тут! И выхода отсюда нет. Юрка попробовал уйти. И как получилось?
Вокруг установилась тягостная тишина. Все почему-то поверили его словам. На этот раз безоговорочно. Никто не попытался спорить. Ни Тоха, ни я, ни даже Юрка.
— Идемте спать, — велел Санжай. — Нам завтра рано выходить. И так на сутки от графика отбились. Ребята в лагере волноваться будут…
Тоха поднял всех с рассветом. Долго раскачиваться не дал. Разрешил лишь перекусить холодным кулешом да наскоро ополоснуть посуду. После погнал в тайгу.
Шли по меткам Санжая, отсчитывая одну за другой. Быстро, уверенно. Метода оказалась удивительно удобной и верной. Юрка топал в арьергарде, время от времени шумно принюхивался. Его преследовала навязчивая мысль, что от сапог воняет мертвечиной. Это было сродни наваждению. И никто не спешил его разубеждать. Странно, но все мы оказались солидарны в мысли — пусть от души помучается, сволочь. Не все же ему мучать нас?
К пиритовому ручью вышли уже после обеда. Местность узнали, заулыбались. У Юрки вырвался вздох облегчения.
— А говорил, что водит! — сказал он язвительно.
— Дурак ты, — Антон был предельно серьезен, — мы же сейчас не домой идем, а обратно в лагерь, к шаманской могиле.
Это оказалось аргументом.
— Черт, — Юрка моментально расстроился, —
я не подумал.Я хотел было сказать, что он не думает почти никогда, но поймал быстрый взгляд Тохи и промолчал. Не стоит будить лихо. В нашей команде наконец-то установилось хрупкое равновесие. Без скандалов и истерик.
Ночевать остановились на поляне с саранками. Пекли грибы, варили с воблой суп. Я вдруг поймал себя на мысли, что жду не дождусь, когда вернусь обратно в лагерь. К девчонкам, к Эдику, к ледяному озеру. Это меня откровенно удивило. Я так и не понял, когда успел привязаться ко всей компании. Даже к зловредному Юрке.
Когда улеглись, вновь разоралась кукушка. Кричала она долго, старательно, словно спешила объяснить все то, что хотел сказать хозяин. Под крик ее я и уснул.
Во сне мне привиделся Генка. Он стоял почти над самым обрывом. Огромный, раздувшийся, синий, мертвый. Стоял и смотрел на нас бесцветными бельмами глаз. И в голове моей билась мысль: «Его надо похоронить. Его обязательно надо похоронить. Не дело оставлять человека так…»
Наверное, все это я произнес вслух. Колька потряс меня за плечо, шепотом спросил на ухо:
— Миш, ты что? Кого похоронить?
— Генку.
Я сел и открыл глаза. Над оврагом сияла ущербная луна. От воды белой дымкой поднимался туман. Генки не было. Хотя, о чем это я? Его здесь и не могло быть.
— Миш, ты чего? — Санжай нахмурился. — Вспомнил что-то?
Я прислушался к себе, новых воспоминаний не нашел. Поэтому просто покачал головой. Ответил:
— Нет. Сон страшный приснился.
— А…
Он не стал уточнять, что за сон. Улегся обратно в траву.
— Ложись лучше спать, Мих. Сон ничего не значит.
Я почему-то не был в этом так уверен. Но, правда, уснул и больше не видел снов.
Глава 18
Стоит ли описывать следующий переход? Думаю, нет. В этот раз не случилось ничего интересно. Юрка смирился с сапогами, шел, сбивая палкой головки цветов, насвистывал под нос что-то бравурное.
Санжай был невозмутим, как всегда. Подбитый глаз его наконец открылся. Синяк стал линять, из синего и фиолетового перетекая в грязно-желтый. Тоха хмурился, кусал губу. Ближе к обеду не выдержал:
— Коль, — сказал он, — черт меня подери, но я начинаю верить в твоего хозяина. Иначе, как объяснить, что сегодня все идет, как по маслу?
Колька только пожал плечами.
У меня были те же мысли. Слишком гладко складывался путь. Слишком все было просто. Мы нигде ни разу не промахнулись. Не прошли мимо метки. Не свернули с пути. Не затеяли свары. Ближе к вечеру преспокойненько вышли к знакомой излучине.
— Ну вот, почти дома, — Юрка был счастлив. — Сейчас пройдем немного вдоль завала, потом напрямки, к озеру. Я наконец-то скину эти паршивые сапоги…
Он засвистел мелодию с удвоенным энтузиазмом.
— Чему ты радуешься? — поразился Антон.
— Как чему? Мы же вернулись! Представляете? Вернулись!
Он ринулся к Антону, попытался его обнять от избытка чувств, закружить в туре вальса.
Тоха выругался, едва не послал восторженного идиота, сдержался в последний момент.
— Не пойму, — сказал он, — ты здесь до старости что ли собрался жить?
Юрка остановился, словно налетел на стену, наморщил лоб, вздохнул, произнес обижено: