Тайна Черной горы

Рядом с таким же глухим шумом и треском падали на землю другие сосны, старательно подрубленные геологами. Деловито стучали топоры сучкотесов, обрубщиков веток. Женская половина отряда занималась ошкуриванием стволов. Старший геолог Владимир Куншев и Юлия двуручной пилой делили стволы на бревна. Закомарин, взглянув на них, улыбнулся: они оба, и Владимир и Юлия, были счастливы. Работали лихо и с удовольствием, словно не пилили сырые стволы, с трудом вытягивая полотно пилы, а исполняли какие-то таинственные, понятные только им одним, важные ритуальные действия. И среди стука топоров, повизгивания ножовок слышался чистый голос Юлии и мягкий, бархатистый – Владимира. Они исполняли шутливую геологическую песенку:

Помнишь мезозойскую культуру,У костра сидели мы с тобой,Ты на мне разорванную шкуруЗашивала костяной иглой.

Закомарин с легким сердцем взмахнул топором, и от бревна, остро пахнущего смолистым духом, начали отлетать белесые щепки. Они вылетали из-под лезвия топора, словно вспугнутые воробышки.

На душе было легко и радостно. Не у каждого геолога случаются в жизни такие счастливые дни. Закомарину, пробродившему в дальневосточной тайге десять лет, такая радость улыбнулась впервые: его отряд обнаружил богатое перспективное рудное поле и он сам будет продолжать вести дальнейшую разведку, определяя размеры, качество, состав руды…

Только ощущения полной радости почему-то не было. Точил маленький червячок сомнения. Мысли невольно возвращались к странно упавшей сосне, чуть не прикончившей молодого старшего геолога. Случайно она упала на него или не случайно?

Глава четвертая

1

О том, что судьба переменчива, что она, как не раз слышал Иван Вакулов, «играет человеком», он убедился на собственном опыте, прочувствовал своей шкурой и ее холод и ласковое тепло. И все это испытал он, пережил буквально в считаные дни начала полевого сезона. Ему, молодому геологу, как он считал, «дико не повезло», да так не повезло, что с какой стороны ни посмотри, как ни прикидывай, а прямо хуже и некуда: при распределении рабочих ему не достался промывальщик. Не достался, и все. Ему его просто не хватило.

Их, рабочих, было мало, значительно меньше, чем требовалось, чем имелось в наличии геологов-маршрутчиков. Короче говоря, без промывальщиков осталось четверо геологов: три бывалых геологини и он, молодой и начинающий. Иван вынужден был фиксировать весьма неприятный и показательный факт действительности, что даже и здесь, где платят крупные деньги, да плюс всякие надбавки, да полевые и премиальные, даже и здесь, как и в промышленных центрах, с рабочими кадрами существует серьезная проблема. Только в тайге еще сложнее стоит этот самый кадровый вопрос. Тут не приколотишь к ели или пихте доску с объявлениями, с привычным коротким словом «требуется», таким знакомым по недавней городской жизни, по той простой причине, что читать те написанные слова просто некому. Дорог в тайге еще нет, никто в эти дебри не заглядывает, а таежные звери человеческой грамоте не обучены. Ну а вербовщики, которые загодя отправлялись с деньгами и полномочиями в ближайшие города, то и они не смогли навербовать нужное количество крепких телом людей, пригодных для походной таежной жизни. Даже высокие заработки, эти самые «длинные рубли», мало кого прельщали, поскольку заработать нынче можно и в городе, было бы желание трудиться.

Что касается геологинь, то они, к удивлению Ивана, особых возражений или там шумного недовольства не высказывали. Даже наоборот. Одна из них охотно пошла работать геологом в новую штольню, которую только-только зарезали на склоне сопки, а две другие укатили в отпуск в Крым, к ласковому Черному морю. И Иван Вакулов сам слышал, как они, довольные и счастливые, говорили в камералке перед отъездом: «За столько лет хоть впервые отдохнем по-человечески в теплое летнее время». Да еще добавляли о том, что хоть одно лето их молодые женские тела не будут жрать ненасытные летучие кровопийцы – гнус, комарье и прочая крылатая живность.

А Иван Вакулов на что-то надеялся, хотя надеяться, в общем, было не на что. Отказался от двух приличных должностей, предложенных ему сразу же. Отказался решительно. Нет, и все тут! Откровенно говоря, он потом пожалел о своей поспешной решительности. Должности, в общем, были весьма и весьма перспективные. Но слова сами сорвались с кончика языка. А раз сказал, то все, баста! Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Сказал, как отрезал. Передумывать на ходу он не умел. Не в его характере.

И вот сейчас сидит он и мается в крохотном кабинетике начальника отдела кадров, отгороженном фанерной перегородкой от бухгалтерии. Голоса и щелканье костяшек на счетах сквозь такую стенку хорошо слышны, только лиц не видать. А в открытое окошко дышит соляркой бульдозер, ровняющий бугристую небольшую площадь перед конторой, и бревенчатый дом тихо подрагивает в такт работы мотора. Да еще слышны тюканье топоров, перестук молотков, стрекот бензопилы. Поселок строится. Эхо донесло далекий гул взрыва. Иван догадался: пробили еще одну канаву на месторождении. Жизнь идет своим чередом, каждый занят своей работой, только он, Иван, пока не у дел. Об этом и говорит ему тихим доверительным голосом пожилой человек в старомодном пенсне на носу. И еще о том, что специалисты очень нужны экспедиции.

– Я все понимаю, Павел Иванович, – сказал Вакулов, ерзая на табуретке, как на горячей сковороде, – только давайте обо всем этом поговорим через неделю?

И дальше добавил, что ему, дескать, надо еще «несколько дней для окончательной доводки отчета». Это была, конечно, чистейшая «липа», поскольку отчет о прошлогоднем полевом сезоне давно написан и полмесяца назад успешно защищен. Толстый том, пахнущий клейстером, в синей картонной обложке – труд целой зимы их поискового отряда – стоит на полке в кабинете главного геолога, и на обложке, среди других исполнителей, выведена и его, Вакулова, фамилия.

Павел Иванович, конечно, обо всем этом знал наверняка. Пожилой худощавый человек, много повидавший за свою долгую жизнь, молча снял с носа старомодное пенсне, протер его носовым платочком, снова водрузил на свое место и сквозь чистые увеличительные стеклышки так пристально и понимающе посмотрел на Ивана, что у молодого рослого геолога, как у провинившегося школьника, огнем полыхнули уши и пошли по шее красные пятна. А вслух сказал:

– Хорошо, подождем недельку, – и, подумав, добавил, что если подвернется какой-никакой работяга, согласный пойти в тайгу, он тут же даст знать.

Вакулов облегченно вздохнул и поспешно поблагодарил кадровика. Павел Иванович в эти минуты показался ему добрейшим человеком, поскольку понимал тревожное состояние души молодого специалиста, у которого срывался самостоятельный маршрут.

В конторе Иван немного задержался. В бухгалтерии его заставили расписываться в каких-то бумагах, актах по списанию. В просторной комнате было тесно, канцелярские столы стояли впритирку друг к другу, создавая немыслимый лабиринт. И молодые женщины что-то пишут, считают на счетах, крутят арифмометры, на столах, рядом с папками, графинами с водой, чернильницами, лежали куклы, игрушечные автомобили, цветные кубики. А между столов на полу шумно играли малыши, не обращая никакого внимания на взрослых и на рокот бульдозера. Как объяснили Ивану, в детском садике был карантин по случаю какого-то заболевания, но ему, холостяку, эти болезни пока ничего не говорили.

Иван немного потоптался на крыльце, обдумывая, куда сначала ему зайти, прежде чем отправиться в камералку, – в столовую или же в магазин? Столовая располагалась напротив в длинном щитовом доме, а магазин – чуть дальше по единственной «главной» улице поселка. Вынул пачку сигарет и закурил. Дым был горьким и противно першил в горле. Но Иван терпел. Курить он начал совсем недавно, буквально перед последними экзаменами впервые попробовал дымить, поскольку все окружающие его парни и мужчины курили и ему вроде бы негоже было отставать от них. Хотелось скорее стать взрослым и самостоятельным, утвердить себя в жизни. Само курение ему не очень-то понравилось и сейчас не особенно нравится, но он имел характер и умел «держать марку». Он отставать от других не будет. Тут взгляд его привлекла одна молодая особа. Весьма симпатичная собою. Она переходила дорогу. Нисколько не преувеличивая, Иван сказал бы, если бы у него об этом спросили, что она очень красивая. И фигура, можно прямо сказать, что надо. Все при ней и ничего лишнего. И одета по-столичному: в модную юбку-колокол и полупрозрачную нейлоновую кофточку. А вот какого цвета у нее глаза и волосы, он не заметил, вернее, не запомнил, что-то сказочно-темное. Бульдозерист притормозил перед ним свой грохочущий и лязгающий агрегат и, повернув к Вакулову перемазанное соляркою и копотью сияющее лицо, кивнув в сторону девушки, поднял кверху большой палец: