Тайна переписки
Шрифт:
Девушка оглянулась, но оказалась не Наташа — просто обернулась на крик, верно, послышалось ей нечто беспомощное, полное жалостливого смятения и призыва. Девушка оказалась славная, но не Наташа.
Настоящая Наташа отозвалась не сразу — когда Саша от постоянных, каких-то жестяных криков душевно закоченел.
— Хотите подарок? — спросил он, все равно волнуясь.
— Какой такой подарок? — протянула она.
— Я сделаю вам подарок, хотите?
Она прищурилась и не ответила, хотя Саша, как ни был он возбужден, угадывал уже созревшее «да». Хотелось тотчас же, безоговорочно проникнуться к этой Наташе расположением —
— Какой подарок? — повторила она, предусмотрительно удерживаясь от ответа.
— Серебряный браслет.
— Се-ре~бря-ный… Чего это будет стоить?
— Ничего, — поспешно сказал Саша, не признавая ненужных задержек.
— Чего это будет стоить мне?
— Просто подарок.
— Ладно… Давай. Где он? — сказала она с проницательной улыбкой на гладеньком, тонированном, как кажется, в ровный смугловатый цвет лице.
— А мы сейчас пойдем и подберем по руке.
— Мне с тобой идти? — спросила она, как бы соглашаясь.
— Да.
— Далеко?
— Ну, не очень.
— Но ты отведешь?
— Ну да, — досадливо пожал плечами Саша.
— Поищи-ка себе другую дуру! Получше. Понял?! — выпалила она вдруг, опасливо отпрянув.
Убедившись, что Саша не пытается ее настигнуть и вообще… бездвижен, она добавила несколько слов покрепче и пошла, часто оглядываясь.
Едва одолев замешательство, Саша поспешил оставить место, где посматривали на него нечаянные свидетели происшествия, и по дороге к «Аметисту» сделал еще попытку.
— Девушка, хотите подарок? — спросил он, ничего больше на загадывая.
— Хочу, — обернулась она с улыбкой и сразу Саше понравилась.
Может статься, это и была Она. Нежного сложения девушка, слегка запавшие щеки на узком к подбородку лице, остренький носик и стриженный затылок. Глаза ее глядели без вызова.
— Вы послушайте, — заторопился Саша от удачи, — я должен сделать подарок…
— Должен? — Она сразу уловила забавную сторону Сашиного предложения и непроизвольно потянулась на цыпочки, будто заглядывая куда-то поверх препятствия — туда, где нашло себе убежище это пугливое, диковинное, ни с чем не сообразное «должен».
— Не подумайте, это совершенно серьезно, не какая-то шутка и ничего такого — не подумайте! — зачастил он. — До «Аметиста» три шага, выберем браслет. Мне нужно истратить деньги, обязательно, я решил сделать подарок любой хорошей девушке, кто только попадется, и вот попались вы — я очень рад. А деньги есть — смотрите.
Возбужденно дергая защелки, он расстегнул портфель и приподнял показать содержимое.
— Не-ет! — отшатнулась она, увидев деньги. — Что вы, зачем? Нет!
— Но я не шучу!
— А я-то как раз думала, что вы шутите.
— Послушайте, я ужасно виноват перед одной девушкой…
— Да я-то тут причем? — сказала она, отстраняя Сашу жестом. — Извините. Нет.
И он не остановил ее, разом утратив способность убеждать.
Времени на хождение, высматривание и уговоры ушло немало. Саша ощупывал портфель — слежавшуюся на дне массу — и нервно ухмылялся; несмотря на досаду, он сознавал смешные стороны своего положения. Догадавшись наконец, что в смешном положении и сам смешон, Саша не мог больше понимать свои намерении в торжественном
смысле. Тогда все стало просто.— Девушка, — сказал он, улыбаясь, — мне почему-то кажется, вы не оставите человека в беде.
Она улыбнулась в ответ, девочка с грустными глазами и коротеньким плоским носиком. Добрая ее улыбка хранила настроение ушедшей в себя печали.
— Вот посмотрите, — он показал содержимое портфеля.
— Ого!
— Подарок невесте. Нужно подобрать по руке, а у вас такая. — Она тоже глянула на запястье. — Браслет. Поможете подобрать?
Весело объяснились с продавщицей, которая, принимая их за влюбленную пару, тоже начала улыбаться. Как старые знакомые, болтали между собой и естественно перешли на ты.
На улице он передал ей коробочки с украшениями, помог продеть серьги.
— Хорошо? — изогнув кисть, девушка картинно приподняла руку, браслет скользнул.
— Хорошо, — подтвердил Саша.
— Снимать или оставить? — пошутила она.
— Оставить, это тебе, — сказал он первый раз без улыбки.
Она почувствовала беспокойство и, не понимая еще недоразумения, взялась за браслет.
— На!
Саша проворно отскочил.
— Забери! — убедительно повторила она дрогнувшим в предчувствии слез голосом. — Что ты такое?.. Возьми!
Он побежал не слишком быстро, только чтобы не настигла. Но она и не пыталась угнаться.
— На же! — крикнула она, сдерживая слезы. — Возьми! — приходилось напрягаться, чтобы он услышал.
— Ты замечательная девчонка! — прокричал Саша. — Прощай!
— Как тебя зовут? — с надрывом крикнула она.
— Саша! — крикнул он.
— Ира! — крикнула она.
21
Избавив себя от денег, Саша вернул себе известное хладнокровие. Чудилось, что самое главное и трудное уже позади. За долгую бессонную ночь он побывал во всех возможных позициях, повернул дело и так и эдак, сочинив немало изобретательных сценариев того, как будет себя вести, но сейчас не мучился выбором и не мудрил. Просто набрал Трескина и сказал в трубку, едва тот откликнулся:
— Трескин, я думаю отказаться от сотрудничества.
— Ага! — отозвался Трескин с чувством, но бессмысленно. Казалось, Саша ничего уже и произнести не мог без того, чтобы не вызвать у Трескина горячий отклик. Потом он помолчал и сказал совсем другим тоном: — Не фига себе!
Молчание продолжалось, и Саша впитывал каждое мгновение его как победу.
— Послушай, Сашок! — необыкновенно мягко начал наконец Трескин. — А тебе не трудно было бы ко мне сейчас подскочить? Не с балды же решать. Я не говорю про аванс — черт с ним, хотя за тобой еще два письма, чтобы отработать хотя бы аванс ~ черт с ним, с авансом. Но… В общем, разговор-то серьезный, не телефонный.
— Хорошо, — снисходительно сказал Саша. — Я сейчас приеду.
Когда Трескин повесил трубку, он злобно, замысловато выругался. И посидел потом, упираясь рукой в колено, словно собравшись вскочить, бежать… Но не вскочил и не побежал, а по некоторому размышлению кликнул Аллочку.
Она выслушала известие, не дрогнув ни единой черточкой красивого и по этой причине бесстрастного лица.
— Юрий Петрович, — сказала она затем вполне безразлично, как занятый лишь рутинными соображениями человек, — а ведь студент-то влюбился.