Тайна булавки

Тэб несколько раз перечел письмо, прежде чем отправиться в Стон-коттедж.

По дороге он остановился, чтобы взглянуть на постройку И Линга, и был поражен своеобразной красотой похожего на пагоду здания, перед которым был разбит сад и цветник. На главной широкой аллее уже высилась одна колонна. Около другой еще хлопотали рабочие.

Вскоре он увидел и самого хозяина, но не сразу узнал его: И Линг был одет в простую синюю рабочую блузу.

– Поздравляю вас, И Линг! – сказал Тэб, подойдя к китайцу и поздоровавшись с ним. – Ваш дом поистине прекрасен!

– Я рад, что вам нравится мое новое жилище, – ответил И Линг своим приятным низким голосом. – Я ведь выписал из Китая лучшего мастера. И внутреннее убранство будет не хуже! Я убежден, что оно вам тоже понравится…

– Я вижу, что осталось возвести лишь вторую колонну, – сказал Тэб.

– Да… – мечтательно проговорил китаец. – Через несколько дней она будет увенчана драконом, и тогда работа будет окончена. – Я чувствую, что в глубине души вы считаете меня дикарем. Не правда ли? И мои колонны кажутся вам, вероятно, очень безобразными?

И Линг редко улыбался, но тут лицо его осветилось добродушной улыбкой.

– О, нет! Помилуйте! Я ни одной минуты этого не думал…

– Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы прямо сказать мне об этом, – продолжал китаец с той же улыбкой.

Он вынул из кармана рабочей блузы золотой портсигар и протянул его молодому человеку. Закурив, И Линг медленно, с расстановкой, вновь заговорил:

– Для меня моя колонна «Благодарственных воспоминаний», для вас памятники погибшим на войне – осязаемый символ непреходящего чувства…

– Но ведь вы – язычник? – удивился Тэб.

Китаец пожал плечами.

– Я верю в Бога, – ответил он, – как в высшую силу, не поддающуюся определению. Я верю, что Бог подобен ручью, стекающему с гор и питающему реки и озера… Приходят люди и набирают воду в кувшины; у одних кувшины эти прекрасны, у других безобразны. И каждый стремится убедить вас, что лишь вода из его сосуда утолит вашу жажду. Я предпочитаю пить прямо из ручья, встав на колени и зачерпнув ладонью от ледяной струи…

– Да вы прямо поэт! – воскликнул Тэб, удивленно посмотрев на китайца.

И Линг ничего ему не ответил. И вдруг спросил:

– Вы узнали что-нибудь новое об убийстве Броуна?

– Нет, – ответил молодой человек. – А где он скрывался все это время?

– Он был в курильне опиума, – без всякого смущения тотчас же ответил китаец. – Я завлек его туда по просьбе моего хозяина – Джесса Трэнсмира… Трэнсмир боялся встречи с ним. Из курильни Броун исчез так внезапно, что я не успел помешать ему в этом. Я разыскивал его повсюду, но не нашел. О его смерти я узнал из газет.

Тэб некоторое время сидел в глубокой задумчивости.

– Не знаете ли вы, И Линг, были у него враги? Вы ведь встречались с ним еще в Китае? – спросил он наконец.

– Броуна многие не любили, – откровенно ответил китаец. – Должен сознаться, что я и сам недолюбливал его. Но…

И китаец, усмехнувшись, пожал плечами.

– Значит, вы совершенно не представляете, кто мог его убить? – настаивал журналист.

И Линг посмотрел Тэбу прямо в глаза своим пристальным немигающим взглядом и тихо сказал:

– Напротив! Я знаю, кто убил его!

Тэб, ошеломленный, уставился на своего собеседника.

– Вы не шутите? – спросил он.

– Я говорю совершенно серьезно. Повторяю вам, что я знаю, кто убийца. Я несколько раз был в двух-трех шагах от него, – спокойно ответил И Линг. – Однако по некоторым причинам я не хочу называть его… И в то же время по многим причинам я должен убить его, – прибавил он тихим голосом.

И тотчас же, явно избегая вопросов, китаец спросил:

– Вероятно, вы едете к мисс Эрдферн? Советую вам входить к ней в сад теперь лишь через переднюю калитку: с некоторых пор она обучается стрельбе в цель, и один из моих служащих, которому я приказал следить за ее домом, едва не был убит…

Тэб рассмеялся и протянул руку китайцу.

– Вы – странный человек, И Линг! – воскликнул он. – Я решительно отказываюсь вас понимать.

– Все сыны востока кажутся европейцам загадочными, – с лукавой усмешкой ответил китаец.

Мисс Эрдферн встретила Тэба у дома, радостная и возбужденная.

Она была в простом летнем платье, на золотых волосах ее надета была широкополая соломенная шляпа. Тэбу она показалась прекрасной, как никогда.

– Я сделалась уже опытным стрелком! – весело воскликнула она, когда молодой человек соскочил с мотоциклета. – Должна вам сознаться, что мне очень хотелось напугать вас и выстрелить, когда вы подъезжали.

– Ого! И Линг, по-видимому, прав: вас теперь, пожалуй, и в самом деле следует опасаться! – пошутил журналист.

Они вместе направились к дому, и Тэб, сам не заметив того, взял свою спутницу под руку.

– Мне кажется, что вам легче будет вести мотоциклет обеими руками, – лукаво заметила мисс Эрдферн, высвобождая руку. – Я прежде всего хочу показать вам свой гелиотроп; его нужно было посадить отдельно от других цветов, иначе они все бы погибли. Это варварское растение… Но я еще не спросила, как вы смогли освободиться и приехать? Ведь вы так заняты…

– Я действительно был очень занят, – подтвердил Тэб.

– Все этим же убийством? – спросила артистка.

– Да, – ответил журналист. – Удивительно загадочное дело! Даже у Карвера больше нет надежды найти преступника. А уж на что он опытный сыщик.

– И никаких новых улик? – поинтересовалась мисс Эрдферн.

Тэб, вспомнив о своем обещании Карверу не говорить ничего про находку булавки, ответил не сразу. Впрочем, поразмыслив и решив, что с мисс Эрдферн можно быть откровенным, он сказал:

– Мы нашли только две совершенно новых булавки. Одну – после первого убийства, в подвальном коридоре у двери; другую – после второго убийства, в подвальной комнате, тоже около двери. Обе булавки слегка согнуты.

Молодая женщина удивленно посмотрела на него и задумалась.

– Две булавки… – тихо повторила она. – Как странно! Что же вы думаете о них?

Тэб недоуменно развел руками.

– Убийца – несомненно человек в черном, – уверенно произнесла мисс Эрдферн. – Я внимательно следила за тем, что писалось в газетах: никто другой не мог убить Трэнсмира… Кстати, как смешон этот Скотт! – неожиданно добавила она. – Ведь это он, не правда ли, перепугался до смерти, когда мы с И Лингом вошли в дом за нашими бумагами?.. Вы слышите, я нарочно говорю «нашими»!