Тайна, деньги, два осла
Шрифт:
– Болит!
– Что?
– Сердце болит! – Брови в трагическом изломе, левая ладонь прижата к груди, правая опирается на изголовье кровати.
В целом получилось довольно правдоподобно, вот только из глубин памяти всплыла вдруг картинка из детства: толстенькая попастая шиншилла Жин-Жин (питомица Вики) сидит точно в такой позе – левая лапка прижата к груди, правая вцепилась в решетку, на мордочке написано: «Мое сердце!» На самом деле с сердцем у зверюшки все было в порядке, она просто любила отдыхать в такой забавной позе.
В иной ситуации Слава сумел бы снова утопить
И парня пробило на хи-хи. И даже не на хи-хи, а на полноценный такой ржач, с иканьем и всхлипываниями, больше похожий, если честно, на истерический.
Но Бри не обладала душевной чуткостью, способной различать подобные нюансы, и всерьез обиделась:
– Хам! Дикарь! Бесчувственная скотина! Все-таки происхождение никаким воспитанием не скрыть! Русская с…
Девушка резко замолчала, словно заткнула себе рот ментальным кулаком. Но… слово уже было почти сказано.
Слава холодно усмехнулся:
– Продолжай, что же ты? Русская свинья, верно? Я не стану напоминать, что мой прадед носил фамилию фон Клотц, потому что действительно считаю себя русским и восьмушка немецкой крови роли не играет.
– Слэви, ты не так понял!
– Я все правильно понял. И ведь что самое занятное – о происхождении и воспитании рассуждает дочь баварского мясника, владельца деревенской мясной лавчонки, фрейлейн Пфальц. Чем кичимся, дорогуша? Похожей на чиханье фамилией? Или чистотой арийской крови? Может, ты и «Майн кампф» перед сном почитываешь?
– К-какой еще «Майн кампф»? О чем ты?
– Ах да, прости, ты же читаешь по слогам, и сил хватает только на женские журналы. Как же ты, бедняжка, страдала от унижения, ложась в постель с русской свиньей! Но на что не пойдешь ради денег!
Слава сам не понимал, почему вдруг у него сорвало резьбу, и на перепугавшуюся до икоты девицу выплеснулся такой поток негатива, но остановиться не мог. Он чувствовал, как его буквально распирает изнутри от ярости, кулаки сжались, мышцы свело от напряжения, еще чуть-чуть – и он ударит эту дурынду.
И тут зазвонил телефон. Судя по стандартному курлыканью, звонили с незнакомого номера. В одиннадцать вечера.
Ярость, клокотавшая внутри, мгновенно замерзла, выстудив душу. Холод, похоже, добрался и до поверхности тела, потому что ужас, плескавшийся в глазах Бри, сменился изумлением, и девушка пролепетала дрожащими губами:
– Слэви, ты что? Это всего лишь твой телефон звонит, что ты так перепугался?
– С чего ты взяла? – Оказалось, что говорить заледеневшим горлом очень трудно, слова получаются острыми и выдавливаются с противным скрежетом.
– Да ты побелел весь, как будто выцвел.
– Нет… то есть да… пусть себе…
– Слэви?
Бри натянула одеяло до подбородка, словно пытаясь отгородиться от явно свихнувшегося бойфренда. Сначала наорал, потом едва не прибил, а теперь стоит вон весь синий, трясется, бормочет что-то несвязное, пристально глядя на выпавший из сброшенного на пол пиджака мобильный телефон.
Который все звонил и звонил…
Глава 14
– Да возьми же наконец этот
дурацкий телефон! – не выдержала девушка. – У меня сейчас мозг взорвется от его звона!– Не волнуйся, у твоего ореха скорлупа толстая, содержимое наружу не выльется, – автоматически огрызнулся Слава, медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, наклоняясь к мобильнику.
– Что-о-о? Да как ты… – Эмоции Бри в упорной борьбе с расчетливостью вырвались вперед на полкорпуса, но лидерство удерживали недолго, пару мгновений. А потом злобно прищуренные глаза снова распахнулись в жалобном недоумении, и девушка всхлипнула: – За что ты так со мной сегодня? Что я тебе сделала?
Но Слава не заметил метаморфозы, он вообще забыл о существовании подружки. Руки вдруг затряслись, словно у страдающего болезнью Паркинсона, виски и лоб вспотели, сердце распухло до невозможных размеров и устремилось к горлу, мешая говорить.
Поэтому вместо внятного «Алло» получился сдавленный сип.
И незнакомый мужской голос в телефонной мембране озабоченно уточнил:
– Это господин Демидов? Вячеслав Андреевич Демидов?
Он говорил на русском. В одиннадцать вечера. И в голосе не было уравновешенной вежливости, обычной при беседе с незнакомым человеком. А вот чего имелось в избытке, так это вины и тревоги…
Беда все-таки случилась.
И Слава мгновенно сконцентрировался, как это всегда бывало в трудную минуту. Еще с тех пор, когда его, четырнадцатилетнего пацана, скотина фон Клотц с молчаливого одобрения Славиного отца запер в склепе, в старом подземелье, в котором жили только крысы. Много крыс.
И он умер там. Ненадолго, где-то на минуту, а потом появились мама и тетя Аня и вернули его к жизни. Но он многое успел увидеть там, за гранью. И понять.
И повзрослеть.
С тех пор Слава усвоил главную истину: он – мужчина, и на нем лежит ответственность за жизнь и благополучие мамы и сестры. Поэтому на хлюпанье носом и истерики времени нет.
Слава стиснул телефонную трубку до придушенного взвизга пластика, прокашлялся, возвращая способность к четкой дикции, и тихо произнес:
– Да, это я.
– Прошу прощения за поздний звонок, судя по всему, разбудивший вас.
– Я не спал. Просто не мог сразу найти телефон. Что с Викой?
– А как вы…
– Что с Викой?!
– Она… – Голос в трубке на мгновение исчез, чтобы вернуться с решительностью гильотины: – Она погибла.
– Нет!!!
Слава отшвырнул мобильник, с ужасом глядя на ни в чем не повинный смартфон, словно перед ним был гигантский мохнатый тарантул, а не новинка от Стива Джобса.
Мальчики не плачут.
И трубка снова вернулась к уху владельца, выплеснув туда встревоженный голос вестника беды:
– Господин Демидов! Господин Демидов! Что с вами? Вы в порядке?
Да, конечно же, мне сейчас лучше всех! Надо еще добавить совершенно кретинское в подобных ситуациях «не волнуйтесь».
– Кто вы? – сипло проклекотал Слава.
– Ох, простите, – смутился собеседник. – Забыл представиться. Меня зовут Альгис Раманаускас, я личный помощник господина Кульгировича. Я встречал вашу сестру в аэропорту и занимался ее размещением.