Тайна леди Одли

Они помолчали. Джордж курил, нервно стряхивая пепел, будто внутреннее беспокойство, не оставлявшее его ни на минуту, могло ускорить ход судна. Мисс Морли глядела вдаль печальными голубыми глазами, словно выцветшими от чтения книг с мелким шрифтом, от вышивания и от слез, втайне пролитых одинокими ночами.

– Взгляните-ка, – внезапно нарушил молчание Джордж, – молодая луна.

Женщина посмотрела на тонкий лунный серп, столь же тусклый и бледный, как ее лицо.

– Мы видим ее впервые. Нужно загадать желание, – сказал Джордж. – Я знаю, чего хочу.

– И чего же?

– Поскорее добраться до дома.

– А я хочу, чтобы нас не постигло разочарование, когда мы попадем домой, – грустно ответила гувернантка.

Он вздрогнул, как от удара:

– Что вы имеете в виду?

– Я вот что имею в виду, – сбивчиво заговорила женщина, беспокойно взмахивая худыми руками. – К концу этого долгого путешествия надежда в моем сердце угасает, меня охватывает болезненный страх, что не все будет благополучно. Чувства моего возлюбленного могли измениться, или он сохранит их до самой нашей встречи и утратит в мгновение ока при виде моего бледного изможденного лица. А ведь пятнадцать лет назад, когда я уплывала в Сидней, меня считали хорошенькой, мистер Талбойс. Или жизнь сделала его корыстным и эгоистичным и он желает встречи только ради моих пятнадцатилетних сбережений. Опять же, он мог умереть. Или быть вполне здоровым еще за неделю до нашего прибытия, а в последние дни подхватить лихорадку и умереть за час до того, как наш корабль бросит якорь. Я только об этом и думаю, мистер Талбойс, эти сцены мучительно проносятся у меня перед глазами по двадцать раз на день. Двадцать раз на день! – повторила она. – Да что там, тысячу раз.

Джордж Талбойс застыл с сигарой в руке и слушал так напряженно, что, когда женщина произнесла последние слова, его рука разжалась, и сигара упала в воду.

– Представьте, – продолжала гувернантка, обращаясь больше к самой себе. – Когда мы отплыли, меня переполняли надежды, и я совсем не ожидала разочарования, представляя лишь радость встречи, слова, которые он скажет, интонацию, взгляды, а в последний месяц, день за днем, час за часом, мое сердце сжимается, мечты угасают и я страшусь конца, как будто еду в Англию на похороны.

Неожиданно молодой человек с тревогой повернулся к своей спутнице. В бледном свете луны она видела, что кровь отлила от его лица.

– Глупец! – воскликнул он, ударив кулаком по борту. – Какой же я глупец, что испугался! Зачем вы все это мне сказали? Зачем вы пугаете меня до смерти, когда я еду домой, к любимой девушке с чистым сердцем, в которой я уверен, как в себе самом? Зачем вы навязываете мне подобные мысли, когда я возвращаюсь к моей любимой жене?

– К жене, – промолвила она. – Это меняет дело. Пусть вас не тревожат мои опасения. У меня совсем другое. Я еду в Англию, чтобы вновь соединиться с человеком, с которым была помолвлена пятнадцать лет назад. Мы не могли пожениться, не имея средств, и, когда мне предложили должность гувернантки в богатой австралийской семье, я убедила его, что должна согласиться, чтобы он оставался свободным и мог пробиться, пока я скоплю немного денег для начала нашей совместной жизни. Я не думала оставаться в Австралии так долго, но у него ничего не ладилось. Такова моя история, и вы можете понять мои страхи. Они не должны влиять на вас. Мой случай особый…

– Так же, как и мой, – нетерпеливо перебил ее Джордж. – Клянусь вам, вплоть до этого момента я не знал страха. Впрочем, вы правы, ваши опасения меня не касаются. Вы отсутствовали пятнадцать лет, все что угодно могло произойти! А с моего отъезда прошло только три с половиной года. Что могло случиться за столь короткий промежуток времени?

Мисс Морли взглянула на него с жалостливой улыбкой, однако ничего не сказала. Пыл, свежесть и нетерпение молодого человека были так странны и необычны, что она смотрела на него наполовину с восхищением, наполовину с жалостью.

– Моя любимая женушка! Милая, ласковая, невинная малышка! Знаете, мисс Морли, – продолжал он с былой надеждой в голосе, – я оставил свою девочку спящей, с ребенком на руках, ничего не сказав, лишь написал несколько строк, в которых поведал, почему ее преданный муж решил уехать.

– Вы ее покинули! – потрясенно ахнула гувернантка.

– Да. Я служил корнетом в кавалерийском полку, когда впервые встретил мою любимую. Наш полк расквартировали в портовом городишке, где она жила со старым отцом, морским офицером в отставке на половинном жалованье. Я видел, как старый лицемер, бедный как церковная мышь, изощрялся, чтобы подцепить богатого жениха для своей хорошенькой дочурки. Я видел насквозь все жалкие, презренные капканы, которые он расставлял для драгун; псевдосветские обеды с дешевым портвейном, напыщенные речи о былом величии его семьи, поддельные слезы на старческих глазах, когда он говорил о своем единственном дитяти. Опустившийся пьяница, готовый продать дочь тому, кто больше даст! К счастью для меня, я оказался в то время лучшим покупателем, так как мой отец – человек богатый, мисс Морли, и, поскольку мы с Элен полюбили друг друга с первого взгляда, мы поженились. Едва мой отец узнал, что я женился на бедной девушке, не имеющей ни гроша за душой, на дочери вечно пьяного отставного капитана, он написал негодующее письмо, извещая меня, что прерывает всякую связь со мной и что со дня свадьбы мое ежегодное содержание прекращается. Поскольку я не мог жить лишь на свое жалованье, да еще содержать молодую жену, я продал патент на офицерский чин, рассчитывая растянуть эти деньги, пока что-нибудь не подвернется. Я повез любимую в Италию, и мы роскошно там жили, а когда две тысячи фунтов уменьшились до двух сотен, мы вернулись в Англию; жена вбила себе в голову, что не может жить вдали от старика-отца. Как только старикан услышал, что у меня остались две сотни фунтов, он проявил к нам большую любовь и настоял, чтобы мы поселились у него. Я согласился, чтобы угодить моей любимой, ведь она как раз находилась в том особенном положении, когда все капризы и прихоти должны исполняться. Мы поселились у ее папаши, и вскоре он выманил у нас все деньги, но когда я заговаривал об этом с женой, она только пожимала плечами и отвечала, что нельзя так плохо относиться к «бедному папочке». Итак, «бедный папочка» в момент расправился с нашим небольшим запасом денег. Тогда я, почувствовав необходимость что-то делать, отправился в Лондон и попытался получить место клерка в торговой конторе или место бухгалтера, что-нибудь в этом роде. Увы, на мне была печать военного, и, как я ни старался, никто не верил в мои способности. Наконец, выбившись из сил, я с тяжелым сердцем вернулся к моей любимой, которая нянчила сына и наследника отцовской бедности. Бедняжка, она совсем пала духом, и когда я сказал ей, что потерпел неудачу, она не выдержала и разрыдалась, причитая, что мне не следовало на ней жениться, если я ничего не могу дать, кроме нищеты и горя, и что я поступил жестоко, сделав ее своей женой. О боже! Мисс Морли, слезы и упреки любимой чуть не свели меня с ума. Я проклял жену, себя, ее отца и весь свет и выбежал из дома, крикнув в сердцах, что никогда не вернусь. Я бродил весь день по улицам, борясь с искушением броситься в море, чтобы она была свободна и могла претендовать на лучшую партию. «Если я утоплюсь, отцу придется ее поддерживать, – рассуждал я. – Старый лицемер не откажет ей в приюте, а пока я жив, она не может этого требовать». Я спустился на старую расшатанную деревянную пристань, намереваясь подождать до темноты, а затем дойти до края и броситься в море. Пока я сидел, куря трубку и бездумно наблюдая за чайками, на пристань спустились двое незнакомцев, и один из них заговорил об австралийских золотодобытчиках и о том, какие великие дела там вершатся. Оказалось, он собирается отплыть туда через день-другой и уговаривает своего спутника присоединиться к нему. Около часа я слушал их беседу, следуя за ними по причалу с трубкой во рту. Затем я вступил в разговор и узнал, что корабль, на котором собирался плыть один из путников, отходит из Ливерпуля через три дня. Этот человек сообщил мне все что нужно и, более того, сказал, что такой крепкий парень, как я, наверняка преуспеет в золотоискательстве. Мысль, осенившая меня, была столь неожиданна, что кровь хлынула к моим щекам и я затрепетал от возбуждения. Всяко лучше, чем броситься в воду. Предположим, я уеду тайком от моей любимой, оставив ее в безопасности под отцовской крышей, сколочу состояние в Новом Свете, вернусь через год и брошу богатства к ее ногам, ибо с тогдашним своим оптимизмом я рассчитывал на скорую удачу. Я поблагодарил великодушного незнакомца и поздно ночью побрел домой. Несмотря на промозглую зимнюю погоду, я не чувствовал холода: я шел по пустынным улицам, снег летел мне в лицо, а в груди расцветала отчаянная надежда. Старик сидел в маленькой столовой, попивая разбавленный бренди, а жена моя спала наверху вместе с ребенком. Я написал ей несколько строк о том, что никогда не любил ее сильнее, чем теперь, когда может показаться, что я ее покидаю, что собираюсь попытать счастья в Новом Свете, и если повезет, вернусь и привезу ей много денег, а если нет, то больше никогда ее не увижу. Я разделил оставшиеся деньги, что-то около сорока фунтов, на две равные части, одну оставил ей, а другую положил в карман. Я встал на колени и помолился за жену и ребенка, склонив голову на белое покрывало, под которым они лежали. Хотя я не самый религиозный человек, видит бог, эта молитва шла от сердца. Поцеловав их, я тихонько вышел из комнаты. Старик внизу клевал носом над газетой. Услышав мои шаги, он поднял голову и спросил, куда я иду. «Покурить на улице», – ответил я. А через три дня я уже плыл в Мельбурн с инструментами в багаже и семью шиллингами в кармане.

– И вам повезло? – спросила мисс Морли.

– Только когда я совсем отчаялся и вконец обнищал. Оглядываясь на свою прошлую жизнь, я недоумевал, неужели тот смелый, отчаянный, блестящий драгун, любитель шампанского и этот бедняга, спящий на сырой земле и грызущий заплесневелую корку в пустынных дебрях Австралии, один и тот же человек? Я искал спасения в воспоминаниях о любимой, верил в ее верность, как в краеугольный камень, в единственную звезду, которая светила мне в непроглядном мраке будущего. Я стал своим среди всякого сброда, и лишь моя чистая любовь спасла меня от разгула, пьянства и разврата. Увидев однажды в осколке зеркала изможденного доходягу, жалкую тень себя прежнего, я испугался собственного лица. Однако я все выдержал: разочарования и отчаяние, ревматизм, лихорадку, голод. У самых врат смерти я продолжал бороться и в конце победил.

От молодого человека исходила такая энергия и сила воли, в голосе слышалась такая гордость, что бледная гувернантка взглянула на него с восхищением.

– Какой вы храбрый! – воскликнула она.

– Храбрость тут ни при чем! – радостно рассмеялся он. – Я делал все это ради своей любимой! В часы тяжких испытаний ее нежная рука манила меня вперед, к счастливому будущему. Я видел ее рядом с собой в палатке с мальчиком на руках так же ясно, как в единственный счастливый год нашей семейной жизни. Наконец в одно туманное дождливое утро, с которого прошло ровно три месяца, я, полуголодный, мокрый, обессиленный лихорадкой и ревматизмом, откопал гигантский самородок и в мгновение ока стал самым богатым человеком в Австралии. Я упал в грязь, прижимая его к сердцу, и впервые в жизни заплакал как дитя. Я поспешил в Сидней, продал золото, которое оценили в двадцать с лишним тысяч фунтов, и две недели спустя отплыл в Англию на этом корабле, а через десять дней увижу мою любимую.

– И за все это время вы ни разу не написали вашей жене?

– Нет, только за день до отплытия. Я не мог написать ей, когда у меня ничего не получалось, когда я боролся с отчаянием и смертью. Я ждал, когда придет удача, и лишь тогда сообщил жене, что прибуду в Англию почти одновременно с письмом, и дал адрес кафе в Лондоне, чтобы она оставила известие, где ее искать, хотя она вряд ли покинула отцовский дом.

Молодой человек вновь впал в задумчивость, попыхивая сигарой. Его спутница молчала. Угас последний луч солнца, лишь тускло светила молодая луна.

Джордж Талбойс вдруг отшвырнул сигару и, повернувшись к гувернантке, воскликнул:

– Мисс Морли, если, добравшись до Англии, я узнаю, что с моей женой что-нибудь случилось, то умру на месте!

– Мой дорогой мистер Талбойс, зачем думать об этом? Господь милостив, он не причинит нам горя больше, чем мы можем вынести. Наверное, я просто вижу все в слишком мрачном свете, ведь в моей однообразной жизни остается много времени для размышлений и тревог.

– А моя жизнь была полна опасностей, лишений, тяжкого труда. Надежда сменялась отчаянием, и у меня совсем не было времени думать о том, что может случиться с моей любимой. Как я слеп и беспечен! Три с половиной года – и ни строчки, ни слова от нее или любого, кто ее знает! О боже! Ведь могло произойти все что угодно!

Он возбужденно мерил шагами пустынную палубу, а гувернантка безуспешно пыталась его утешить.

– Клянусь вам, мисс Морли, – промолвил молодой человек, – пока вы не заговорили со мной сегодня вечером, я не ведал ни тени страха, а сейчас сердце сжимается от тревоги. Пожалуйста, оставьте меня одного.

Она молча отошла, села у противоположного борта и устремила печальный взор на волны.

Джордж Талбойс некоторое время ходил по палубе, опустив голову, а четверть часа спустя вернулся к собеседнице.