Тайна корабля
Шрифт:
Вдруг он обратился к китайцу:
— Убирайся отсюда, — сказал он и следил за ним, пока тот не исчез на лестнице. — Ну-с, джентльмены, — продолжал он, — как я понимаю, вы все составляете нечто вроде компании на акциях, и потому-то я и пригласил вас всех, так как есть один пункт, который я желал бы выяснить. Вы видите, каков этот корабль — хороший корабль, смею сказать; и каковы рационы — недурны для матроса.
Ответом был торопливый ропот одобрения, но ожидание, что будет дальше, помешало какому-либо членораздельному ответу.
— Ну-с, — продолжал Трент, катая хлебные шарики и упорно глядя в середину стола, — я, конечно, рад отвезти вас
— Мы не собираемся вводить вас в убыток, капитан, — сказал Уикс.
— Мы готовы заплатить разумную плату, — прибавил Кэртью.
При этих словах Годдедааль, сидевший с ним рядом, тронул его локтем, и оба помощника обменялись многозначительным взглядом. Характер капитана Трента был объяснен и понят в это безмолвное мгновение.
— Разумную? — повторил капитан брига. — Я ожидал этого замечания. Резоны уместны, когда есть две стороны, а здесь только одна. Я судья, я резон. Хотите плыть на моем корабле — платите мою цену. Вот как обстоит дело, по-моему. Не я в вас нуждаюсь; вы нуждаетесь во мне.
— Ну, сэр, — сказал Кэртью, — какова же ваша цена?
Капитан продолжал катать хлебные шарики.
— Будь я таков же, как вы, — сказал он, — когда вы обобрали того купца на островах Джильберта, я мог бы поймать вас. Тогда было ваше счастье, теперь мое. Всякому свой черед. Могли бы вы ждать снисхождения от того купца? — крикнул он с внезапной резкостью. — Впрочем, я не порицаю вас. Все позволительно в любви и торговле, — и он снова засмеялся холодным смешком.
— Итак, сэр? — серьезно сказал Кэртью.
— Итак, это мой корабль, я полагаю? — спросил тот резко.
— Я тоже склонен так думать, — заметил Мак.
— Я говорю, что он мой, сэр! — повторил Трент тоном человека, старающегося рассердиться. — И говорю вам всем, что будь я такой же, как вы, я бы обобрал вас дочиста. Но там есть две тысячи фунтов, которые не принадлежат вам, а я честный человек. Дайте мне ваши две тысячи фунтов, и я перевезу вас на берег, и каждый из вас высадится во Фриско с пятнадцатью фунтами в кармане, а капитан с двадцатью пятью.
Годдедааль опустил голову, точно стыдился.
— Вы шутите! — воскликнул Уикс, побагровев.
— Я шучу? — сказал Трент. — Решайте сами. Вас никто не неволит. Корабль мой, но Брукс-Айленд мне не принадлежит, и вы можете оставаться на нем до самой смерти.
— Да ведь весь ваш бриг не стоит таких денег! — воскликнул Уикс.
— Тем не менее, это моя цена, — возразил Трент.
— Неужели вы хотите сказать, что бросите нас здесь на голодную смерть? — воскликнул Томми.
Капитан Трент в третий раз засмеялся.
— На голодную смерть? Это ваше дело, — сказал он. — Я готов продать вам съестные припасы с хорошим барышом.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Мак, — но мой случай сам по себе. Я отрабатывал свой переезд; у меня нет доли в двух тысячах фунтов и пусто в кармане, и я желал бы знать, что вы скажете мне?
— Я не жестокий человек, — сказал Трент, — это не составит разницы. Я возьму и вас вместе с остальными, только, разумеется, вы не получите пятнадцати фунтов.
Бесстыдство было так явно и разительно, что все с трудом перевели дух, а Годдедааль поднял голову и сурово взглянул в глаза своему командиру.
Но Мак оказался более речистым.
—
Так вот что называется британский моряк! Чтоб вам лопнуть! — воскликнул он.— Скажите еще что-нибудь подобное, и я закую вас в кандалы, — сказал Трент, с гневом вставая.
— А где я буду, пока вы соберетесь сделать это? — спросил Мак. — Вы, старое чучело! Я вас научу вежливости!
Он еще не успел договорить, как уже исполнил свою угрозу; никто из присутствующих, и всего менее Трент, не ожидали того, что последовало. Рука ирландца внезапно поднялась из-под стола, размахивая открытым складным ножом; последовало быстрое как молния движение; Трент наполовину поднялся на ноги и слегка отвернулся, чтобы отойти от стола; это движение и погубило его. Брошенный нож вонзился ему в яремную вену, он упал на стол, и кровь хлынула на скатерть среди тарелок.
Внезапность нападения и катастрофы, мгновенный переход от мира к войне и от жизни к смерти ошеломил всех. С минуту все сидели за столом с разинутыми ртами, глядя на капитана и лившуюся кровь. В следующую минуту Годдедааль вскочил, схватил стул, на котором сидел, и взмахнул им над головой. Человек преобразился и ревел так, что в ушах звенело. Команда «Почтенной Поселянки» не думала о битве; никто не выхватил оружия, все беспомощно толпились, глядя на скандинавского берсеркера. Первый удар свалил на пол Мака с переломанной рукой. Второй вышиб мозги Гемстиду. Он поворачивался от одного к другому, грозя и рыча, как раненый слон, в припадке бешенства. Но в этом боевом экстазе не было никакого толка, никакого проблеска разума; вместо того, чтобы напасть на других, он продолжал наносить удары упавшему навзничь Гемстиду, так что стул разлетелся вдребезги и каюта гудела. Зрелище этой жестокой расправы с мертвым пробудило у Кэртью инстинкт обороны; он выхватил револьвер, прицелился и выстрелил, сам не сознавая, что делает. Оглушительный звук выстрела сопровождался ревом боли; колосс остановился, пошатнулся и упал на тело своей жертвы.
В последовавшей затем минутной тишине топот шагов на палубе и на лестнице достиг их слуха; в дверях каюты показалось лицо матроса Гольдорсена. Кэртью уложил его вторым выстрелом, так как был метким стрелком.
— Револьверы! — крикнул он и бросился на лестницу, за ним Уикс, за ними Томми и Амалу. Топча тело Гольдорсена, они выбежали на палубу при мрачном зареве багрового, как кровь, заката. Силы были еще равны, но люди «Летучего Облачка» не думали о защите, и все как один бросились к люку на баке. Броун опередил всех; он исчез внизу невредимый; китаец последовал за ним вниз головой с пулей в боку; остальные вскарабкались на мачты, стараясь спрятаться в снастях.
После первого момента растерянности Кэртью и Уикс одушевились свирепой решимостью. Они поставили Томми у фок-мачты, а Амалу у грот-мачты стеречь мачты и ванты, а сами вытащили на палубу ящик с патронами из своего багажа и перезарядили револьверы. Бедняги, укрывавшиеся на верхушках мачт, громко молили о пощаде. Но час пощады миновал; отпив из кубка, приходилось осушить его до дна; раз многие пали, все должны были пасть. Свет был неверный, дешевые револьверы палили без толку, несчастные матросы быстро прижимались к мачтам и реям или прятались за висевшими парусами. Черное дело тянулось долго, но наконец было сделано. Лондонец Гэрди был застрелен на рее фор-бом-брамселя и повис, запутавшись в гитовах. Другому, Уоллену, пуля раздробила челюсть на грот-марсе, он с криком высунулся, и вторая пуля свалила его на палубу.