Тайна монаха Алдо

Глебов прихватил блокнот с ручкой и отправился инспектировать дом.

Необычное занятие его полностью захватило. Очнулся он, когда из-за темноты перестал различать предметы. Тусклый свет уличных фонарей хотя и проникал в дом, но скупо освещал обстановку и не мог пробить густую тьму ранних сумерек. Часы показывали начало пятого, за окном стояла сырая непроглядная темень. С улыбкой поиграв с мыслями о том, что лучше не обижать привидения в доме, где все члены семьи один за другим и раньше времени ушли из жизни, Саша включил свет во всех комнатах и вернулся в столовую. Здесь ему казалось наиболее уютно и безопасно. Любопытства соседей из-за включенного света бояться он перестал. Его сердце приятно согревала заверенная копия завещания Андреа Кантор.

– Так, подведем итоги, – Глебов разложил на столе записи. – Кухня осмотрена полностью. Здесь можно все выкинуть, не жалко: поцарапанные шкафы, старые кастрюли, одна из четырех горелок на плите сломана, холодильник внешне окривел и работает с натугой. Единственное, что радует – чистые стены и лакированный паркет. В общем, старая кухонная утварь ремонту не подлежит, только на выброс. Приговор кухонной мебели будет вынесен позднее. Столовая останется вся: старинный стол, посудный шкаф с красивой дорогой посудой, два серванта, наполненные фарфором, стулья, хрустальная лампа и две картины – вся мебель одного стиля, красивая и добротная. Ремонт, о котором писала Андреа, тоже сделан на совесть. Может, родственники захотят что-то забрать – не жалко, хотя эта столовая нравится мне больше всех. Надо все же будет подумать над аргументами в свою пользу. Интересно, но из всех осмотренных комнат эта наиболее уютная и хорошо обставленная. Может быть, в свою бытность семья любила ее больше всего? Очень похоже…

Теперь нижний этаж – там две комнаты для гостей. Одна была когда-то детской, а во второй, поменьше, жил монах. С комнатой Матео все решается просто: в нее, видимо, не заглядывали со дня его гибели, поэтому необходим только косметический ремонт. Вторая комната маловата, но зато чистая и уютная. Здесь можно оставить софу и деревянный столик, остальное на выброс.

Теперь опять на верхний этаж. Большая жилая комната. Размеры внушительные, но не заметно правильной планировки. Старинный камин притягивает взгляд, слов нет… О, ключевое слово – камин! А не затопить ли мне его, а то что-то неуютно. Как же я не заметил, что здесь так холодно…

Глебов тут же отложил блокнот с записями в сторону и отправился в комнату, о которой только что тихонько говорил. Увидев на колосниках стопку пепла, он вспомнил, что в коридоре в углу видел сложенные в металлическое корытце сухие дрова. Он вернулся назад с декоративной подставкой с дровами, поставил перед камином, положил четыре полена в открытую топку, подсунул под них старую газету, две таблетки сухого спирта и поджег. Огонь тут же разгорелся и жаркое пламя охватило поленья. В комнату быстро поплыло тепло, перемешанное с приятным запахом леса. Глебов принес блокнот с ручкой из столовой, подвинул поближе к огню одно из двух кресел, обтянутых болотного цвета тонким дорогим велюром, и стал размышлять дальше. Размышлял он, тихонько бормоча себе под нос.

– Комната отдыха мне нравится не столько камином, сколько огромным черного дерева шкафом с мозаичными дверцами – от него веет аристократизмом и богатой историей. Шкаф – единственная вещь во всей квартире, кроме столовой, которую я бы хотел оставить. Если, конечно, квартира станет моей и я решу остаться здесь жить. Мягкая мебель? Мне лично она не нужна. Когда-то эта софа и три кресла, покрытые красивой тонкой замшей, стоили дорого, но сегодня они не модные, да и староваты… Бывшая супружеская спальня… Решение принято: все, вплоть до гардин, придется выбросить и сделать ремонт.

Остался непроверенным подвал. Кажется, это одно из интересных мест. Судя по чертежу, подвальное помещение находится на уровне нижнего этажа и занимает третью часть верхней квартиры. Что там есть? Комната для садовых инструментов и прочего инвентаря, шкафы для старой одежды, архив документов, винная комната с пыльными бутылками вина, комната непонятного предназначения с холодильной камерой, сауна с душем и ванной-джакузи, и огромный зал без окон, куда открываются двери этих помещений. Как хорошо, что Андреа все тщательно прописала на листке и вложила в письмо. Наверняка, сделала она это неспроста и только для меня, но ревизию подвала придется оставить на завтра. Загляну туда в первую очередь. Там под слоем пыли обязательно должны храниться тайны…

Глебов взглянул на часы – они показывали почти семь часов вечера. Устало потянувшись, наш труженик отправился на кухню перекусить. Он уже мечтал, как съест разогретые баварские белые сосиски со сладкой горчицей и теплым брецелем, запьет еду бутылочкой пива, затем удобно расположится на софе у теплого камина и возьмет в руки интересную книгу. Мысли о недочитанном письме он старательно держал на заднем плане. Ему казалось, что оно похоже на десерт после вкусного ужина, от которого следует растянуть удовольствие. Подспудное чувство скрытой в письме тайны активно накачивало в кровь адреналин и кружило голову от ее единоличного обладания, которым ни с кем не нужно делиться.

Глава 6 Дуранте дельи Алигьери

РАВЕННА, ИТАЛИЯ 1321

– Что за судьба… Обожал и всю жизнь восхищался нежной Беатриче, но она предала, оставила навсегда – умерла юной. Бросила в объятия к нелюбимой, с которой меня связывают церковный обряд и трое общих детей. Джемма – деловой брак по расчету ради интересов семьи. Без чувств, без любви, без радости. Короткое время вместе, рождение детей, расставание навсегда. Судьба свела чужих друг другу людей, соединила на короткое время деловыми интересами семей и развела по сторонам. Этого оказалось мало, чтобы сделать талантливого, но несчастного поэта еще более несчастным. О, судьба, ты отняла не только горячо любимую музу, но и родину… Любил, люблю и остаюсь верен единственно родной Флоренции. Как несправедливо, что и эта любовь извергла и изгнала меня, ее неутешного сына…

Дуранте дельи Алигьери лежал в покоях, выделенных ему правителем Равенны Гвидо Новелло да Полента. Из его глаз на подушку, туго набитую свежим сеном и травами, помимо его воли катились слезы. Основоположник литературного итальянского языка, богослов и поэт, автор великой Комедии, которую его верный почитатель Джованни Боккаччо пятьдесят лет спустя назвал Божественной, медленно умирал от болотной лихорадки. В Равенне он успел дописать последние тринадцать песен Рая. Перед тем, как уехать по поручению патрона и покровителя Гвидо l послом в Республику Венецию, поэт спрятал последние главы великого творения подальше от любопытных глаз. Закончить последние песни он планировал по возвращении из поездки.

Когда одну из наших сил душевных

Боль или радость поглотит сполна,

То, отрешась от прочих чувств вседневных,

Душа лишь этой силе отдана;

И тем опровержимо заблужденье,

Что в нас душа пылает не одна…¹⁹⁾

***

Тяжелыми оказались годы жизни великого поэта Италии. После поражения партии Белые гвельфы²⁰⁾, перед Дуранте встал неизбежный выбор: продолжать бороться в рядах его партии до последнего вздоха и умереть, или остаться живым, но для этого покинуть родину.

Возможно, покинуть навсегда.

Молодой, но уже известный флорентийский поэт полностью разделял взгляды торговцев, ремесленников и части аристократов, которые выступали за ограничение власти императора Священной Римской империи в Италии и власти Святого Престола во Флоренции. Эти люди были патриотами страны и хотели сами решать ее судьбу.

Глава католической церкви Папа Бонифаций Vlll пытался всеми силами утвердить концепцию верховенства Святого Престола над любой светской властью. Не вся Италия была согласна с позицией Рима. Особенно яростно было сопротивление со стороны сильной Флорентийской Республики. Понтифик откровенно боялся потерять влияние в этой независимой и богатой части Италии. Из Рима во Флоренцию посылались гонцы с письмами, многочисленные приглашения к компромиссу, использовались откровенный подкуп и шантаж политиков.