Тайна Марухского ледника

Еще до нашей встречи мать выслала фотографию Шарипа и свою районную газету “Путь коммунизма”, в которой еще в октябре 1942 года была напечатана заметка батальонного комиссара Вечметова о подвиге Шарипа Васикова.

Мы просили мать выслать, если у нее имеются, письма Шарипа, которые он с фронта присылал семье. Хотелось знать, о чем мечтал, что думал Шарип. И такое письмо мать прислала. Письмо написано на башкирском языке, притом латинским алфавитом.

Переводить оказалось трудно не только потому, что за двадцать лет хранения многие слова стерлись, но и потому, что почерк Шарипа оказался неразборчивым.

Шарип рассказывает о своих впечатлениях об Иране, где он находился вместе со своей частью. Тепло рассказывает Шарип о своих боевых товарищах.

“По-русски знаю чисто,– пишет Шарип.– Вообще, хотя мало, может быть, осталось в ауле моих друзей за эти два года, но среди русских я приобрел много друзей. Все они хорошие.

...Обо мне не печальтесь... Разгромив хищную германскую армию, очистив нашу советскую землю, мы с дорогим Рахимжаном (видимо, его друг.—Авт.) вместе в один день возвратимся и вместе с вами отпразднуем этот радостный день.

Да. Будет так. Пишите, нам веселее будет. Мы тоже, если будет время, напишем. Где бы я ни был, письмо доставят мне в руки. Мне пишите, как указано ниже. Пусть моя матушка обо мне не беспокоится”.

Вместе с коротким и страшным извещением о гибели Шарипа в сентябре 1942 года мать подучила письмо от батальонного комиссара Невскова, которое она бережно хранит и по сей день, как самую дорогую реликвию. С этим письмом мать ознакомила нас. Его нельзя читать без волнения:

“Добрый день, уважаемые родители красноармейца Васикова. Передаем Вам от бойцов, командиров и политработников нашей части пламенный привет и большое спасибо за ваше воспитание сына.

Вы уже знаете о том, что он пал смертью храбрых за нашу социалистическую Родину, за наш многомиллионный советский народ. Он дрался с врагом как верный сын башкирского народа, безгранично любя его...

...Шарип и его товарищи огнем своего миномета уничтожили до двухсот гитлеровцев. Сами они тоже погибли.

Слава храбрым!”

Получили мы весточку и от той, кого когда-то любил Шарип. Она сообщила нам о нем такие сведения, какие мы не смогли бы получить ни от кого другого! Написала ее Ганиева Екатерина Ахуновна, проживающая в г. Первоуральске.

“Что я могу сейчас написать? Прошло так много лет и многое забылось. Однако хоть что-то я вспомню... Шарип был среднего роста, светловолосый. Его жизнерадостность 9 трудолюбие заражали всех вокруг теми же качествами. Помню, что, когда умер отец Шарипа, все хозяйство свалилось на плечи его матери и на него самого. Кроме Шарипа, у матери было еще четверо детей. Шарип с малых лет работал в колхозе. Семья его очень уважала, младшие всегда слушались. Потом, когда подрос, он начал работать почтальоном и работал им, по-моему, года два.

У Шарипа всегда было много друзей, уважавших его за веселость и любовь к шутке. Но самым близким другом его был Хамат Халиков. Их всегда видели вместе, и в комсомол они вступили одновременно. Я тоже в то время уже была комсомолкой, поэтому нам с Шарипом часто приходилось сталкиваться на общественной работе. Помню, как организовали мы кружок художественной самодеятельности. Заведующим клубом и гармонистом был Денис Нурисламов, который и сейчас живет в нашей горной деревне Тульгузбаш. Мы очень часто ездили с концертами в другие деревни и бывало, что Шарип заменял Дениса в игре на гармони. Особенно любил он организовывать вечера танцев, и когда подходило время расходиться, шутил:

– Надо часы остановить, а то время быстро летит...

Плохого слова от него никогда никто не слышал.

У нас в деревне существовал такой неписаный закон, по которому, если парень с девушкой дружит, родители их не должны знать об этом. Шарип объяснился мне в любви, когда мне исполнилось пятнадцать лет, а ему восемнадцать. Мы часто с ним ссорились, но и легко мирились. Мать его узнала о нашей дружбе – очевидно, Шарип ничего не умел скрывать, что у него на душе. Мать искала его по вечерам, а мы, молодежь, подшучивали над ним за это. Шарип никогда не обижался, а сам отшучивался...

Теперь, когда я приезжаю в родную деревню, мать Шарипа всегда прибегает ко мне. Говорит:

– Если тебя вижу, словно и Шарип тут... В армию провожали мы его всей деревней, с песнями, с танцами. Служил он в городе Перми и часто писал мне письма, но, к сожалению, они не сохранились, а написаны они были всегда стихами.

В сороковом году я уехала из деревни, и мы перестали переписываться. Он просил у моей матери адрес, но она не дала. И только перед самой войной он случайно узнал его, написал мне сердитое письмо, а вскоре и война началась. Помню, я подарила ему перчатки и платочек, и од писал мне уже с Кавказа: “Эти перчатки и платочек я как свое сердце храню...”

Я не могла читать его письма без слез, долго хранила их, но впоследствии мать их все же нашла и выбросила:

“Из-за Кавказских гор поднимаются черные тучи и железным дождем начали поливать пас немецкие палачи...” Это снова были стихи, но всего я не помню. Он очень много писал про снежные горы, о друзьях, о своих командирах. Он не боялся смерти, но очень хотел жить.

И еще в последнем письме он говорил: “Кругом тьма. Ураган. Холод... Если останемся живы, то напишу обо всем...”

Но больше писем не было. Он погиб...”

Отозвался и однополчанин, хорошо знавший всех троих, Георгий Степанович Грицай (Живет сейчас в городе Кореновске Краснодарского края, работает на сахарном заводе слесарем).

Он рассказал некоторые подробности и о части, в которой они служили, и о своих товарищах.

– Шарип Васиков и Семяков были у меня в отделении,– рассказывает Георгий Степанович.– Они были отличниками боевой и политической подготовки. Вместе мы были в Иране, перенесли все тяжести походов.

174-й горнострелковый полк 20-й дивизии после возвращения из Ирана стоял в Адлере и в августе 1942 года получили приказ занять оборону на перевалах Аишха и Псеашха. Здесь начались ожесточенные бои. Немцы рвались через перевал, чтобы захватить Красную Поляну и выйти на Адлер, к Черному морю. По нескольку раз в день атаковали егеря. Но всегда минометчики встречали противника метким огнем, и он с большими потерями откатывался назад.

– Я, можно сказать, случайно не разделил судьбу Васикова и Семякова, – вспоминает Георгий Степанович. – За несколько дней до их гибели меня вызвал командир роты старший лейтенант Суглобов и приказал сдать отделение сержанту Шуткову, а самому взять подносчиков, завьючить лошадей и спуститься вниз за боеприпасами, так как они были уже на исходе. И пока я доставлял мины, произошло то, что описано в книге. Мы до декабря находились в торах. Было еще много ожесточенных схваток а всякий раз, когда мы отражали атаки, раздавалась команда: