Тайна исхода

— Заставить молчать, — повторил Фейсал. — А почему он выразился именно так? Потому, что если все выйдет наружу, то он заявит, что мы неправильно его поняли. Нас повесят, а его слегка пожурят и отпустят.

Абдулла хмыкнул. Такая мысль приходила в голову каждому из них.

— И что ты предлагаешь?

— Сделать именно то, что он приказал. Заставить молчать.

— Не понимаю.

— Здесь две доски. Мы положим их по краям шахты, натянем между ними простыни и одеяла и придавим края камнями. Они поглотят все звуки, тем более что и вход мы закроем.

— Ну, не знаю… — Абдулла вздрогнул. — Если он узнает…

— А как? Я не собираюсь ему рассказывать. А ты?

— Даже в этом случае.

— Ты считаешь, лучше убить их?

Абдулла посмотрел вниз и, подумав, неохотно кивнул:

— Ладно. Так и сделаем.

III

У Нокса болело все тело, и сон никак не шел. Теперь он понимал, что имеется в виду, когда говорят об «усталости костей». В камере сыро, скамья, где он лежал, жесткая, сокамерники, будто сговорившись, храпели по очереди. В комнате отдыха по-прежнему работал телевизор, причем на полную громкость. Египтян, казалось, это ничуть не беспокоило — они рождались уже с затычками в ушах, — но для Нокса все происходящее было внове.

Только ближе к утру ему удалось немного забыться, но это был даже не сон, а какое-то близкое ко сну состояние полудремы. Он не знал, сколько оно длилось, как вдруг послышался знакомый голос. Голос Гейл. Сначала он решил, что все еще спит, и улыбнулся, но потом понял, что это не сон. Он понял это по выбору слов и по напряжению в голосе. Он вздрогнул, сел и, сообразив, в чем дело, тут же рванулся к двери и приник к смотровому окну. На экране телевизора появилась Гейл и еще два человека на коленях, а за ними — зловещие фигуры в замотанных лицах с автоматами на груди.

— Гейл! — закричал он, не веря своим глазам. — Гейл!

Он принялся стучать кулаком по двери.

— Заткнись! — пробурчал один из сокамерников.

— Гейл! — Он не мог остановиться. — Гейл!

— Я сказал — заткнись!

Хлопнула дверь, и показался заспанный полицейский. Он бросил сердитый взгляд на Нокса и стукнул ногой по двери камеры. Нокс не обратил на него внимания, продолжая жадно смотреть на экран через плечо полицейского. Это точно была Гейл. Он еще раз выкрикнул ее имя, чувствуя полную беспомощность и ничего не понимая. Полицейский отпер дверь и открыл ее, угрожающе постукивая дубинкой по бедру. Но Нокс оттолкнул его и ворвался в комнату отдыха, тупо задрав голову на экран и ловя каждое ее слово.

Полицейский схватил его за плечо.

— Назад в камеру, — произнес он, — иначе мне придется…

— Она — мой друг! — отмахнулся Нокс. — Дайте посмотреть.

Полицейский отступил назад, и Нокс перевел взгляд на экран. Запись кончилась, и на экране вновь возникла студия. Консервативно одетые дикторы — мужчина и женщина — сообщали новости. Никто никогда не слышал об Исламском братстве Асьюта, но власти были уверены в благополучном разрешении кризиса. Во врезке вновь пошла запись заложников. Нокс с замиранием сердца следил, как Гейл подняла руку. Это что-то ему напомнило, но он так и не понял, что именно.

Сзади стукнула дверь, и он обернулся. Подошли еще два полицейских, и теперь они приближались к нему с видом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Там — моя подруга, — объяснил он, показывая на экран. — Ее взяли в заложники. Пожалуйста, я должен…

Первый удар пришелся ему в бедро. Он не видел его и не имел возможности приготовиться. Острая боль пронзила ногу, и он упал на одно колено. Второй удар был нанесен по лопатке и частично по затылку — в глазах вспыхнул сноп искр и запрыгали амебы. Он упал лицом вниз. Внезапно перед ним возникла картина с ним за рулем и сидящим рядом Омаром. Они смеялись какой-то шутке. Запах бензина. Затем его кто-то схватил за волосы и прошептал что-то в ухо, но в них стоял такой звон, что он ничего не мог разобрать. Голова опять упала, и он щекой почувствовал холодный камень пола. Его за ноги оттащили обратно в камеру.

IV

Заспанный Нагиб, зевая, вышел на кухню, чувствуя сухость во рту и рассчитывая на первую чашку утреннего чая. Но жена даже не обернулась, продолжая смотреть на экран телевизора.

— Что там? — спросил он.

— Вчера в Асьюте похитили иностранцев. Телевизионщиков. Рассказывают, что те снимали фильм в Амарне. Ты видел их?

— Нет.

— Похоже, эта женщина помогала в поисках мавзолея Александра Македонского. Помнишь ту пресс-конференцию с Генеральным секретарем и другим мужчиной?

— Тем, кого ты нашла привлекательным?

Ясмин покраснела.

— Я просто сказала, что он славный.

— И что они говорят?

— Что их машину нашли сгоревшей в Асьюте и какому-то полуслепому нищему заплатили, чтобы он принес диск на телевидение. Они прокручивают этот ролик постоянно. Судя по всему, они требуют освободить людей, арестованных за изнасилование и убийство.

Нагиб нахмурился:

— Террористы требуют освободить насильников и убийц?

— Они утверждают, что те невиновны.

— Даже так?!

— Бедная женщина! — сказала Ясмин. — Как она все это выдерживает?

Нагиб положил руку на плечо жены. Запись заложников транслировалась в окошке на экране, и он видел ужасный испуг заложников, кровь на лице мужчины из свежей раны, а направленный снизу свет отбрасывал странные тени. Комментаторы сменяли один другого, осуждая этот акт насилия и обсуждая шаги, которые должно предпринять правительство. Нагиб тоже никак не мог оторваться от телевизора, хотя ему надо было на работу, разобраться с бумагами и выкроить время встретиться с местными гаффирами. Но в отличие от жены его удерживало не сострадание к заложникам, а что-то другое. Полицейский инстинкт говорил ему, что здесь что-то не так. Но что именно, он никак не мог уловить.

ГЛАВА 32

I

Во рту у Нокса было сухо и липко. Он вытер губы тыльной стороной ладони и увидел, что на ней осталась кровь. Он выпрямился на скамье и, почувствовав тошноту и головокружение, подождал, пока приступ не пройдет. Но самым ужасным оставалось воспоминание о том, что он увидел по телевизору.

Гейл на коленях, испуганная и в заложниках у террористов. Он наклонился вперед, боясь, что его вырвет, но сдержался. Он поднялся, нетвердыми шагами подошел к двери, заглянул в смотровое окно. Телевизор по-прежнему был настроен на новости, хотя кто-то все-таки сделал звук потише. На экране снова появилась она, читавшая заявление, каждое слово которого прочно отпечаталось у него в голове. «Исламское братство Асьюта. Обращаются хорошо. Если не будет предпринято попыток разыскать нас. Отпустить, не причинив вреда, если на свободу будут выпущены их люди. Если не отпустят в течение четырнадцати дней…»

Этот взгляд на ее лице. Дрожащие руки. Она до смерти напугана, напугана чем-то неотвратимым, а не тем, что произойдет через четырнадцать дней. Нокс не был ее родителем, но он понимал, что чувствуют родители — это отчаянное желание помочь и бессилие. Дикое чувство. Невыносимое, но которое приходится терпеть, ибо нет выбора.

— Твой друг — один из заложников?

Нокс моргнул и обернулся. К нему обращался человек в белом костюме.

— Прошу прощения?

— Твой друг — один из заложников?