Тайна болезни и смерти Пушкина

Небольсин в своих воспоминаниях многое перепутал, поскольку речь на этой встрече шла не о Булгарине, а о его единомышленнике О.И. Сенковском [160] по поводу издания Пушкиным перевода с немецкого поэмы Виланда «Вастола, или Желание» [161] . Кроме того переписка между Пушкиным и Хлюстиным была весьма корректной, в рамках существующего в ту пору эпистолярного этикета.

Предыстория этой ссоры на квартире Пушкина такова.

160

Сенковский Осип-Юлиан Иванович (псевдоним «Барон Бромбеус») (19.03.1800–4.03.1858) – ученый арабист и тюрколог, профессор Петербургского университета (1822–1847 гг.), писатель и журналист, редактор «Библиотеки для чтения» (1834–1856 гг.). В 1824 году Пушкин впервые упомянул Сенковского в письме к А.А. Бестужеву, где с похвалой отозвался о его «арабской сказке» «Витязь буланого коня», опубликованной в «Полярной звезде» за 1824 год. Отношения между ними развивались в период с 1827 по 1834 год на встречах у издателей: Ф.К. Булгарина, А.Ф. Смирдина и Н.И. Греча. Пушкин напечатал в «Библиотеке для чтения» «Пиковую даму», «Кирджали», «Песни западных славян», три сказки и несколько стихотворений. Начиная с 1835 года, отношение Сенковского с Пушкиным резко ухудшились после отказа поэта от участия в «Библиотеке» в связи с организацией «Современника». Сенковский публикует серию фельетонов, направленных против «Современника». Наиболее резкий, негативный характер носила его рецензия на «Вастолу» Е.П. Люценко, изданную Пушкиным. Пересказываемая в светских кругах эта рецензия чуть было не стала причиной дуэли Пушкина с С.С. Хлюстиным.

161

Виланд Христофер Мартин (1733–1813) – немецкий писатель, автор романов, из которых наиболее известны «Агатон» и «Абериты», и поэм, из которых лучшая – сказочная эпопея «Оберон», повлиявшая на пушкинскую «Руслана и Людмилу». Повесть в стихах «Вастола или Желание» была переведена бывшим работником Лицея Е.П. Люценко (1776–1854) и издана Пушкиным, указавшим свою фамилию, как издателя на титульном листе. Это дало повод Сенковскому писать о весьма посредственном переводе, как о произведении самого Пушкина. Пушкин дал соответствующее опровержение в «Современнике».

«Во время пребывания Пушкина в Лицее там служил в 1811–1813 годах по хозяйственной части Ефим Петрович Люценко, поэт и переводчик, один из основателей Вольного общества любителей российской словесности, впоследствии чиновник канцелярии Военного министерства. После окончания Лицея Пушкин потерял его из виду и был удивлен, когда в начале 1835 г. Люценко, не чуждый литературных интересов, попросил его помочь напечатать свой перевод с немецкого поэмы Виланда «Вастола». Пушкин, для которого лицейские воспоминания были дороже многих других соображений, не вдаваясь особенно в качество перевода, рекомендовал Люценко Смирдину. Опытный книжник сразу понял, что тяжеловесный слог переводчика, больше присущий XVIII веку, чем пушкинскому времени, барышей не принесет и запросил с Люценко круглую сумму за печатание рукописи. Денег у того не было, а Пушкину хотелось старику помочь. Тогда он договорился уже не со Смирдиным, а с другими книгопродавцами о том, что они выпустят «Вастолу» в свет, но без имени переводчика, а с надписью «Издал А. Пушкин». Так и было сделано – книжка вышла в начале 1836 г., стоила она шесть рублей и принесла Люценко кое-какой доход.

… Вот уж не мог предположить Пушкин, что кто-то заподозрит его самого не в издании, а в авторстве перевода, В общем он был прав: никто и не заподозрил. Но хитрый и мстительный О.И. Сенковский решил на «Вастоле» сыграть. Уже в январской книжке «Библиотеки для чтения» появилась «реклама» (с расчетом на ужасное разочарование читателей!): «Важное событие! А.С. Пушкин издал новую поэму под названием «Вастола, или Желания сердца» Виланда. Мы ее еще не читали и не могли достать, но говорят, что стих ее удивителен. Кто не порадуется новой поэме Пушкина? Истекший год заключился общим восклицанием: «Пушкин воскрес?».

Ну конечно же, в ближайшем номере «Библиотека для чтения» издала притворный вздох разочарования: «Трудно поверить, чтобы Пушкин, вельможа русской словесности, сделался книгопродавцем и «издавал» книжки для спекуляции… Я читал «Вастолу». Читал и вовсе не сомневаюсь, что это стихи Пушкина (…) Это его стихи. Удивительные стихи!» Последние слова, ясное дело, надо было понимать: «удивительно бездарные стихи!»…

В 1-й книжке «Современника» и Пушкин дал, пусть в дипломатическом тоне, отповедь Сенковскому: «В одном из наших журналов дано было почувствовать, что издатель Вастолы хотел присвоить себе чужое произведение, выставя свое имя на книге, им изданной. Обвинение несправедливое: печатать чужие произведения с согласия или по просьбе автора, до сих пор никому не воспрещалось, Это называется издавать; слово ясно; по крайней мере до сих пор другого не придумано. В том же журнале сказано было, что «Вастола» переведена каким-то бедным литератором, что А.С.П. только дал ему напрокат свое имя и что лучше бы сделал, дав ему из своего кармана тысячу рублей.

Переводчик Виландовой поэмы, гражданин и литератор заслуженный, почтенный отец семейства, не мог ожидать нападения столь жестокого. Он человек небогатый, но честный и благородный. Он мог поручить другому приятный труд издать свою поэму, но конечно бы не принял милостыни от кого бы то ни было.

После такового объяснения не можем решиться здесь наименовать настоящего переводчика. Жалеем, что искреннее желание ему услужить, могло подать повод к намекам, столь оскорбительным».

Для Люценко этим все кончилось – имя его как истинного переводчика «Вастолы» выплыло на свет только лет через пятьдесят. Но для Пушкина сюжет имел продолжение, не слишком приятное» [162] .

162

Последний год жизни Пушкина, М., 1989. С. 50–51.

Картину ссоры Пушкина с С.С. Хлюстиным можно восстановить по содержательной части писем, которыми они обменялись на следующий день внезапной ссоры, случившейся 3 февраля 1836 года.

С.С. Хлюстин:

«Милостливый государь!

Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сенковского, смысл которых сводился к тому, что вы обманули публику. Вместо того, чтобы видеть в этом, поскольку дело касалось меня, простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сенковского; вы нас в некотором роде смешали вместе и закрепили наш союз следующими словами: «Мне всего досаднее, что эти люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев, каков Сенковский». В выражении «эти люди» подразумевался я. Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, даже если бы логика и допускала неопределенность их значения. Но повторение «нелепостей» не могло, разумно говоря, вызвать в вас никакого раздражения; следовательно, вам показалось, что вы слышали и нашли во мне их отголосок. Оскорбление было достаточно ясно выражено: вы делали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев». Между тем, к моему стыду или к моей чести, я не признал или не принял оскорбления и ограничился ответом, что если вы непременно хотите сделать меня участником суждений об «обмане публики», то я их вполне принимаю на свой счет, но что я отказываюсь от приобщения меня к «свиньям и мерзавцам»….

Однако именно вы, после подобного поведения с моей стороны, стали произносить слова, предвещавшие принятую по обычаям общества встречу: «это уж слишком», «это не может так окончиться», «посмотрим», и проч. и проч. Я ждал результата этих угроз. Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:

1) в том, что вы сделали меня соучастником «нелепостей свиней и мерзавцев»;

2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;

3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.

Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга».

А.С. Пушкин:

«Милостливый государь!

Позвольте мне восстановить истину в отношении некоторых пунктов, где вы, кажется мне, находитесь в заблуждении: Я не припоминаю, чтобы вы цитировали что-либо из статьи, о которой идет речь. Заставило же меня выразиться с излишней, быть может, горячностью сделанное вами замечание о том, что я был неправ накануне, принимая близко к сердцу слова Сенковского.

Я вам ответил: «Я не сержусь на Сенковского; но мне нельзя не досадовать, когда порядочные люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев». Отождествлять вас с свиньями и мерзавцами – конечно, нелепость, которая не могла ни прийти мне в голову, ни даже сорваться с языка в пылу спора.

К великому моему изумлению, вы возразили мне, что вы всецело принимаете на свой счет оскорбительную статью Сенковского, и в особенности выражение «обманывать публику».

Я тем менее был подготовлен к такому заявлению с вашей стороны, что ни накануне, ни при нашей последней встрече вы мне решительно ничего не сказали такого, что имело бы отношение к статье журнала. Мне показалось, что я вас не понял, и я просил вас не отказать объясниться, что вы и сделали в тех же выражениях.

Тогда я имел честь вам заметить, что все только что высказанное вами совершенно меняет дело, и замолчал. Расставаясь с вами, я сказал, что так оставить это не могу. Это можно рассматривать как вызов, но не как угрозу. Ибо, в конце концов, я вынужден повторить: я могу оставить без последствий слова какого-нибудь Сенковского, но не могу пренебрегать ими, как только такой человек, как вы, произносит их от себя. Вследствие этого я поручил г-ну Соболевскому просить вас от моего имени не отказать просто-напросто взять ваши слова обратно или же дать мне обычное удовлетворение. Доказательством того, насколько последний исход был мне неприятен, служит именно то, что я сказал Соболевскому, что не требую извинений. Мне очень жаль, что г-н Соболевский отнесся ко всему этому со свойственной ему небрежностью.

Что касается невежливости, состоявшей будто бы в том, что я не поклонился вам, когда вы от меня уходили, то прошу вас верить, что то была рассеянность совсем невольная, в которой я от всего сердца прошу у вас извинения.

Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорнейший слуга

А. Пушкин».

С.С. Хлюстин:

«Милостивый государь!

В ответ на устное сообщение, переданное вами через г-на Соболевского и дошедшее до меня почти одновременно с вашим письмом, имею честь вас уведомить, что я не могу взять назад ничего из сказанного мною, ибо, полагаю, я достаточно ясно изложил в моем первом письме причину, по которой я именно так действовал. В отношении обычного удовлетворения, о котором вы говорите, – я к вашим услугам.

Что касается лично меня, то, прося вас не отказать припомнить три пункта, включенные в мое письмо, по которым я считал себя оскорбленным вами, имею честь вам ответить, что в отношении третьего пункта я считаю себя вполне удовлетворенным.

Относительно же первого – даваемых вами заверений в том, что у вас не было в мыслях отождествить меня с… и … и проч., мне недостаточно. Все, что я помню, и все рассуждения заставляют меня по-прежнему считать, что ваши слова заключали в себе оскорбление, даже если в ваших мыслях его и не было. Без этого я не мог бы оправдать в своих собственных глазах принятую мною солидарность с оскорбительной статьей – шаг, который с моей стороны не был ни необдуманным, ни запальчивым, но совершенно спокойным. Я должен буду, следовательно, просить вполне ясных извинений относительно образа действий, в которых я имел все основания увидеть оскорбление, вами, к моему большому удовольствию, по существу отрицаемое.

Я признаю вместе с вами, милостивый государь, что во втором пункте с моей стороны была допущена ошибка и что я увидел угрозы в выражениях, которые нельзя было счесть ничем иным, как «вызовом» (текст вашего письма). За таковой я их и принимаю.

Но если вы совсем не хотели придавать им такого смысла, я должен буду ждать извинений и по поводу этого досадного недоразумения; ибо я полагаю, что сделанный вызов, хотя бы непреднамеренный и оставленный без последствий, равносилен оскорблению.

Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорнейший слуга».

С.А. Соболевскому удалось убедить амбициозного и склонного, как видно из его писем, к некоторой напыщенности Хлюстина в абсурдности всей ситуации. И дело кончилось миром.

Буквально на следующий день после урегулирования конфликта с С.С. Хлюстиным, Пушкин посылает письмо на имя князя Николая Григорьевича Репнина [163] , тон которого не оставляет никаких сомнений, что поэт готов вызвать его на дуэль за якобы нанесенные ему оскорбления:

163

Репнин (Репнин-Волконский) Николай Григорьевич, князь (1778–7.01.1845) – брат Сергея Григорьевича Волконского, участник Отечественной войны, малороссийский генерал-губернатор (1816–1834 гг.), генерал от кавалерии, с 1834 года член Государственного совета. В феврале 1836 года между Пушкиным и Репниным возникла переписка по поводу оскорбительного отзыва от поэте, будто бы исходившего от Репнина. Ответ Репнина исчерпал возникший было инцидент, грозивший перерасти в дуэль.

«Князь!

С сожалением вижу себя вынужденным беспокоить ваше сиятельство; но, как дворянин и отец семейства, я должен блюсти мою честь и то имя, которое оставлю моим детям.

Я не имею чести быть лично известен вашему сиятельству. Я не только никогда не оскорблял вас, но по причинам, мне известным, до сих пор питал к вам искреннее чувство уважения и признательности.

Однако же некий г-н Боголюбов [164] публично повторял оскорбительные для меня отзывы, якобы исходящие от вас. Прошу ваше сиятельство не отказать сообщить мне, как я должен поступить.

Лучше нежели кто-либо я знаю расстояние, отделяющее меня от вас; но вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу; вы поймете, надеюсь, без труда настоятельную необходимость, заставившую меня поступить таким образом.

С уважением остаюсь вашего сиятельства нижайший и покорнейший слуга

Александр Пушкин» [165] .

164

Боголюбов Варфоломей Филиппович (ок. 1785–1842) – чиновник Министерства иностранных дел, близкий к С.С. Уварову. Петербургский знакомый Пушкина (1830-е годы). По утверждению Н.И. Куликова, Боголюбов доставал деньги Пушкину, которого попрекали за знакомство с «этим уваровским шпионом-переносчиком». Сплетни Боголюбова были причиной переписки Пушкина с Н.Г. Репниным, чуть не окончившимся дуэлью. Боголюбов подозревался в составлении анонимных писем, приведших к гибели Пушкина.

165

Куликов Николай Иванович (1812–25.04.1891) – поэт, драматург, актер, автор очерка «А.С. Пушкин и П.В. Нащокин», где рассказывает о встречах с Пушкиным в Москве и Петербурге (1830-е годы). Рассказы и анекдоты Куликова о Пушкине малодостоверны в подробностях, хотя и сохранили реальную фактическую основу.

Предыстория событий, предшествующих написанию вышеприведенного обращения к знатному вельможе, брату декабриста С.Г. Волконского, которого Пушкин глубоко уважал, связана с написанием поэтом оды «На выздоровление Лукулла». Ода имела подзаголовок «подражание латинскому», поскольку «героем» ее был римский военачальник Лукулл (ок. 117 – ок. 56 гг. до н. э.), который кроме успехов на военном поприще прославился своим несметным богатством, роскошью и пирами («лукуллов пир»). Это была едкая сатира на министра просвещения, президента Академии наук Сергия Сергеевича Уварова, о чем один из цензоров произведений Пушкина Александр Васильевич Никитенко записал в своем Дневнике: «17 января 1836 <…> Пушкин написал род пасквиля на министра народного просвещения, на которого он очень сердит за то, что тот подвергнул его сочинения общей цензуре. Прежде его сочинения рассматривались в собственной канцелярии государя, который и сам иногда читал их. Так, например, поэма «Медный всадник» им самим не пропущена.