Тайна племени голубых гор
Шрифт:
последний из рода конигор
Порывистый холодный ветер гнал но небу разорванные тучи. Временами он приносил с собой мелкий, моросящий дождь и тогда горизонт и соседние вершины гор затягивались туманной сеткой. Грунтовая ухабистая дорога, вся в лужах от дождя, была пустынна. Взъерошенные и нахохленные вороны с хриплым карканьем носились над посеревшими от сырости деревьями и грудами камней, разбросанных по склону чуть ниже дороги. На дне мрачной в этот непогожий день лощины, в которую переходил склон, можно было различить заросшие кустарником полуразрушенные фундаменты хижин, храма и развалившийся буйволиный загон. Должно быть, люди давно покинули это место, и тропинки между камней успели зарости жесткой голубоватой травой. Внезапно на противоположном склоне из тумана и дождя возникла одинокая фигура человека. Ветер трепал его седую бороду и длинные волосы. Но человек, казалось, не обращал на это внимания и продолжал неподвижно стоять на склоне. Его лицо было повернуто к лощине, глаза пристально, не отрываясь, всматривались в развалины жилищ и загона. По-видимому, существовала какая-то незримая связь между
Я поднялась по склону и, стараясь не нарушать одиночества этой странной фигуры, направилась к размытой дороге. Но у самого края склона я неосторожно зацепила ногой камень, и он с шумом устремился к лощине. Человек вздрогнул от неожиданности и повернулся в мою сторону.
— Сириоф! — позвала я.
— Да, амма, — ровным глухим голосом отозвался старик.
Сириоф посмотрел на меня печальными, выцветшими глазами, плотнее запахнул одеяло, прикрывавшее его худые плечи, и снова погрузился в задумчивость. Как-то мне Ивам говорила, что в этом месте был Конигорманд. По-видимому, он и лежал теперь передо мной в этой узкой лощине. А Сириоф… Да, конечно, все становилось ясным. Сириоф был последним из рода Конигор. Этот одинокий старик и развалины — все, что осталось от некогда многочисленного рода. Путешествие Сириофа в Аманодр оборвет последнюю нить, связывающую Конигор с племенем. О чем думал сейчас Сириоф? О сильном и мудром Ноди, который основал род пять поколений тому назад? Об умерших детях? О колдовстве злых маленьких курумба, которые, как он считает, извели его род? О боли утрат и одинокой старости? Сказать трудно.
…Пять поколений, а может быть, и пять веков тому назад Ноди основал род Конигор. Манды Конигора были разбросаны по западным отрогам Нилгири. Хижины были добротно сделаны, а камни оград храмов и буйволиных загонов тщательно уложены. На пастбищах паслись многочисленные стада священных буйволиц и простых буйволов. Жрецы исправно несли свои обязанности, и люди рода не знали ни в чем недостатка. Они думали, что так будет всегда. Но на последние два поколения обрушились несчастья и беды. Пришельцы забрали пастбища, буйволов пришлось продавать на рынке в Утакаманде, появились неизвестные болезни, и племя узнало, что такое голод. Началась жестокая борьба за существование. В этой борьбе роду Конигор не повезло. Его люди умирали один за другим, исчезали целые семьи, обрывались славные родословные, пустели манды. Но Конигор старался выжить. И когда шестьдесят лет назад появился на свет Сириоф, в роде еще было двадцать пять человек. Три отца Сириофа владели восемьюдесятью буйволами, и это давало возможность сносно кормить детей. А их оказалось двадцать человек: тринадцать мальчиков и семь девочек. Не каждая женщина тода способна на такое. Мать Сириофа поэтому пользовалась большим уважением в племени. Но уважение соплеменников не могло спасти от болезней ее детей. Болезни беспощадно косили их, и дети один за другим уходили на запад, в Аманодр. С тех пор как Сириоф помнит себя взрослым, в последнем манде рода Конигор оставалась только его семья. Он и четыре брата. У всех пятерых была одна жена, родившая им пять сыновей и одну дочь. Потом младшие братья выделились и каждый привел свою жену. Стадо, которым владели отцы Сириофа, частично было продано, а частично ушло на выкуп за жен. Буйволов осталось совсем немного, и тогда семья познала, помимо болезней, голод и нужду. Дети росли слабыми и не выдерживали простой простуды. А тут еще начались счеты с курумба. Тода давно подозрительно относятся к мстительным и злым колдунам из соседнего лесного племени курумба. Сириоф уверен, что именно курумба извели его род.
— При чем здесь курумба? — как-то сказала я ему. — Люди твоего рода мало ели и часто болели. Этого достаточно, чтобы отправиться в Аманодр.
— Нет, — упрямо отвечал Сириоф тихим голосом. — Они болели, но у них все было на месте. Это колдовство курумба сгубило их. Они умирали здоровыми. Ты, амма, еще не знаешь, что такое курумба.
Сириоф пытался задобрить курумба. Он давал им еду и деньги. Но это не укротило злого духа, напущенного ими на род Конигор. Один за другим умерли братья Сириофа, а затем шесть его детей. Пустели хижины Конигорманда, приходили в ветхость, и некому было их чинить. Некому было поправить выпавшие камни в изгороди буйволиного загона. Да и буйволов почти не оставалось. Все они последовали за людьми в страну мертвых. Сириоф выплакал глаза на частых погребальных, и они стали тусклыми и бесцветными. Последняя погребальная состоялась в Конигорманде десять лет назад. Она унесла последнего брата — Пелигаша. Сириоф остался один. Длинными зимними ночами он слышал, как воет злой дух курумба в соседней роще. Дух, напущенный колдунами этого племени, бесновался в темноте и не хотел уходить. Тогда пришлось уйти Сириофу. Он забрал нескольких своих буйволов, собрал в узелок нехитрый скарб, постоял у хижины, где родился, погрозил кулаком злому духу курумба и медленно поднялся из лощины по склону. Он мог идти куда угодно. У него не было рода и не было больше манда. В этот день Сириоф почувствовал, что он уже стар и у него нет сил начинать все сначала. Он боялся будущих утрат и потерь. Их слишком много было у него в прошлом. Сириоф страшился курумба и не был уверен, что злой дух прекратит свою разрушительную деятельность. К заходу солнца, тяжело ступая по высохшей траве, он дотащился до Тарнадманда. Человеку трудно жить, когда у него нет рода, но если есть племя, то еще не все потеряно. Все тода знали, что Сириоф остался один и что курумба сгубили его род и семью. Старейшина Тарнадманда вышел навстречу Сириофу и предложил ему свою хижину. Но Сириоф не обрел покоя. Ночами братья и сестры, жена и дети приходили к нему и звали с собой в Аманодр. Они говорили ему, что бог Ен отдал во владение рода Конигор лучшие пастбища. Что их хижины просторны, а буйволиные загоны крепки. Эти ночные видения возвращали
Сириофу его прошлое и лишали целительного забвения. Он понял, что в «этом мире» для него уже ничего не осталось. Отдав своих буйволов другим, он ушел в Карияманд, где о нем так же хорошо заботились, как и в Тарнадманде. Но и там он долго не задержался. Его позвали в другой манд, и он ушел туда. Теперь он бродит из манда в манд, нигде подолгу не задерживаясь. Дружеская помощь и человеческое сочувствие поддерживают его угасающие силы. Время от времени его неудержимо тянет в Конигорманд. Здесь он молчаливо и неподвижно стоит на склоне перед лощиной.В этот непогожий день он опять пришел в Конигорманд. Его босые ноги измазаны грязью, намокшие волосы космами повисли вдоль плеч. Он не отрываясь смотрит вниз в лощину, как будто кого-то там видит. В глубоких морщинах его щек застряли прозрачные капли. И трудно понять, капли ли это дождя или слезы.
Я вышла на размокшую глинистую дорогу и еще долго видела неподвижного Сириофа около развалин старого манда. Но дорога круто повернула у горы, а за ней исчезла скорбная фигура последнего из рода Конигор.
нельдоди уходит в джунгли
Высокий тода легко шагает по шоссе. Он чуть щурится от яркого солнца и мерно постукивает посохом по асфальту. Я наблюдаю за ним с опушки джунглей, где нашел временное пристанище наш «подвижной медицинский агрегат». Трудно определить, молод или стар шагающий по шоссе человек. Мягкий, теплый ветер треплет его рыжеватую бороду и играет вышитым подолом путукхули. Тода поднимает голову к солнцу, потом переводит взгляд на деревья и горы и начинает петь.
— О-о-о-о-о! О-о-о-о-о! — звучит его сильный голос. В песне нет слов, но какое-то радостное удивление слышится в ее своеобразной простой мелодии.
— О-о-о-о-о! — Какое солнечное утро! — поет человек.
— О-о-о-о-о! — Как легко шагаю я по дороге!
— О-о-о-о-о! — Как весело поют птицы!
— О-о-о-о-о! — Как прекрасны горы и джунгли вокруг!
Человек сворачивает к опушке.
— О-о-о-о! Ох! — и как вкопанный останавливается передо мной. От неожиданности он забывает закрыть рот, а в широко открытых светло-зеленых глазах светится удивление, смешанное со жгучим любопытством. Теперь я вижу, что тода немолод, ему лет пятьдесят, а может быть, и больше.
Наконец он приходит в себя и вежливо представляется:
— Меня зовут Нельдоди. Я из рода Карш. А ты, амма, откуда?
Я показываю на джунгли:
— Оттуда.
Он недоверчиво хмыкает и тактично переводит разговор на общую тему.
— Ты знаешь тамильский язык?
— Немного.
— Хорошо, — одобрительно качает он головой. — А еще какой язык ты знаешь?
— Еще английский, хинди и русский.
— А я знаю язык тода и тамильский, — сообщает он. Вдруг он улыбнулся и двинулся в джунгли. Я решила, что Нельдоди неожиданно встретил своего приятеля, обернулась и увидела, что из зарослей вышла буйволица. Нельдоди остановил ее, похлопал по спине и что-то стал ей говорить. Буйволица внимательно выслушала его и скрылась в зарослях.
Продолжая улыбаться, Нельдоди вернулся ко мне.
— Знакомую буйволицу встретил? — спросила я.
— Да, амма. Она из соседнего рода. Очень приятная буйволица, общительная.
Сам Нельдоди оказался не менее общительным, чем его знакомая буйволица. Я узнала, что у него есть три буйвола, что он ушел от своей жены, что я ему нравлюсь и что временами у него болит живот.
— Живот надо лечить, — назидательно говорю я.
— Нет денег. — И глаза зажигаются хитринкой.
— Иди к Ивам, она тебя будет лечить без денег.
— Нет, она не станет лечить без денег.
Нельдоди смущенно отвел глаза. Он явно хитрил и говорил неправду. Я рассмеялась.
— Тебе хорошо смеяться, у тебя не болит живот, — обиделся Нельдоди.
В это время на дорогу вышла Ивам. Нельдоди неестественно засуетился и, неловко пятясь спиной, начал позорно отступать. Потом он повернулся и походкой занятого человека зашагал по дороге.
— Нельдоди! — позвала Ивам. Он даже не обернулся.
— Нельдоди! Ты слышишь? — рассердилась Ивам.
— Не кричи! Все равно не слышу! — последовал обезоруживающий ответ с безопасного расстояния.
— Видела? — повернулась ко мне Ивам. — Называется мужчина. Боится лечь в госпиталь и вот уже вторую неделю бегает от меня.
— О-о-о-о-о! О-о-о-о-о! — донеслось снова из-за поворота шоссе.
Так в первый раз я увидела Нельдоди. Иногда и в скотоводе просыпается древняя кровь собирателя и охотника. При всей своей дружбе с буйволами Нельдоди старается с ними дела не иметь. Он спокойно помещает своих трех буйволов в чье-нибудь стадо, а сам исчезает. В Кандельманде, где он живет, никто не знает, куда уходит Нельдоди и скоро ли он вернется. Иногда Нельдоди целую неделю живет в манде. Он исправно доит бойволиц, смотрит за ними на пастбище, сбивает масло, посещает утакамандский базар и стряпает на очаге в своей хижине. В такие дни Нельдоди бывает молчалив и необщителен, его глаза гаснут и дает себя знать живот. К концу недели веселый и неутомимый человек превращается в брюзжащего, придирающегося ко всем старика. Это значит, что все возможности его пребывания под родным кровом исчерпаны. Он подолгу сидит за мандом на пригорке и не отрываясь смотрит на горные вершины, синеющие вдали. Созерцать их доставляет Нельдоди удовольствие, но ненадолго. И тогда Нельдоди идет искать свой посох. Из стоящей у него в хижине посуды он выбирает бамбуковый сосуд с проволочной ручкой. Походное снаряжение готово, и можно наконец отправиться в джунгли. Видя эти приготовления, родственники начинают ворчать. «Сколько можно ходить по джунглям? Всем уже надоело смотреть за твоими буйволами. И это называется старейшина манда. На церемониях рода присутствует через раз. Совет племени собирается без него». Но что бы ни говорили в манде, Нельдоди все это оставляет без внимания. В такие моменты он слышит только зов гор и джунглей. На этот зов откликается его душа собирателя и охотника. Он решил уйти в джунгли, и никто его теперь не остановит.