Таймири

Пока Остер Кинн без особого энтузиазма справлялся со своей задачей, Эдна Тау решила поискать молодых сосновых корешков. Она бродила меж сосен, нагибаясь и высматривая что-то у земли. Но вскоре желание разжиться питательными корнями отпало.

«Не подберешься к ним, больно глубоко в камне засели», — выразила свою досаду индианка, когда Остер Кинн спустился ни с чем.

— Как это нет белок?! — возмутилась Эдна Тау. — Сколько себя помню, всегда тут водились. Хм… — Она в недоумении почесала голову. — Лес не хочет нас принимать. И меня это тревожит. Здесь кроется какая-то загадка…

Как оказалось, причиной столь внезапного опустения послужил топор и матрос, им орудовавший. Одно срубленное дерево лес еще смог бы простить.

Но ругательства — уж извините! От ругательств Калли у леса началась самая настоящая аллергия. А Калли злился на топор, который был тупее всех топоров на свете, и на деревья, срубить которые можно было, лишь спев им лесную колыбельную. Бранные слова с языка так и слетали — только подсчитывать успевай. Старая сосна, которую матрос без особого успеха атаковал, насчитала с три дюжины.

Стерпеть оскорбления не каждый человек сможет, а уж дерево и подавно. Лес возмущенно и угрожающе зашумел. Зашевелились под землею корни, забурлили в стволах соки. А белки попрятались.

Калли так разошелся, что вынудил старушку-сосну его отшлепать. Насилу ноги унес. Правда потом вернулся — с величайшими предосторожностями — за топором да нарубленными ветками.

Понурые, возвратились с неудачной охоты Остер Кинн и Эдна Тау. В лагере их поджидал сюрприз. В самом центре поляны горел костер, а на огне, на специальных подпорках, грелась кастрюля с водой. Команда, затаив дыхание, сидела вокруг.

— Что это такое? — процедила сквозь зубы индианка.

— Это? Да это ж костер! Скоро чаю из иголок попьем, — бесконфликтно объяснил капитан.

— Нет, откуда поленья? — щурясь, спросила Эдна Тау.

— Я послал ребят в лес. А что тут такого?

— Та-а-ак, теперь мне всё ясно. Теперь я понимаю, почему исчезли белки, — скрестив руки на груди, сказала Эдна Тау. — Вторглись в запретные владения, и не просто вторглись, а еще и самоуправством занимаются, — осуждающе изрекла она.

— Но позвольте, чьи ж это владения? Тут ведь никого, кроме нас, нет! — насупился Кэйтайрон. Индианка в ответ насупилась еще сильнее.

— Ошибаетесь. Деревья живые и земля живая. Они всё чувствуют, каждый ваш шаг, каждое ваше движение. И что мы говорим, тоже слышат.

— А сосна меня хлестнула, — пожаловался Калли, чем поверг в трепет своих товарищей.

— Вот, видите, это не мифы!

— В общем, сегодня мы остаёмся без ужина, — безжалостно сообщил Остер Кинн.

Хитрость состояла в том, что прежде следовало наловить белок, а уж потом рубить деревья и ругаться, если на то пошло.

Ночью Таймири слышала, как перешептываются матросы. Похоже, назревал бунт.

«Зачем Кэйтайрон завел нас в эту глушь?»

«Мы не за тем к нему на яхту нанимались!»

«С какого перепугу он поплыл по водопаду? Путь назад теперь отрезан».

«А с дорогой вперед глухо дело», — ворчал кто-то. Только Папирус посапывал себе, и не было ему дела до всяких смут.

А утром матросы, как ни в чем не бывало, сходили к ручью умыться и завели привычные разговоры. В их голосах не слышалось и нотки недовольства. И Таймири подумала, что всё это ей приснилось.

Лес явно подобрел, потому что добытчики воротились не с пустыми руками.

— О да! У нас будет пир на весь мир! — захлопала в ладоши Минорис.

— Тут скатерть-самобранка постаралась, не иначе! — вставил один из матросов.

— Скорее, скатерть-самозванка, — последовала поправка. Кто-то подавился смешком.

Не обращая внимания на подшучивания, Эдна Тау приступила к готовке завтрака. Надо сказать, она очень устала, пока гонялась за белками по лесу. Но охи-ахи не для нее. Она скорее испустит дух, чем кому-нибудь пожалуется на плохое самочувствие. Таковы уж индейцы племени Знойной Зари. Гордые.

Подавляя зевоту, выползла из своего спальника Сэй-Тэнь. На спальные мешки расщедрился капитан. Он вовремя догадался запихнуть их в дорожный рюкзак, когда увидел, что яхте грозит крушение. Самый целый, самый удобный мешок достался, конечно, Таймири. Капитан всё никак не мог собраться с духом и рассказать ей о своих подозрениях, о том, что она, возможно, его дочь. Ему даже в голову не приходило, что знаки внимания, которые он оказывает Таймири, могут быть поняты неправильно.

Уловив аппетитный запах, идущий от кастрюли с мясом, Сэй-Тэнь и Таймири сразу почувствовали, как заурчало у них в животе. Многие уже позавтракали и весело рассуждали о том, как следует проводить пикники. Однако в хорошем расположении духа пребывали отнюдь не все.

Эдна Тау и куска в рот не взяла. Она была мрачнее тучи. Остер Кинн вежливо уговаривал ее проглотить хотя бы кусочек, но, то ли из-за чрезмерной усталости, то ли из-за чрезмерного человеколюбия, индианка упорно твердила своё: «Я поем, только когда насытятся остальные».

— Вредина, — сказал Остер Кинн, когда у него исчерпались запасы вежливостей. — А ну, давайте, поживее там! — прикрикнул он на сонь. — Из-за вас у Эдны скоро живот сведет.

Таймири и Сэй-Тэнь единодушно вооружились ложками и расправились с порциями за считанные минуты. Только после этого краснокожая Артемида соизволила заглянуть в кастрюлю.

В лесу стоял терпкий, бодрящий запах хвои. Голубое, в прожилках, небо удивленно взирало на путников, которые поднялись ни свет ни заря и теперь сворачивали лагерь. Невесомые снопы солнечного света лились на прогалины, засвечивали выступившую на стволах смолу и озаряли верхушки близких гор аквамариновым сиянием.

Они двинулись дальше. Неторопливо зашагали прочь. И тут кому-то вздумалось обернуться: от кострища не осталось и следа. Словно чья-то огромная метла смела с каменной площадки весь пепел и недогоревшие ветки. А сосны задрали шапки своих крон, будто бы они здесь и вовсе ни при чем. Не исключено, что они бы еще и посвистывали, если бы у них было, чем свистеть.

* * *

Путешественники пересекали вброд мелкий ручей, когда произошла непредвиденная заминка: Минорис поскользнулась и упала, причем упала так, что умудрилась повредить себе ногу.