Тайна пансионата «Уют»
Шрифт:
Расстроенный, сворачиваю к райотделу. Не успеваю подняться в кабинет, как на пороге возникает возбуждённый Наумов.
– Лебедев звонил. Насчёт пропавшей машины. Нашлась, говорит!
Лебедев – наш лучший участковый. Его слову я верю как своему.
– Где эта машина?
– Дачная, 15.
– Начальству докладывал?
– А как же! Дана команда выезжать. Все уже в сборе.
В нашем уазике и впрямь не повернуться: оперативники, эксперт Губин, кинолог с собакой… Уазик срывается с места и мчится по улицам за город, в дачный посёлок.
– Как нашли? – спрашиваю Наумова.
– К
Шофёр, хорошо знающий дачный посёлок, без особого труда отыскивает нужную улицу. Вдоль обочин тянутся стройные тополя, и кажется, что сквозь их густую сочно-зелёную листву лучи солнца никак не могут прорваться к земле, яркими бликами застревают в пышной кроне.
Узкая дорога с кусками выбитого асфальта вьётся по посёлку и за одним из поворотов неожиданно обрывается у небольшого, в два окна по фасаду, кирпичного дома с палисадником и сараем, за которым стеной стоит густой и тёмный лес.
Из-за сарая показывается коренастая фигура Лебедева. Он одёргивает китель, поправляет сбившуюся набок фуражку, неторопливо подходит к нам и коротко докладывает обстановку. Теперь можно приступать к осмотру.
Жёлтая «Волга» сиротливо стоит в тени за сараем. С улицы её не увидишь. Наверное, поэтому и оставил её здесь преступник. И знакомый, очень знакомый рисунок на земле от протектора «Волги». С той же характерной щербинкой…
Я даю команду, и начинается привычная работа, без спешки и суеты. Каждый делает что положено. Мы фотографируем, чертим план местности, в поисках следов изучаем почву, внимательно осматриваем салон такси. Позднее разберёмся во всём, что получим. Сейчас главное – не упустить малейшей мелочи, которая – как чаще всего и бывает – может оказаться самой существенной для дела. Решаю спросить Егорова: когда увидел здесь эту машину, не приметил ли, кто оставил её?
Мы сидим за грубо сколоченным столиком в цветущем палисаднике дома. Все товарищи по работе остались на улице и продолжают заниматься своими делами. Я слышу настойчивый голос кинолога: «След, Альма, след!», вижу, как сосредоточенно ходит от дома к дому на противоположной стороне улицы Наумов…
Егорову за пятьдесят. Он несколько неуклюж и грузноват. Его чуть набрякшие веки и грушевидный нос с синими прожилками наводят на мысль, что их хозяин частенько прикладывается к рюмке.
Егоров вздыхает, услышав мои вопросы, и низким хрипловатым голосом начинает рассказывать:
– У меня, понимаешь ли, доски в сарае оторвались. Ну, вот и пошёл я вечером-то. Часов около восьми. Дай, думаю, взгляну: подлатать стенку или новые доски приспособить. Обошёл сарай-то, а там, понимаешь ли, – машина. И никого в ней нет. Ну, постоял… Подождал. Опять никого. А к стенке-то из-за машины и не подойти. Плюнул и ушёл в дом.
– Это когда было – вчера?
– Нет. Как раз накануне. Вчера-то я снова за сарай глянул. Опять стоит! Весь день простояла. А тут слышу от соседей, что милиция какую-то машину
ищет. Подумал, не она ли? Чего ей здесь стоять-то. Непорядок это. Но решил подождать чуток – вдруг хозяева объявятся. Ну а сегодня – всё! Пошёл к участковому. Взгляни, мол, не ту ли машину ищете. Который день без дела стоит!.. Вот так-то всё и вышло, мил человек.В палисаднике цветут вишни, осыпают нас нежными лепестками. Земля от них – белым-бела!
– А вы с соседями о машине разговаривали? Из них случайно никто не видел водителя?
– Да кому до неё дело-то было. И что в ней для нас такого, чтобы приглядываться? Никто ничего не видел.
Егоров встаёт и уходит в дом. Через минуту возвращается. В одной руке – высокий глиняный кувшин, в другой – широкая глиняная кружка.
– Может, выпьешь со мной, капитан? У меня такая медовуха осталась!
– Нет, Степан Кондратьевич. Спасибо. Да и вам не советую прикладываться. Хозяйка, наверное, не рада будет.
Лицо Егорова мрачнеет. Он глухо кашляет, ставит кувшин и кружку на стол, садится и стискивает лохматую голову руками.
– Нет у меня хозяйки… Бобыль я, понимаешь ли. И рад бы, чтоб поругал кто, да некому. Такая тоска. Умаялся один-то, спасу нет.
Он поднимает на меня потемневшие глаза.
– А ты женат ли?
Отрицательно качаю головой.
Он умолкает, задумчиво почёсывая затылок, а через минуту опять спрашивает:
– Что так? Аль разборчив ты очень?
Над моей головой гудят то ли шмели, то ли пчёлы. Весна в самом разгаре!
– Эх, капитан, – словно издалека снова доносится хриплый голос Егорова. – Нельзя нам одним-то. Нельзя. Для чего тогда и жить-то, а? Ты не мудри, если что. Я вот немало почудил, теперь один мучаюсь. Неужто у тебя так никого и нет на примете?
И мне сразу вспоминается Лена, наш вчерашний вечер. Как хорошо он начинался!
Прощаюсь с Егоровым и иду к сараю. Там Губин продолжает колдовать над машиной. Обрабатывает химическим составом приборный щиток, рулевое колесо, дверные ручки… Никаких следов!
– Наверное, действовали в перчатках, – говорит он и устало опускается на траву. – Либо стёрли следы. Мастаки, видать!
Я невольно хмурюсь.
– Может, попросить в помощь экспертов УВД?
– Не надо. Сами управимся.
Губин резко поднимается.
– Все следы не уничтожишь! Это они, мастаки, думают иначе. А нас не проведёшь! Что-нибудь да осталось. Отгоним «Волгу» в отдел и будем разбирать машину.
Так и решаем. К тому же здесь нам больше делать нечего: собака след не взяла – слишком много времени прошло, а Наумов с Лебедевым тоже возвратились из домов ни с чем – никто из жителей не приметил пассажиров такси.
По дороге в отдел выхожу из машины у кафе, чтобы немного перекусить. Быстро разделываюсь с борщом и котлетой, запиваю освежающим берёзовым соком. Теперь опять можно и за работу.
– Передохнул немножко? – дружески обнимает меня за плечи Наумов, как только вновь появляюсь в отделе.
Я улыбаюсь.
– Что Губин? – спрашиваю.
– Разбирает с гаишниками машину. Уже демонтировали рулевое колесо, переключатель скоростей.
– Нашли что-нибудь?
– Пока не знаю.
– Пойду посмотрю.