Тайна моего отражения
Шрифт:
– Только Константин, к сожалению, ничего об этом не знает… – шептала я, – нам остается лишь гадать…
– Возможно, есть какие-то косвенные признаки, – так же тихо ответил мне Джонатан. – Весьма вероятно, что за это дело его мать получила вознаграждение.
Костя поднял голову.
– Наливай! – махнул он жене. – Что говорит Джонатан?
– Он думает, что ваша мама могла получить какое-то вознаграждение, подарок в обмен на молчание…
Ни с кем не чокнувшись, Костя опрокинул рюмку залпом и звонко хлопнул ею о стол, ставя.
– Подарки мать постоянно получала. У нас всегда, пока она работала, дом был завален
– Подумайте, Костя! Одну из нас, Шерил, отдали американцам. Не исключено, что вознаграждение было особенным, необычным… Или сумма большая, или вещь какая-то дорогая, заметная, – может, ювелирное украшение… Не припомните?
– В каком году, говоришь?
– В семьдесят четвертом.
– Мне семнадцать лет было тогда… Смотри-ка, интересная вещь получается: как раз тогда батя машину купил. Точно, тогда!
– Может, накопил?
– Поди узнай теперь. Он давно мечтал, да вроде денег все не хватало. У него дважды очередь проходила из-за этого. А тут взял и купил. То ли накопил, то ли и вправду мать вознаграждение получила и ему на машину дала… Она могла, для семьи никогда ничего не жалела. Нам с Людой недавно денег подкинула на мебель…
– Денег на мебель… – повторила я эхом. – Нынче мебель дорого стоит…
Костя уставился на меня. Он слегка захмелел, и глаза его помутнели. Но соображал он хорошо.
– Думаешь, снова заплатили?
– Ох, Костя, не знаю, что и думать…
– А за что? Если ты тут все правильно намудрила, то получается, что на этот раз мамино молчание никто не собирался покупать – ее просто убрали как опасного свидетеля… Ты ж сама мне это и объяснила.
– Предположила.
– Без разницы. Так разве бывает: сначала платят, а потом убивают?
– Мало ли… Может, сначала заплатили, а потом решили, что убить надежнее будет?
– Ты умная вроде баба, Оля. А говоришь чушь. Сама посуди: у тебя с твоим мужем, допустим, родился ребенок, так? Теперь, по каким-то причинам, ты от него избавляешься. И все шито-крыто. И вдруг, через двадцать лет, ты решаешь, что твой секрет для тебя опасен, а? Следуешь ходу моей мысли?
Я кивнула.
– Далее, ты хочешь, чтобы никто и никогда не смог вытащить этот секрет на свет божий, правильно? А есть, как назло, люди, которые его знают. Ну и что, ты побежишь снова платить этим людям? «Здравствуйте, помните, двадцать лет назад я вам заплатила за молчание, так вот я опять примчалась платить, чтобы вы и дальше молчали?» Да тот человек уже забыл сто раз за двадцать лет эту историю, и предложить ему деньги – только о ней напомнить и разбередить любопытство!
Мне ничего не оставалось, как признать, что Костя прав. Но в его словах проскочила одна фраза, зацепившая мое внимание: «Представь, что у тебя с твоим мужем родился ребенок…» Если бы у меня с моим мужем родился ребенок, с какой бы стати я скрывала бы это? Стало быть, мы с Шерил – внебрачные дети. Зазорина, наверное, была молода и не замужем и именно поэтому решила избавиться от нас…
Глаза Людмилы беспокойно перебегали с одного лица на другое и особенно внимательно вглядывались в лицо мужа, с готовностью утешить и поддержать.
– Переведи мужу-то.
Косте хотелось увидеть признание своей неопровержимой логики еще и от Джонатана.
Слушая
мой перевод, Джонатан кивал одобрительно Косте, полностью в соответствии с ожиданиями последнего.Дослушав до конца, Джонатан сказал коротко:
– Шантаж.
– Кто кого? – не врубилась я.
– Мать Кости пыталась продать свое молчание. И ее убрали.
На сей раз я перевела Косте.
– То бишь мать у кого-то попросила денег за молчание, и ей сначала дали, не пожалели… Но шантажисты обычно являются снова за платой, правильно? И, чтоб в другой раз она не возникала, ее…
Заплакал ребенок, и Людмила, горестно покачивая головой, вышла из комнаты. Костя откинулся на спинку стула и сплел руки на груди. Некоторое время он смотрел на нас молча и наконец произнес:
– И кто же это?
– Не знаю, – не стала я делиться нашими открытиями и подозрениями. – Я только уверена, что это кто-то из тех, чья деятельность на виду и чья репутация могла пострадать, если бы тайна вышла наружу.
– Правильно говоришь.
– Не знаете, Елена Петровна ни с кем из таких людей не встречалась? Не созванивалась? Писем не получала?
– Нет.
– Ну как же, Костя, – заговорила, входя в комнату, Людмила. – Она же к депутату, к Зазориной, ходила! Она хотела попросить, чтобы нам помогли с первого этажа переехать, здесь зимой так холодно и сыро, и комары – представляете, зимой! – летают из подвала… Ты забыл, что ли? Мама еще сказала, что Зазорина обещала помочь…
Людмила уставилась на мужа, не договорив. Костя медленно поднимался со стула, глядя на меня в упор:
– Вот ты кого мне напоминаешь… Вот оно что…
У меня возникло ощущение, что он меня сейчас ударит. Видимо, факт моей схожести с Зазориной перебросил его боль и желание мести на меня.
Но он быстро спохватился. Постояв растерянно, будто удивляясь промелькнувшему желанию меня ударить, он сел обратно.
– Ну и дела, – проговорил Костя и снова налил себе водки. Люда прикрыла рюмку ладонью, но он, не глянув на жену, аккуратно и решительно убрал ее руку и опрокинул водку в горло. Хлопнув в очередной раз стопкой о стол, он посмотрел на меня, прищурив глаз.
– А ты ведь не удивилась нисколько. Знаешь, да?
– Сегодня видела на остановке ее портрет.
Я вытащила из сумки желтый хрупкий листок, сорванный со стекла, и показала Косте с Людой.
– А ведь правда, сходство есть! – подивилась Людмила. – Не сказать, чтоб одно лицо, но все же…
– Чего ж сразу не сказала? – суховато спросил меня Костя.
– Сходство – не доказательство. Люди бывают похожи и без всякого родства.
– Ага. Не доказательство. А то, что мать к ней ходила, а спустя несколько дней ее машина сбила – тоже не доказательство?
– Строго говоря – нет. Елена Петровна могла пойти к ней на прием действительно с просьбой помочь с квартирой. А сбить ее на машине могли совсем другие люди… К тому же еще никто не доказал, что этот наезд – преднамеренное убийство. Мы пока только гадаем, Костя, только предполагаем, только строим возможные версии.
– Ну тогда моя версия такая будет: мать участвовала в ее родах и помогла ей скрыть этот факт и пристроить близняшек. А теперь, когда она на пенсии и у нее больше нет ни подарков, ни даже приличной зарплаты, ей невмоготу жить на нашем содержании, не привыкла она к такой жизни, она, наоборот, привыкла нам помогать…