Тайна олимпионика

– Можно подумать, ты провожаешь меня не на Олимпиаду, а на войну! – попытался улыбнуться Тилон, но улыбка получилась грустной.

Его настроение передалось и Гидоне, хотя о том, что тревожило, тилон не рассказывал ни ей, ни отцу.

– Груз для прыжка гляди не потеряй, – сказала она.

– Скорей голову потеряю!

Расставаясь, Тилон сказал:

– У меня на родине, в Спарте, провожая мужа на войну, женщина говорит: со щитом или на щите. Так вот, я верю, что вернусь к тебе со щитом!

Они расцеловались, прощаясь, и долго стояли обнявшись. И не видели, как с той стороны оврага на них смотрят полные злобы глаза…

Чем ближе приближался Тилон к Олимпии, тем чаще припоминался ему памятный ночной пересказ Филлиона о своем отце, который побывал на Олимпиаде.

С каждым днем, с каждым часом дорога становилась все более запруженной. Шум, разноязыкий говор, смех оглушали Тилона, привыкшего к тишине и малолюдью.

Юноша был грустен, тревожные мысли одолевали его. Как встретит его, изгнанника, спартанская делегация там, на Олимпиаде? По ночам, во время краткого отдыха, Тилону снилась далекая Спарта, родители, партизанские ночи, трагическая стычка с агелой, Пелоп, из последних сил совершающий прыжок с чудодейственным грузом, чтобы вооружить его, Тилона, бесценной тайной дальнего прыжка. Грезились ему домик за оврагом, виноградник, залитый солнцем, Гидона…

В пути Тилон старался ни с кем не общаться, шел сам по себе, погруженный в свои невеселые думы.

Дорога круто вильнула в гору, идти стало труднее, но юноша по прежнему шагал быстро, обгоняя одну за другой пышные делегации из различных городов и государств. Слева и справа от дороги вздымались живописные склоны, поросшие миртовыми и оливковыми рощами, которые источали на солнце дурманящий аромат. Встречались здесь и вековые кряжистые дубы, и стройные сосны, идущие на мачты для кораблей. А там, вдали, теснились горные вершины, вдруг напомнившие Тилону смертельную схватку на горном плато и слепого вождя восставших крестьян, который спас ему жизнь ценой собственной жизни…

Одна из вершин, возвышавшаяся среди других и особенно густо поросшая лесом, привлекла внимание Тилона, и он спросил у случайного спутника, как она называется.

– Ты, видно, издалека? – спросил тот.

– Издалека, – согласился Тилон.

– Знай: это и есть священный Олимп, жилище богов, – произнес торжественно спутник. – А вон там, правее, – это холм Крона…

Юноша долго стоял, всматриваясь в Олимп, но ни одного бога, хотя бы самого завалящего, второстепенного, не обнаружил, несмотря на острое зрение. «Боги попрятались от жары», – подумал он, снова пускаясь в путь. Спутник, терпеливо дожидавшийся его, семенил рядом.

Они миновали перевал, и перед ними открылась олимпийская долина – неправильный четырехугольник, весь видный сверху как на ладони. У самого края долины возвышался храм. Словоохотливый спутник пояснил Тилону, что храм посвящен супруге Зевса – Гере, матери олимпийских небожителей.

– Близ этого храма проводятся героиды – женские спортивные игры наподобие олимпиад. Ведь на олимпиадах женщинам запрещено появляться – я имею в виду стадион и ипподромы.

– А если женщина рискнет и появится там, что ей грозит? – спросил машинально Тилон, мысли которого были заняты другим.

– Смертная казнь.

Бурный Алфей казался отсюда прихотливо извивающейся серебристой змейкой. А вон и Кладей – широкий ручей, впадающий в знаменитую олимпийскую реку и щедро питающий ее своими водами.

Они спустились в долину, миновали богатый храм, посвященный Гере, и взяли влево. Вдоль дороги тянулись небольшие, но исключительно пышные строения, непохожие одно на другое, – каждый дом был на свое лицо.

– А здесь кто живет? – поинтересовался Тилон.

– Никто. В каждом из этих строений хранятся дары Олимпиаде от определенного города или государства, – ответил всезнающий спутник Тилона.

– А там, вдали, за ними.

– Портик Эхо.

– Тот самый портик Эхо? – переспросил юноша, и у него от волнения на миг перехватило дыхание.

– Ну да, тот самый, – кивнул собеседник. – В этом портике главный судья Олимпиады или глашатай будет провозглашать победителя в каждом виде состязаний, и эхо повторит его имя семь раз, даря бессмертие на века!..

Тилон остановился, разглядывая портик, о котором столько слышал. Толпа их обминала, толкала, задевала краями одежды, поругивала – стали, мол, посреди дороги, словно ослы!..

– Что с тобой, парень? – забеспокоился наконец спутник Тилона. – Голову напекло? Пойдем в тень, к фонтану. Попьем немного, умоемся.

Тилон что-то пробормотал.

– Что, что? – не расслышал спутник.

– Здесь, в портике, через несколько дней глашатай провозгласит и мое имя, – тихо, словно обращаясь к самому себе, произнес Тилон.

– Идем, – потянул его за рукав спутник. – Я же говорю – перегрелся на солнце. Хорошо хоть, в дороге не свалился.

– И эхо повторит мое имя семь раз, – продолжал, не слушая, Тилон.

– Повторит, повторит, – проворчал спутник. – И не семь, а двадцать семь раз. От чего-чего, а уж от скромности, парень, ты не умрешь!.. А может ты того… винца хряпнул, когда я отходил?

Тилон и впрямь походил теперь на пьяного: глаза его горели, щеки разрумянились, волосы трепетали на ветру.

Они долго без всякой цели бродили по долине Алфея, и все привлекало внимание спартанца, на все он смотрел как завороженный.

– Сознайся все-таки, что у тебя там в свертке? – в который раз спрашивал любопытный спутник.

– Говорю же тебе – сокровище! – буркнул Тилон и отвел руку.

– Вот-вот. Я и говорю – перегрелся малость, – покачал головой спутник.

Между тем внимание Тилона привлекло огромное здание в два этажа, украшенное мраморными колоннами. Их было столько, что зарябило в глазах.

– Леонидион? – догадался Тилон.

– Верно. Кой-чего, парень, ты знаешь. Это самая большая гостиница в Греции, а значит, и во всем мире!

– Сколько здесь колонн?

– Сто тридцать восемь! – ответил спутник с гордостью, будто самолично обтесывал и устанавливал эти колонны.

– А сколько там комнат? – спросил Тилон, надеясь поставить спутника в тупик.

– Представь себе – целых восемьдесят, – без запинки отвечал тот. – Такое и вообразить себе трудно, правда? В Леонидионе живут самые почетные гости Олимпиады. Но, коль скоро ты участник этой Олимпиада и даже ее будущий победитель, зайди попытай счастья, – с ехидной улыбкой произнес спутник, но Тилон пропустил его слова мимо ушей.

Вообще он находился в каком-то странном полусне, когда явь неотделима от фантастических грез.