Тайна Богов

Слова требует Посейдон. Стоя перед Афиной, бог морей выражает свое глубокое уважение богу людей-дельфинов, которые сумели внести оживление в мир, погрязший в рутине и обыденности.

– Да, ученики шестнадцатого и семнадцатого выпусков не нарушали правил и не убивали, но, вспомните, господа преподаватели, как мы отчаянно скучали, наблюдая за их абсолютно предсказуемыми действиями.

Еще один свидетель, Арес, считает, что меня обрекло на провал то, что мой народ лишен воинственности. Бог войны говорит, что я трус. По его мнению, я должен был собрать огромную армию, захватывать и порабощать, потому что именно в этом и состоит задача богов. Он говорит, что я вел себя как шахматист, который отказался бы есть фигуры противника. То, что я делал, было антиигрой, а это всегда оказывается жалким зрелищем. В заключение он заявляет:

– Очевидно, господин Пэнсон во имя примитивных моральных принципов хотел, чтобы все народы жили в мире и согласии. Он, кстати, создал несколько международных организаций, которые занимались демилитаризацией планеты. Это вообще ни в какие ворота не лезет! Все равно как если бы гладиаторы договорились бы не драться на арене!

Новый взрыв эмоций среди зрителей: топот, аплодисменты, свист, выкрики.

Богиня охоты Артемида напоминает, что я достаточно хорошо играл, раз продержался до финала, что само по себе довольно трудно.

Я смотрю на Афродиту, которая, несмотря на свое обещание спасти меня, не раскрывает рта. Она молчит и ей, похоже, совершенно безразлично, что со мной будет. Она даже не смотрит в мою сторону и кажется погруженной в свои мысли.

Боги-преподаватели снова начинают спорить – на этот раз о том, что считать самообороной, о необходимости защищать свои народы, о морали цивилизаций и этике богов.

Все они сходятся в том, что, защищая свой народ, я был ярым приверженцем морали, но в то же самое время был совершенно аморален по отношению к своим противникам.

Афина объявляет, что судьи удаляются на совещание.

Двенадцать богов-преподавателей Олимпа оставляют меня один на один с толпой зрителей, с жителями Эдема, которые, перешептываясь, разглядывают меня.

Я закрываю глаза и снова пытаюсь уснуть, чтобы сбежать из реальности, которая мне не нравится.

Мне хочется снова увидеть утренний сон, с того места, где он оборвался. Эдмонд Уэллс рассказывал мне об «управляемом сне».

Нужно заснуть, держа в голове начало истории. Как только тебе это удастся, сон продолжится так легко, как поезд катится по рельсам. Эдмонд Уэллс утверждал даже, что в лесах Малайзии есть племя, сенуа, которое три четверти жизни проводит во сне.

Я попытался.

Я могу спать и в то же время действовать.

Действовать во сне.

Я должен победить.

Лежа в воображаемом гробу, придавленный надгробным камнем, заваленный землей, под заколоченной деревянной крышкой, я открыл глаза. Темно, пахнет нафталином. Я ворочаюсь, пытаясь схватить анкх.

Нажимаю на пуск и взрываю дубовую крышку. Вкапываюсь из-под земли наверх, на воздух. Раскалываю надгробный камень. Вылезаю на поверхность. Отряхиваюсь.

Сажусь на катафалк, над которым все еще развеваются флаги с дельфинами. Я вижу процессию шахматных фигур, мужчин и женщин, и обращаюсь к ним.

Так, словно после того как меня судили боги Олимпа, я предстал на суд своего народа.

– Я здесь, я вернулся и готов говорить с вами, – объявляю я.

Мое возвращение из гроба, из-под земли преображает мой народ. Деревянные лица становятся человеческими. Я даже узнаю нескольких вождей людей-дельфинов: первую старую женщину, плававшую с дельфинами, толстого медиума, бежавшего на корабле, увозившем людей-дельфинов к Островам Спокойствия, Просвещенного, Связующего, Утописта, Аналитика.

– Бог, бог, почему ты нас оставил? – восклицают они.

– Я не покидал вас. Я старался как мог, стараясь оставить вам свободу выбора. Другие боги оказались лучше меня. Вы видите и понимаете это.

– Почему ты не вооружил нас, чтобы мы могли защититься от наших гонителей? – спрашивает очень худой человек, отделившись от группы выживших после репрессий Чистильщика.

– Насилием нельзя победить насилие.

– Но и отказом от насилия его тоже не победишь, – отвечает мне смертный. – Если все, что ты можешь нам предложить – это покорно идти на бойню, то у нашей культуры нет никаких шансов выжить.

– Существуют промежуточные варианты между «идти на бойню» и «чинить насилие».

– Бежать? – спрашивает женщина, волосы которой заплетены в косу, уложенную вокруг головы.

– Путешествовать, изобретать новые способы мыслить.

– Наши «новые способы мыслить», как ты это называешь, были отняты у нас нашими гонителями, искажены и обращены против нас, – добавляет Просвещенный. – Всю светлую энергию, которую мы производим, наши враги превращают в темную энергию.

– Мы изобретаем молоток, – поясняет Утопист, – и думаем, что он нужен для того, чтобы забивать гвозди, строить жилье. Мы даем человечеству молоток, а оно начинает крушить им черепа.

– И наши – в первую очередь, – добавляет высокий нескладный человек, напоминавший птицу.

– Это совершенно понятно! Ведь мы знаем, зачем на самом деле нужен молоток, а они хотят, чтобы все об этом забыли, – объясняет какой-то старик.

– Они крадут наши идеи и убивают нас, чтобы мы не могли обвинить их в краже, – говорит женщина с косой.

Гневный шепот пробегает в толпе людей-дельфинов.

Они забыли, кто я. Они говорят со мной так, словно я один из них.

– Я не могу отвечать за то, что другие народы одержимы стремлением все уничтожать, – сварливо отвечаю я.

– Ты отвечаешь за нас, как отец – за своих детей. Ты плохо воспитал нас. Ты дал нам неправильные ценности, – отвечает священник в сутане.

– Я дал вам искусство, науку, мудрость…

– Которые совершенно бессильны перед лицом агрессии, глупости, ненависти, – отвечает мне женщина с косой.

Остальные поддерживают ее.

– Я скорее умру, как святой, чем буду жить, как мерзавец, – говорит Связующий.

– Но не я! – возражает ему женщина с косой. – Мертвый всегда в проигрыше. Пока есть жизнь, есть надежда. Если мы умрем, все пропало. Культура жертвенности – культура вырождения.

– Тем более если наш бог предлагает нам принести себя в жертву не только ради нашего народа, но ради всего человечества! – добавляет Аналитик.

В толпе, явившейся на мои похороны, разгораются жаркие споры. Я и забыл, что у моих людей-дельфинов настолько развито критическое мировоззрение. Они спорят всегда и обо всем. Достаточно, чтобы кто-то высказал одну точку зрения, как тут же найдется другой, чтобы оспорить ее. Из чисто спортивного интереса.

Пользуясь тем, что во сне я мог делать что хочу, я слезаю с катафалка и становлюсь двух, трех метров в высоту. Это производит на моих подданных достаточное впечатление, и они наконец начинают меня слушать.