Тайна фамильных бриллиантов

Мистер Дунбар улыбнулся.

— Я пробыл тридцать пять лет в Индии, — заметил он.

— Так. Но перед отъездом в Индию не было ли у вас какой неприятности, какой-либо ссоры, вражды с покойным?

Лицо мистера Дунбара вдруг вспыхнуло, брови сдвинулись; видно, и его самообладание имело границы и не устояло против горестных воспоминаний прошлого.

— Нет, — сказал он решительно, — я никогда с ним не ссорился.

— И не было повода к ссоре между вами?

— Я не понимаю вашего вопроса. Я сказал, что никогда с ним не ссорился.

— Положим, что нет; но между вами могла быть скрытая вражда, подавленное, затаенное чувство, более сильное, чем открытая злоба. Не было ли чего подобного между вами?

— С моей стороны, по крайней мере, ничего подобного не было.

— А со стороны покойного?

Мистер Дунбар взглянул украдкой на Вильяма Балдерби.

Младший товарищ фирмы потупился при этом взгляде.

Будь винчестерский коронер человеком умным и опытным, он заметил бы этот взгляд мистера Дунбара и понял бы, что младшему товарищу известно кое-что о прежних отношениях покойника с главой фирмы. Но коронер не был искусным следователем и не заметил взгляда, брошенного вскользь мистером Дунбаром.

— Да, — отвечал англо-индиец, — Джозеф Вильмот, помнится, имел что-то против меня, перед моим отъездом в Калькутту; но мы покончили с ним это дело миролюбиво в Саутгэмптоне, и я обещал ему пенсию.

— Вы обещали ему пенсию?

— Да, небольшую, всего пятьдесят фунтов в год; но он остался вполне доволен моим обещанием.

— Значит, он имел какое-нибудь право на вознаграждение с вашей стороны?

— Нет, он вовсе не имел права требовать этого от меня, — возразил мистер Дунбар с достоинством.

Разумеется, не очень-то приятно было почтенному миллионеру отвечать на подобные расспросы дерзкого гемпширского коронера. Присяжные, очевидно, сочувствовали банкиру. Коронер казался озадаченным.

— Если покойник не имел на то права, то зачем вы назначили ему пенсию? — спросил он, помолчав с минуту.

— Я назначил ему пенсию за старую дружбу, — отвечал мистер Дунбар. — Джозеф Вильмот был моим любимцем тридцать пять лет тому назад, когда он служил у нас. Мы оба были молодые люди. Я думаю, что он очень любил меня, и мне нравился.

— Долго ли вы оставались в роще с покойным?

— Минут десять, не более.

— Не можете ли вы описать место, где вы с ним расстались?

— Не знаю, сумею ли; но на месте я, наверное, мог бы указать, где мы расстались.

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы вышли вместе с церковного подворья, до того времени, как вы воротились один?

— С полчаса.

— Не больше?

— Не думаю, чтобы прошло более получаса.

— Благодарю вас, мистер Дунбар, пока довольно, — сказал коронер.

Банкир возвратился на свое место.

Артур Ловель, который не сводил глаз с мистера Дунбара, заметил, что белая мускулистая рука его слегка дрожала, играя блестящим брелоком часов.

Вслед за мистером Дунбаром был допрошен церковный сторож. Он рассказал, что находился во дворе собора, когда оба джентльмена прошли мимо. Прошли они рука об руку, смеясь и разговаривая друг с другом.

— Кто из двоих говорил, когда они проходили мимо вас?

— Мистер Дунбар.

— А могли вы расслышать, что он говорил?

— Нет, сударь; голос я слышал, а слов разобрать не мог.

— Сколько времени прошло в промежутке, как мистер Дунбар вышел со двора с покойником и возвратился домой один?

Сторож почесал в голове и сомнительно взглянул на мистера Дунбара.

— Я не сумею вам сказать наверное, — отвечал старик, помолчав немного.

— Отчего же не можете?

— Потому что, сударь, я не обратил тогда особого внимания на время и не хотел бы сказать неправду.

— Неправды говорить не следует. Нам нужно знать только правду, одну правду.

— Знаю, сударь; но я уже стар и память у меня гораздо слабее, чем бывало; но думаю, что часок прошел.

Артур Ловель невольно содрогнулся. Все присяжные оглянулись на мистера Дунбара. Но англо-индиец не моргнул. Он смотрел на церковного сторожа спокойным, невозмутимым взглядом, как человек, уверенный в своей невиновности и безопасности.

— Нам не к чему знать, что вы думаете, — возразил коронер, — а нужно знать только то, в чем вы уверены.

— В этом я не уверен, сударь.

— Вы не уверены в том, что прошел целый час?

— Не совсем уверен, сударь.

— Но почти что. Не так ли?

— Так точно, сударь, я почти что уверен. Изволите ли видеть, сударь, когда оба джентльмена выходили со двора, часы на соборе пробили четверть, это я очень хорошо помню. А когда мистер Дунбар возвратился, я собирался идти чай пить, а я редко пью чай раньше пяти.

— Но положим, что только что пробило пять, когда мистер Дунбар возвратился, так это составит всего три четверти часа, считая по вашим словам, что он вышел с подворья в четверть пятого.

Церковный сторож снова почесал в голове.

— Вчера я немного замешкался, сударь, — сказал он, — и хватился о своем чае позже обыкновенного.

— Вы думаете, значит, что мистер Дунбар отсутствовал около часа?

— Да, час или час с небольшим.

— Час или более?

— Да, сударь.

— Мистер Дунбар был в отсутствии более часа; так ли я вас понимаю?

— Да, сударь; может быть, и более часа; я не обратил, признаться сказать, особого внимания на время.

Артур Ловель вынул записную книгу и отметил показание сторожа.

Старик-сторож стал описывать далее, как он показал собор мистеру Дунбару. Он не упомянул о внезапной дурноте, которая случилась с англо-индийцем у дверей одной из часовен, но отзывался очень лестно о крайне любезном обращении миллионера; рассказал, как Генри Дунбар посидел у дверей собора, потом прогуливался по двору, поджидая своего товарища. И ко всему этому старик примешивал беспрестанные похвалы приятному обращению богача.

Следующие и, можно сказать, самые важные свидетели были Филипп Мурток и Патрик Генеси, которые нашли тело убитого.