Тайна Черного дома

Но кто все-таки это был? Турукин напрягся, и послушная память пошла ему навстречу. Это был человек, которого подловила однажды их видеокамера. Якобы бомж, который поднимался к чердаку, где сидели наблюдатели. Аналитик советовал им заинтересоваться, но Турукин не поверил в серьезность этого человека. Теперь расплачивался!

Тип этот быстро и как-то профессионально распутал Турукину ноги. Все-таки это был мафиозный человек. А может быть, мент? Но тогда почему он не в форме? И помещение какое-то — не похожее на ментовку.

Эх, если бы это была действительно ментовка! Пусть даже КГБ! Тогда бы Турукин… Да Шеф бы выдернул его отсюда, как морковку!

— Встань! — приказал вошедший. — Вперед, к двери!

Похоже, все-таки мент…

— А куда идем-то?..

Вместо ответа его толкнули в спину профессионально, далеко не по-дружески. Сразу сердце ударилось как-то не так и заныло. Мгновенно Турукин потерял свой обычный облик. Угнулся, голова сама собой, словно у черепахи, уползла в плечи.

— Вверх по лестнице!

Да, это правильно он определил: валялся он в подвале. Наверху даже воздух был другим. Турукин повел носом, глубже вдохнул. Все ясно, тут, как говорится, и к гадалке не ходи. Воздух не городской, они находятся где-то за городом. Хоть какая-то догадка, какая-то информация! Но пригодится ли она когда-нибудь?

Он оглянулся на своего конвоира и сейчас же получил под зад здоровенного пинка. На заплетающихся ногах пробежав по инерции несколько шагов, Турукин споткнулся о загнувшийся край толстого ворсистого ковра и рухнул всем корпусом на какую-то дверь. Дверь под его тяжестью отворилась, и Турукин, не удержав равновесия, свалился у порога. Руки его были скованы за спиной.

Несколько секунд Артист лежал в ожидании, будут его метелить дальше или нет. Его не трогали. И тогда он начал неуклюже подниматься, стал на колени. И замер от неожиданности и ужаса. В плетеном кресле прямо перед ним сидел Лучков!

Они находились на веранде, буквально переполненной утренним солнцем. Через распахнутое окно была видна яблоня, усыпанная бело-розовым цветом, пряный запах которого доносился до веранды.

Лучков сидел неподвижно и молча. Перед ним был стакан пива с плотной шапкой белей шей пены и литровая иностранная бутылка. Свободная поза победителя давалась Луке очень нелегко. Но Турукин этого знать не мог.

Медленно, не зная, что предпринять, пленник стал подниматься с колен. Надо сказать, когда руки «в браслетах», это делать не так-то просто.

Может, снова бухнуться на колени? Рыдать? Молить… То, о чем он должен был молить Лучкова («Жизнь, даруй мне жизнь!»), было так страшно, что Турукин не решался об этом думать. Происходящее казалось дурным ужасным сном, и проснуться можно было разве что… на том свете.

Так он и стоял, понуро съежившись, и ждал, что с ним сделают.

— Мне советовали тебя убить… — медленно проговорил Лучков.

Турукин и сам так думал. Боялся думать и думал. Он бы непременно убил, будь у него такая возможность. Но раз Лучков сказал, что ему советовали, значит, сам он не уверен до конца. И есть надежда! Снова прокрутились в голове все возможные способы поведения. Но он решил не унижаться. Слабость могла бы вызвать у врага только раздражение, злобу. И тогда он сделал шаг вперед, к легкому плетеному креслу, в котором сидел Лучков.

— Послушай, Лука…

Он решил играть роль школьного товарища. Раз Лучков не убивает его, значит, он в чем-то слаб. Сентиментален, совестлив, и этим надо воспользоваться!

— Лука…

— Молчать! — оборвал его Лучков, даже не повышая голоса, как не повышают его на таракана. — Будешь отвечать на те вопросы, которые тебе зададут.

Это было унизительно, но опять это был шанс. Убивать как будто не собирались, собирались спрашивать.

— Куда ты отдавал свой «товар»?

«Еще чего! — мысленно возмутился Турукин. — Зачем это тебе знать?» Но выражением лица он не выдал своих мыслей и растерянно повел плечами.

— Приезжали, забирали, платили бабки. Да это и было-то всего несколько раз. Я не этим жил! Я пивную трясу и пиццерию…

— Будешь жить, только если все расскажешь. Для кого ты работал?

— Я?.. — Турукин повел взглядом по сторонам, словно ища ответа. Шеф будет убивать не просто так. Он изрежет на куски каждый нерв. Он замучает поучительно и наглядно, чтобы впредь никому не повадно было. А этот — сразу выстрел и все. Многие предпочли бы второе. Кинуться сейчас зубами ему в глотку. И тот, что похож на мента, выпустит в спину обойму…

Нет, жить, только жить! Хоть на сколько-то продлить эту возможность! Отодвинуть от себя черный мрак…

— Да пожалуйста! — сказал Артист, все еще лелея надежду на роль старого знакомого, которого только трагическая случайность кинула в этот омут. — Мне скрывать нечего. Я и сам попал!

Отчасти это была правда. И Турукин, впадая как бы в настоящую истерику, стал жаловаться на судьбу, вспоминать о том, как он вляпался, влип. Потом осторожно, контролируя себя, перешел к Шефу. И стал бомбить его, стал осторожно выпускать кое-какую информацию.

— Ты дело давай! — резко перебил Лучков. — Сколько таких домов… как твой?

— Во-первых, он не мой, а этого скота… Шефа. Сколько — не знаю точно. По всему Союзу немало!..

Он действительно не знал. И не хотел знать! Но давно чувствовал, что есть внутри державы некая империя. И она, как вечерний лес, сливается с темнотой, уходит в неизвестность. И Турукину иногда казалось, что Шеф его в принципе такой же, как он, только на другом витке, на другом этаже этой империи.

— Вы попали в великую систему! — сказал однажды Шеф Турукину и такому же, как он, парню — кажется, из Ростова или из Саратова. — Вы узлы нашей системы, небольшие, но узлы. И вас будут беречь, за вас всегда заступятся!

Врал, сучара! Кто сейчас мог заступиться за него, за Турукина? Только он сам. А для этого надо стучать и стучать!

Однажды Шеф удостоил его выпивки на одной из квартир. Они закусывали и выпивали, когда Шеф неожиданно показал вилкой на включенный телевизор, где лыбилась востроносая и черноглазая девица, что каждый вечер вылезала комментировать новости и все то, что еще совершил распрекрасного пьянчуга-пахан. Прожевав, он кивнул на нее и сказал, усмехаясь своему тайному знанию:

— Тоже наша!..