Тайна инженера Грейвса

— Предатель! — заревел Грейвс, опуская руку во внутренний карман.

Шайе не сделал попытки защититься, он еле стоял на ногах. Но в кабинет ворвались трое сильных мужчин и кинулись на Грейвса.

Вильям Грейвс упал на ковер и на несколько секунд потерял сознание.

Глава 20

Рене и Батейн сидели на веранде Океанографического музея в плетеных креслах за маленьким столиком, на котором стоял электрический кофейник, две чашки, сахарница. Веранда была служебной, поэтому никого, кроме Рене и Батейна, здесь не было. Прежде чем сесть за столик, Хойл подошел к перилам и заглянул вниз; он испытал чувство, подобное тому, которое возникает при сильной болтанке, когда самолет вдруг ухает вниз. За перилами была бездна, а далеко внизу море: здание Океанографического музея помещалось над обрывом, прилепившись к скалам как гигантское ласточкино гнездо.

Кофе и все остальное им любезно принесла молодая женщина спортивного типа с прекрасной фигурой и умным некрасивым лицом.

— Труженица науки, — меланхолично проговорил Батейн, провожая ее взглядом.

— Это не за ней ухаживал Баррис?

— За Мадлен? — Батейн затрясся от смеха и, чтобы не расплескать кофе, на всякий случай поставил чашку на стол. — Да они терпеть друг друга не могут! Наверное, потому, что видят друг друга насквозь. Арт ухаживал за секретаршей, миленькой монегасочкой, этакой современной Бабеттой.

Рене лукаво взглянул на геолога:

— Но, кажется, и вы пытались ухаживать за этой современной Бабеттой?

— Ну и что? За такими все ухаживают, в определенном смысле, разумеется. — Он снова взял чашку со стола, отпил глоток и с некоторым вызовом повторил: — Ухаживал, ну и что? А вот женюсь я, если только женюсь, то на такой, как Мадлен. По крайней мере, это человек, а не какая-нибудь безмозглая чирикающая птичка.

— А Баррис на ком женится?

— Арт? Да он давно женат! Его жена богата и красива, настоящая римская матрона. Говорят, и ведет себя соответствующим образом. Впрочем, о красивых женщинах всегда ходят сплетни. — Батейн допил кофе, поставил чашку на стол, сел прямее и скрестил на манер буквы икс ноги. Он глядел на журналиста с тем особенным выражением, которое бывает у стеснительных людей, когда им ужасно хочется спросить собеседника о чем-то запретном. В конце концов решившись, он все-таки спросил:

— Итак, с делом Грейвса вы покончили?

— Да, на неопределенный срок. Спенсер Хирш официально уведомил меня, что Вильям Грейвс нашелся, но он тяжело болен. Лечение займет несколько месяцев, скорее всего не менее полугода. До его выздоровления все финансовые дела, так или иначе имеющие отношение к предприятию Грейвса, замораживаются. Что мне оставалось делать, как не заказать билет на самолет до Лондона?

Батейн покивал своей большой головой.

— Понимаю. Хотите, я открою одну тайну?

— Какой репортер этого не хочет?

— Я не совсем понимал, Рене, какого дьявола меня и десяток других ученых разных профилей, в частности и Барриса, вытолкнули в эту дурацкую командировку в Океанографический музей. Нас заняли кое-какими делами, но, право же, пересекать ради этого Атлантику было неразумно. Намечался некий симпозиум, но повестка дня его не была обнародована: говорили, что она уточняется и утрясается. И вдруг вчера сообщили, что по целому ряду неожиданных обстоятельств и привходящих причин симпозиум не состоится, а мы в самое ближайшее время разъедемся по домам. Представляете? — Батейн поднял аршинный палец. — Вчера! А Вильям Грейвс попал в больницу позавчера.

— Откуда вы знаете, что позавчера? — почти машинально закинул удочку Рене.

— Бог мой! Да вся наша ученая братия только и делает, что говорит о Грейвсе. У меня сложилось впечатление, что все они, в том числе и Арт, были так или иначе знакомы с Вильямом и принимали участие в его делах. И этот таинственный симпозиум, который так и не состоялся, скорее всего хотели посвятить эксперименту Грейвса, который тоже не состоялся. — Батейн проницательно, как ему казалось, а на самом деле несколько наивно посмотрел на Хойла, ожидая, как тот отреагирует на сообщение. Но поскольку журналист дипломатично молчал, он продолжил: — Говорят, что Грейвс не просто болен, а у него острый приступ маниакального психоза: он вообразил себя чуть ли не наместником Бога на Земле. Утром вчерашнего дня в полицию позвонил неизвестный и попросил срочно приехать по названному им адресу. В указанном доме сотрудники полиции нашли Грейвса и его старого слугу, оба были связаны. Вильяма опознали с некоторым трудом. Дело не только в том, что он совершенно невменяем, но и в том, что с помощью искусной пластической операции у него была несколько изменена форма носа и складка губ. Именно это и позволило Вильяму скрываться столь успешно! Личный сейф Грейвса оказался вскрытым. Ценности, якобы, не пропали, но все бумаги перерыты, а некоторых важных документов недостает. Фундамент дома в подвале разворочен, обнаружены обломки и детали какого-то очень сложного радиоустройства. Что вы на это скажете, Рене?

Все, что рассказал Батейн, настолько соответствовало истине, что Хойл сразу решил: это отнюдь не слухи, а достоверная информация, которая, благодаря чьей-то оплошности, а может быть и умыслу, попала в среду командированных ученых. Все было правдой, даже пластическая операция и разрушенная радиостанция: с помощью дистанционного пульта управления искусному радиоэлектронщику Неду Шайе было не так уж трудно обнаружить ее местонахождение. Все документы Грейвса были сфотографированы, а наиболее важные, изобличавшие его связь с определенными кругами и фирмами, изъяты и взяты на сохранение Жаком: от имени французской общественности, как он заявил Неду Шайе, усомнившемуся было в его праве.

— Откровенность за откровенность, Ник, — вслух сказал Рене. — Я скажу, что эти слухи очень похожи на правду.

На длинном лице Батейна отразился самый живой интерес. Подавшись вперед, он спросил, понизив голос:

— Вы ведь имеете отношение ко всей этой детективной истории?

— Самое прямое. — Хойл давно продумал линию своего поведения, он доверял геологу и был с ним действительно откровенен. — Но это сугубо конфиденциальный разговор. Если вы когда-нибудь и где-нибудь попробуете утверждать, что я вам нечто сообщил или что-то подтвердил, я буду отрицать это перед самим Господом Богом.

Батейн медленно выпрямился и расправил плечи.

— Вы меня обижаете!

— Не обижайтесь, речь идет о слишком серьезных делах. Да, я участвовал в нападении на виллу Грейвса, если только это можно назвать нападением, вместе с Недом Шайе и другими товарищами, о которых знать вам необязательно. Грейвс был безумен и пытался вызвать дистанционный взрыв в Окло, который, по его мнению, был способен инициировать глобальную катастрофу. Вот чем вызваны столь крутые меры по отношению к Грейвсу. Кстати, сейф вскрывать не пришлось, он был открыт самим хозяином для того, чтобы произвести взрыв. Тревогу поднял Шайе, мы лишь помогали ему.

— Понятно. — Батейн потер ладонью лицо, выдвинул челюсть. — Он надеялся открыть дорогу апейрону?

— Именно так.

— Сомнительная затея, но кто знает? Иногда ведь и палка стреляет. Батейн встал, чуть не уронив кресло, и прошелся по веранде. — А куда девался Нед?

— У него сердечный приступ. Шайе попал в руки террористов и с честью выдержал очень тяжелые испытания. Сейчас он под наблюдением врачей, жизнь его вне опасности, но он не хочет афишировать свое местопребывание.

— Понятно, — прогудел Батейн и остановился перед журналистом. — Не похоже это на Вильяма. Не похоже! Может быть, и не было никакой пластической операции? Может быть, настоящий Вильям Грейвс давно умер? А вместо него действовал двойник, подставное лицо или кто там еще?

Рене покачал головой:

— Не надо строить иллюзий. Ник. Легкие, но заметные при близком рассмотрении шрамы на лице, свидетельство Неда Шайе, которому я верю, старого слуги, найденные нами документы — все это говорит о том, что это был Вильям Грейвс, а не кто-нибудь другой. Но он был безумен! Безумен, не забывайте об этом. Ник, — мягко закончил Хойл.

Батейн передернул мосластыми плечами.

— Безумен, ну и что? С ума тоже сходят по-разному! Понимаете, и в сумасшествии Вильям не похож на себя. — Геолог с хмурым видом плюхнулся в кресло; усаживаясь, зацепил ногой за столик. Кофейная чашка упала, он с раздражением поставил ее, чуть не уронив снова.