Тайгастрой
Шрифт:
— Подтянемся! Обязательно подтянемся. Только за сегодняшний день не ручаюсь... после новоселья...
Перед началом работы бригада Старцева осмотрела инструменты, цеховая комиссия замерила участок. Гудок. Йнженер Волощук подтянул рукав пиджака, посмотрел на часы. Семь.
В котлован под каупер № 1 экспериментальной домны спустилась бригада. Как и ванюшковцы, работали молча, ритмично, без лишнего азарта. В бригаде собрались ребята, побывавшие на разных площадках Союза и оценившие Тайгастрой.
— Здесь работать можно! — говорили они.
Им нравилось общежитие,
— Значит, ударим, товарищи? — спросил Старцев ребят.
— Ладно! Качай!
Волощук и Женя ни на минуту не отходили от бригады. Борис шутил с Женей, удивлялся, как могла мама отпустить такую девочку из дому...
Женя встряхивала кудряшками и обиженно отвечала:
— Странный вы! И взгляды какие-то отсталые... А еще член партии!..
В перерыв рабочие пошли в столовую, поужинали, покурили. По гудку вернулись на место. Здесь также приходилось землю выносить, транспортера еще не поставили. И едва стали работать, как цепочка девушек и юношей потянулась с носилками по тропке наверх. Потом образовалось две тропы: по одной поднимались, по другой спускались, чтоб не мешать друг другу. И это было очень красиво.
Ночью поднялся ветер. Над котлованом закачались лампионы. Рубахи покрылись мокрыми пятнами; была средина работы, когда выработка достигает наибольшей производительности и когда тяжесть труда менее всего ощутима.
В луче белого света, лежавшего над котлованом, Женя Столярова увидела начальника строительства. Вслед за ним подошли Черепанов, Бунчужный и Журба: видимо, они обходили площадку.
— А вы все здесь? Как дела? — спросил Гребенников.
Волощук сухо доложил о работе землекопов, огнеупорщиков, монтажников, привел цифры. Он — начальник участка, подчеркнуто деловит, и к нему с лишними вопросами не обратишься.
Уцепившись за столбик, Гребенников наклонился над котлованом.
— Как работается вам, товарищи?
Лампионы закачались на ветру, открыв замасленные спины рабочих на дне глубокого котлована. На голос начальника ребята подняли головы вверх. Капли пота свисали с кончиков носов, с бровей, с подбородков.
— Работается ничего! — ответил за всех бригадир Старцев. — Говорят, всесоюзный рекорд землекопов двадцать пять кубометров. Мы хотим, товарищ начальник, дать тридцать кубометров!
— И правильно делаете! Вашу бригаду начальник строительства хвалит. Не сорвитесь, товарищи! — сказал Черепанов.
Воспользовавшись передышкой, люди пили воду. Она находилась в жестяном баке, который обложили землей, чтоб вода была холодней. Напившись, через две-три минуты пили снова.
— Тридцать кубометров? Не много ли?
Старцев улыбнулся.
— Лишнее не помешает!
Если смотреть сверху, то Старцев казался еще более кряжистым, широким в плечах и еще более косил глазами.
«Эти люди строят мне печь...» —
с волнением подумал профессор Бунчужный.— Завтра прибывают транспортеры, выносить землю не станете. Легче будет работать, — сказал Журба. — Ну, желаем вам удачи!
Черепанов, Гребенников и Журба уходят.
— С механизацией у вас, товарищи, дело слабо, — сказал Черепанов. — Мне обещали на Урале дать три паропутевых крана и десяток транспортеров. Пошлете завтра людей за получением. Я это дело оформлю.
На строительстве светло, как днем. Профессор Бунчужный подходит к Жене Столяровой. Она сидит на отвале, под фонарем, сосредоточенная, тихая.
— Почему вы не спите? — спрашивает профессор.
— Не до сна, Федор Федорович. Работает комсомольско-молодежная бригада. Рабочим приятнее, когда возле них находится кто-либо из «начальства», как они говорят.
— А это что у вас?
Женя протягивает книгу: Фадеев. Механика.
— Завтра надо сдать круговое вращение. Трудный материал, — говорит Женя. — Времени мало. А учиться хочется. Я твердо решила, Федор Федорович, стать корабельным инженером. Мне кажется, что строить корабли — самое интересное дело, да?
— Очень интересное дело, поэтические дело. И не оставляйте мысли, раз сердце тянется.
— Спасибо, профессор!
— Идите спать. Вы такая маленькая... И мне все кажется, что вам очень тяжело, хотя вы веселая. Силенок у вас, как у птички...
В двенадцать часов ночи протяжно поет гудок. В разное время суток гудки звучат по-разному.
На ночных работах гудок поет открытым, мягким голосом, задушевным голосом, свободно разносящимся над тайгой.
Волощук идет к котловану. Он побывал в столовой, проверил, все ли приготовлено: ударникам положен второй ужин. Ему хочется во что бы то ни стало победить Надю в соревновании, хотя он знает, что эта победа его бригады, в сущности, будет победой цеха и, значит, обрадует Надю, а не ущемит ее. «Да... роман мой был явно неудачен... Чего-то не-хватило во мне. Чем-то не подошел», — думает он с грустью.
— Ну, ребята, ужинать! — обращается он к бригаде.
Землекопы разгибают спины, втыкают в землю лопаты.
— Кажется, дело в шляпе! — говорит Петр Старцев Волощуку. — По моим подсчетам две с половиной нормы сделали. Ванюшков бит!
— Ванюшков только раз и мог! После рекорда едва на сто вытянул! — замечает Дуняша, сестра Старцева.
Ребята идут в столовую, — она напротив доменной печи № 2; там под водопроводным краном споласкивают горячие от работы руки, потом садятся за стол.
Ужин короток. Через пятнадцать минут все снова на дне котлована. Курильщики с особенным удовольствием закуривают.
— Как, Матреша? — ласково обращается к жене Старцев.
Она беременна, и это уже заметно.
— Ничего.
— Может, вместо выноски станешь на копку?
— Я много не набираю.
— Эх, ребятки, чует сердце — ударим сегодня мы крепко! Не иначе, зажигать нам звезду! Ты как думаешь, Дуняшка?
Пятнадцатилетняя Дуняша смотрит на брата сочувственно: ей очень хочется, чтобы брат «обставил» Ванюшкова и чтобы бригада их стала самой лучшей на строительстве. И чтоб о них написали в газете... И чтоб ее, Дуняши, тоже был портрет...