Тайна Марии Стюарт

– Королева тайн, – сказал он. – Я мог видеть вас с другого конца зала, одетую в черное и белое.

– Бесцветные цвета, – прошептала она.

– Потому что у вас нет любимых цветов?

– Потому что это траурные цвета.

– Но вы не в трауре.

– Официально нет. Но мой покойный государь…

– Ваш покойный «государь», как вы его называете, умер четыре года назад. Формальности не требуют такого долгого траура.

– Сердце не признает формальностей, – ответила она.

– Сердце – это живое существо, а ваше сердце, без сомнения, самое живое и любящее на свете.

Он привлек Марию ближе к себе. Из-за скудного облачения его обнаженный торс прикасался к ее платью.

– Вы сможете снова полюбить, мадам? Нет, я знаю ответ. Вы сможете, вы должны это сделать. Но сможете ли вы отказаться от публичного траура? Я хорошо понимаю, что траур имеет свое очарование: отрешенность от мира, мечтания, сладостное воспоминание своих переживаний и прегрешений. Но есть и ощущение завершенности: я любила, я все сделала правильно, но это осталось в прошлом.

– Как вы смеете? – Она оттолкнула его.

– Потому что я люблю вас. – Он обнял ее за плечи, отгородившись от притязаний графа Аргайла, ожидавшего своей очереди потанцевать с королевой, в костюме дельфина. – Я люблю вас, люблю; я чувствую, что не могу жить без вас. А видеть, как вы отдаете свою любовь, свое настоящее и будущее человеку, который уже ушел и не может ничего принять от вас, – нет, это разбивает мне сердце. Если я не достоин, предложите ее кому-то более достойному. Это я смогу понять и принять. Но не кладите в могилу прекраснейший цветок на свете!

По его щекам струились слезы, и она бережно вытерла их своим носовым платком.

– Но, Генри, почему… – Она так удивилась, что не смогла найти подходящих слов.

– Скоро мы тоже станем прахом! – воскликнул он. – Разве вы не понимаете этого? Хранить верность мертвым – это отвратительно. – Он перестал танцевать и сжал ее руку: – Выходите за меня замуж, Мария. Я бы сказал то же самое, если бы вы были горничной, а я конюхом. Давайте обманем смерть, пока есть возможность, потому что это не может продолжаться долго. Сейчас у нас есть душистый дым из камина и стихи Ронсара, вино из Бордо в венецианских бокалах и маски с павлиньими перьями. Есть даже алмазные ленты и Риччио, который поет для нас. Станьте моей женой, Мария, и я обещаю, что мы будем радоваться всем прекрасным вещам, которые земля может предложить нам. Вместе мы пойдем по жизни, словно по райским кущам, вместе с Еленой Прекрасной, Антонием и Клеопатрой… О, они буду завидовать нам, счастливейшим смертным на земле!

– Слова «счастье» и «смертный» плохо сочетаются друг с другом, – ответила Мария. Она снова начала танцевать, чтобы отвлечь от них внимание.

– Не навсегда, но какой огонь смертные могут зажечь, пока их сердца горят любовью!

– И вскоре угасают.

– Как, вы боитесь? Вы трусите – великая дочь Стюартов, такая храбрая в бою, рискующая попасть под пули или потерпеть кораблекрушение, – вы боитесь этого! Но хотя бы ненадолго похитить счастье у богов…

– У богов? Разве вы не христианин, не католик? Кто эти языческие боги, к которым вы обращаетесь?

– Судьба, мадам. У каждого человека есть своя участь, язычник он или христианин, и вероисповедание здесь ни при чем. Лишь после смерти… Но почему мы должны говорить о загробной жизни? Будьте моей сейчас, на этой земле, во дворце, в моей постели…

Он целовал ее, пока они танцевали. Ее голова отклонялась назад, пока маска не упала.

– Хорошо, – прошептала она и вернула маску на место. – Но прошу вас, пока что это должно остаться нашей тайной. Могущественные люди попытаются помешать этому. Не судьба, а определенные люди.

– Я убью их, – заявил он.

– При моем дворе есть много маленьких Давидов со смертоносными пращами, – предостерегла она. – Дорогой Голиаф, давайте хранить наш секрет ради нашей собственной безопасности.

– Значит, вы станете моей женой?

– А вы – моим королем, – тихо сказала она, и он недоверчиво улыбнулся.

К ним приближался косматый черный медведь, за костюмом которого можно было узнать лорда Рутвена.

– А вот и ослиная челюсть, – с хохотом произнес Дарнли. – Все идет по библейскому сценарию.

Черный медведь неуклюже подошел к ним и зарычал. Он поднял косматую лапу, она воспроизводила медвежью с точностью до деталей, так как когти были пришиты к подушечкам, и взмахнул ею перед ними.

Мария попятилась. Что он делает? Медведь повернулся к Дарнли, и из его пасти донесся утробный голос:

– Возвращайся в свое логово, шакал!

Дарнли выглядел встревоженным: медведь был неправдоподобно реальным.

– В чем дело, разве это не лорд Рутвен? – спросил он необычно высоким голосом.

– Не имеет значения, кто я такой. Ты должен вернуться туда, откуда пришел, и побыстрее.

Медведь снова замахнулся на него, и на этот раз когти зацепили костюм Дарнли.

– Немедленно прекратите эту провокацию, кем бы вы ни были! – приказала Мария. Но она знала, что это был лорд Рутвен: его топазовые глаза смотрели через глазные отверстия костюма. Эти глаза… Она вспомнила, что его считают колдуном, обладающим сверхъестественными способностями. «Да, у него желтые глаза, как у самого дьявола», – подумала она.

Медведь резко повернулся и зашаркал прочь.

* * *

Джон Нокс покачал головой, когда представил бал-маскарад в Холируде со всеми ассоциациями, относившимися к Вавилонской блуднице: Масленица, которая ежегодно служит католикам для оправдания греха чревоугодия, мужчины и женщины в бесстыдных костюмах, распутные танцы. Несмотря на заверения Джеймса Стюарта, католики обретали прочную опору в королевстве. Протестантские лорды ослабили свою бдительную стражу против папства, о чем свидетельствовало определенное нежелание посещать проповеди Нокса в соборе Святого Жиля в последнее время. Но самое худшее – Ленноксы-Стюарты вернулись в страну и даже удостоились милостей от королевы. Уродливый папистский шпион, итальянец Риччио, втерся в доверие к королеве, стал ее поверенным в делах с Францией и повсюду следовал за ней, словно ручной пес, тяжело дышащий и виляющий своим дьявольским хвостом.

Нокс очень устал. «Мне уже пятьдесят один год, и я не вижу конца этой битве, – подумал он. – Какое-то время все шло хорошо, и Господь помогал мне. Но теперь мои руки ослабли, они опускаются, и чаша весов склоняется в другую сторону. Прошу Тебя, Господи, пришли кого-нибудь сдержать их натиск, когда я дрогну. Ниспошли мне Аарона и Ора» [34] .

Шаркая, он подошел к своему письменному столу. Сейчас ему больше всего хотелось лечь, а не писать, но он преодолел эту минутную слабость и раскрыл толстый дневник на новой странице:

34

Исход, 17:10–13.