Тайна для библиотекаря
Шрифт:
Проверенное не одним поколением школьников устройство не подвело — как и не подвёл глазомер партизанки-библиотекарши, вместе с корнетом Веденякиным располагавшей «камуфлеты». Первый взрыв выбросил сноп мелкого щебня точно во фланг спустившихся в лощину гренадеров, безжалостно выкашивая людей. Дым, пыль не успели рассеяться, а Гена уже перекидывал на клеммы ПМ-2 вторую пару медных жилок. Ещё рывок ручки — и новый взрыв, на этот раз на противоположном фланге пехотной шеренги. Снова клубы дыма и пыли, из них несутся вопли, полные ужаса и мучительной боли, которым вторит с опушки беспорядочная ружейная трескотня и торжествующие крики. Потом в эту какофонию вплёлся знакомый механический треск, и на выгон, подминая рубчатыми колёсами кусты, выбрался
В голове обора пропела труба и французские кавалеристы, не попавшие под взрывы фугасов, стали разворачиваться навстречу неприятельской коннице. «Бронепердунок» принял влево и, прежде чем ряды драгун успели перейти на рысь, гулко плюнул струёй жидкого, густо дымящего огня. Выстрел пришёлся мимо, лёг огненной дорожкой шагах в десяти перед конскими мордами — но французы, люди сообразительные и не вполне лишённые инстинкта самосохранения, намёк поняли правильно. Они уже заворачивали коней и разрозненными группками скакали в обход обоза, мимо побросавших мушкеты, мечущихся в слепом страхе гренадер — прочь, подальше! Гусары с казаками неслись следом, нахлёстывая лошадей и оглашая округу пронзительным, на татарский манер, улюлюканьем. Никто даже не пытался держать строй: сражение закончилось, едва начавшись, и теперь предстояла ловля пленных и главное: именины сердца всякого партизана, неважно кто он, гусар из армейского летучего отряда, казак, или крестьянин из сельской самообороны — потрошение обозных телег.
[1] (фр.) Мы любим лук, жареный в масле,
мы любим лук — он не для сук!
Мы любим лук, жареный в масле,
мы любим лук, мы любим лук!
[2] (фр). Шагом, товарищи, шагом, шагом!
Строем, товарищи, строем, строем!
[3] (фр.) Один лишь лук, жареный в масле,
нас превращает он во львов,
один лишь лук, жареный в масле,
один лишь лук, без дураков!
[4] (фр.) Фиг, а не лук вам, собаки-австрийцы,
фиг, а не лук для этих псов!
Фиг, а не лук вам, псы-кровопийцы,
фиг, а не лук вам со всех концов…
[5] (фр). Шагом, ребята, шагом, шагом!
Строем, ребята, строем, строем!
[6] (фр.) Штык на ствол!
[7] (фр.) К штыковой атаке!
[8] (фр.) Вперёд марш!
[9] (фр.) Прибавить шаг!
V
Вечер. Вкруг ДК царит сущее столпотворение — во двор загнали дюжину фургонов с самыми ценными трофеями, и корнет Веденякин с казачьим хорунжим озаботились тем, чтобы взятое у супостатов добро не были растащено кем попало, а оказалось в кладовых «партизанской базы». Благо, охотников хватает — будищевцы почувствовали вкус к дармовщинке и уверенно предъявляют права на трофеи: «Что с бою взято, то свято, барин! Отдай, не греши!..»
И Веденякин отдаёт — иначе никак. Обидишь союзников, да и не по справедливости: всё же, вместе рисковали, вместе кровь лили. Правда, сегодняшнее нападение обошлось без потерь, несколько легко пораненных не в счёт, но это роли не играет — в бой-то шли все. Так что мужичкам достаются мундиры, конская амуниция, часть возов и обозных лошадей. Верховые же лошади — их, правда, немного, но они тоже есть — пойдут на пополнение конского состава отряда.
И, конечно, провиант. Староста Аким, известный своей прижимистостью, создаёт «стратегический запас». Туда же отправляется часть трофейного оружия и огнеприпасов — уже завтра казачки и те из крестьян, кто умеет обращаться с «огненным боем», примутся за обучение остальных, не столь подкованных в ратном деле мужичков.
А пока — отдых, веселье! На лугу вокруг ДК вспыхивают костры, партизаны варят кашу. Аким и хорунжий велели
раздать часть взятого в обозе рома и вина — но в меру, чтобы не перепились на радостях мужички, да не начали безобразить и разбивать друг другу морды в кровь, как это спокон веку заведено на праздниках во всяком великорусском селе или деревеньке. Настроение приподнятое, и от костров раздаются песни:Тая река свирепая,
Свирепая река, сама сердитая.
Из-за первоя же струйки —
Как огонь сечёт.
Из-за другой же струйки
Искра сыплется…
— Это о какой реке они поют? — осведомился дядя Вася. Они с Геной допоздна провозились, приводя в порядок боевую технику, после чего долго оттирались от масла и копоти в бане. И вот теперь присоединились к общему застолью, которое собрала тётя Даша в одной из комнат ДК. Исключительно для своих, «попаданцев» — даже корнет Веденякин, с которым гости из двадцатого века в последнее время сжились необычайно, предпочитает проводить время в компании сумцев. Что ж, оно и правильно — командиру следует делить с подчинёнными и опасности и отдых и нечастое на войне веселье.
— Река-то? — отозвалась библиотекарша. — Так это, Васенька, они о Пучай-реке. Сказочная речка, в некоторых былинах её ещё называют рекой Смородиной. А Пучай-река — это потому, что река эта не простая, а огненная, смоляная, и всё время бурлит и вспучивается.
— Река Смородина? — оживилась Людочка. Она тоже изрядно устала — хоть среди партизан раненых, почитай, не было, но с побитыми пленными отрядной медсестре (крестьяне и казаки уважительно называли её «наша докторша) повозиться пришлось изрядно. — Это через которую Калинов Мост перекинут? Где Иван Коровий сын со Змеем Горынычем сражался?
Тётя Даша посмотрела на девушку с удивлением.
— Вот уж не думала, что современные студенты знают такие вещи…
Людочка, благоговевшая перед библиотекаршей, немедленно смутилась и залепетала что-то про бабку, которая пела ей, маленькой привезённые из деревни песни — странные, не похожие на привычные городские колыбельные.
— Повезло тебе с бабкой. — одобрительно кивнула Тётя Даша. — А песни деревенские — вот, они самые и есть. Слушай, дочка…
Из-за третьей же струйки —
Дым столбом валит.
Дым столбом валит,
Да сам — со пламенью…
И Людочка слушала, затаив дыхание. Лицо её сделалось задумчивым.
— Я, помню, спрашивала бабку, почему у реки такое название — смородиновые кусты, что ли, растут на берегах? Так она ответила, что это от старого слова «смород» — «смрад». Вонь, в смысле, запах удушливый.
— Ну, так раз река смоляная, да ещё и пучится — как же ей пахнуть? — логично заметила тётя Даша. — Помню, нашла в одной книжке, ещё дореволюционной, древний наговор. Так там тоже о смоляной речке, которая отделяет мир людей от нижнего мира, где обитает всякая нечисть.
— «Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, а окладным бревном, в чистое поле не заворами под западную сторону. — продекламировала она. — Под западной стороной стоит столб смоляной. С-под этого столба течет речка смоляная. По этой речке плывет сруб соленый. В этом срубе сидит черт-чертуха…»
— Экие страсти ты, Дашуля, рассказываешь! — не выдержал дядя Вася. — Может, и не стоит к ночи-то? Я-то ещё мальчонкой был, и помню, про наши болота да озёра лесные много чего говорили — будто бесы там водятся да водяные бабы, а иные озёра и вовсе без дна. Так бывало, наслушаешься, что заснуть потом не можешь! А когда вечереет, чтобы мимо болотины пройти — даже и не думай! Непременно нечисть мерещится, которая из трясины вылазит…