Тайна Пернатого Змея

— Да, да… И что же?

— Он сказал еще, что господин Лопес находится в Люшоне и что он может прийти за вещью. Он передаст ее господину Вальдеру.

— Вот оно что! Лопес в Люшоне. Он, вероятно, остановился в том отеле, где я жил. Как они мне все надоели!.. Если они думают, что я… Ладно! В конце концов, это мое дело… Я ему позвоню. Спасибо, ребята!

Господин Дюран вздохнул и снова заговорил таким тоном, который должен был казаться беззаботным.

— Чудесный денек, честное слово! Он немного испортился к вечеру из-за снега. Но как вам будет угодно, а я люблю снег. Горы без снега — это не горы. Вам повезло, что вы живете в этих краях. Как можно покинуть такую страну! Вы любите вашу родину?

— О господин Дюран! — воскликнул Феликс. — Конечно! — И мой товарищ самым невинным тоном добавил: — Но есть еще много прекрасных стран в мире… Африка, Австралия… Америка…

— Да, конечно.

— Мексика…

— Да… Мексика… Неважно! Франция прекрасна, а Пиренеи стоят и Анд и Сиерры Мадре.

— Вы любите географию, господин Дюран? — тихо спросил я.

— Географию? Пожалуй! — ответил наш постоялец с загадочным видом.

* * *

Вечером Ляпюжады пришли к нам ужинать, и громовой голос отца Феликса заполнил всю залу нашего дома.

Госпожа Ляпюжад принесла кровяную колбасу, приготовленную с какой-то зеленью, — она была мастерицей этого дела, — и наш гость не поскупился на комплименты. К обеду были еще и блины, и мой отец спустился в погреб за одной из тех бутылок белого вина, которые приберегал для особого случая.

Феликс был наверху блаженства. И потому, что была кровяная колбаса, и блины, и белое вино, и потому, что огонь был какой-то особенно ласковый и настроение у всех было прекрасное, — в общем, не знаю почему, но Феликс смотрел теперь на господина Дюрана-Ошоа с какой-то необыкновенной симпатией. По существу, приезжий был совсем неплохим человеком. Если он находился здесь, среди нас, то у него на это были свои причины. Он хотел вернуть семье Даррегиберри часть клада, по праву принадлежащую ей. Как знать, быть может, на днях он отведет моего отца в сторонку и расскажет ему всю историю? Он предложит ему, возможно, организовать экспедицию на Юкатан. А может быть, достаточно будет написать письмо мексиканскому правительству и точно сообщить ему место, где лежат десять тысяч драгоценных слитков? Мексиканцы будут в восторге и выдадут нам большую премию… Но, притаившись где-то в тени, скрывались Вальдивиа и Лопес, следя за каждым поступком и движением несчастного Ошоа, готовые схватить его за горло… Не спешите, господа! Феликс прав. Мы здесь. Мы на страже, и сеньору Лопесу несдобровать.

И, словно для того, чтобы укрепить мое намерение, стекла нашей залы вдруг задрожали от многозначительных слов:

Жители гор, жители гор, Горные жители здесь…

Господин Ляпюжад пел за десертом, и, само собою разумеется, что начал он нашей национальной песней «Горы Пиренейские». Мы вполголоса подпевали ему:

Горы Пиренейские, Вы любовь моя… Вас, деревни горные, Хижины счастливые, Не забуду я… Что милее родины?..

Феликс проглатывал блин за блином и отбивал такт, покачивая головой. Наш постоялец улыбался, и его разрумянившееся лицо говорило о спокойной совести.

Я поднялся, чтобы раздвинуть занавески. Ничего не было видно — ни дороги, ни долины. Только снег и мрак. Огромные хлопья снега без устали падали на нашу деревушку. Их косые, правильные ряды неутомимо сменяли друг друга. Ветер дул не очень сильно. Иногда его порывы нарушали равномерное падение хлопьев. Плотный снежный покров все набухал.

— Ну и намело! — сказал я.

— Да-а! — подхватил господин Ляпюжад. — Иллариону завтра не спуститься!

Было еще не поздно, когда я взглянул в окно. Ужинать мы сели, по обыкновению, еще засветло.

Не могу утверждать, что я услышал какой-нибудь шум за окном. Да и как я мог расслышать, что кто-то идет по снегу: его намело уже столько и он был такой плотный, что заглушал даже самые тяжелые шаги. Нет, нет, в этот момент я ничего не слышал, даже шелеста хлопьев. Они бесшумно и неторопливо опускались на Фабиак. Это был бархатный снегопад, бесконечный и нежный поток.

* * *

После «Гор Пиренейских» господин Ляпюжад спел нам «Прекрасное небо По», затем «Тулузянку», а госпожа Ляпюжад, обладательница приятного тонкого голоска, очаровала нас всех исполнением старинных пиренейских рождественских песен.

— Что за прелестный вечер! — сказал наш гость. Он взглянул на окна.

— Здесь-то хорошо, — сказал мой отец, — а на дворе…

Вскоре разговор вновь вернулся к Мексике. Кажется, Феликс незаметно перевел беседу на свою излюбленную тему. Заговорили о наших школьных занятиях, о педагогических достоинствах господина Казена, о предстоящих сочинениях. Ближайшее сочинение должно было быть по истории и географии. А нашему гостю было хорошо известно, что мы только что прошли Мексику.

— Так вы должны многое знать об астеках, толтеках… и прочих?

Почему он сказал «и прочих»? К этим самым «прочим» относились как раз жители Юкатана.

— Господин Казен очень мало рассказывал нам о майя, — подал голос Феликс.

Господин Дюран посмотрел на него с любопытством, которое показалось мне подозрительным, и засмеялся.

— О майя? Он вам мало рассказывал о майя? Странно. Это очень интересное племя, эти майя!

— О! — сказала мама. — Господин Казен не может вам рассказать обо всем. Достаточно с вас знать главное… Запомните хорошенько хотя бы то, чему он вас учит, и это уже будет совсем неплохо.

— Майя, — снова подхватил наш постоялец, — были очень интересным народом, с высокой культурой. Их называли греками Нового Света. Они построили большие города и замечательные памятники. Занимались они земледелием и были очень богаты. Выращивали кукурузу, бобы, перец, текстильную пеньку…

— Какао, — сказал Феликс.

— Совершенно верно. Но их способы обработки земли были еще весьма примитивными. Ограничивались тем, что выжигали участок леса, затем выкапывали дырки с помощью острой палки и сеяли туда зерна. И все это, заметьте, без удобрений. Этот метод имел тот недостаток, что он очень быстро истощал землю. Когда земля истощалась, приходилось переходить на другие участки. Но древние майя главным образом знамениты своими математическими познаниями. Это они открыли нуль.

— Нуль? — удивился господин Ляпюжад. — А разве нуль надо было открывать?

— Конечно. Без нуля невозможно производить сложные вычисления. Никакие достижения в математике невозможны без нуля. Но майя были превосходными математиками и астрономами. Теперь проверены некоторые из их астрономических наблюдений — они оказались удивительно точными. Майя пользовались другой исчислительной системой. У нас, как вы знаете, считают сначала единицами, затем уже десятками. Это так называемое десятичное исчисление. Десяток равен десяти простым единицам, сотня — десяти десяткам…

— Да, да! — подтвердил Феликс нахмурившись. Как только речь заходила о вычислениях, Феликса охватывал непонятный страх.

— Так вот, майя пользовались двадцатичным исчислением. Они считали двадцатками.

— Бедные школьники майя! — вздохнул Феликс.

— И, кажется, они построили пирамиды? — спросил я.

— Да. И еще какие! Несколько громоздкие, но со множеством декоративных скульптур, Любопытно, что они так и не научились строить плоские потолки, ни даже такие своды, как у нас. Они возводили стены, которые кверху становились все более и более толстыми. Эти стены постепенно смыкались и достаточно было последнего камня, чтобы закрыть отверстие.