Тайна поместья

— Саймон Редверс — ее внук?

— Да. Она души в нем не чает. — Тетя Сара подошла ко мне ближе. — Ей бы очень хотелось увидеть его хозяином этого дома, но это ведь невозможно, правда? Перед ним на очереди твой ребенок, а потом Люк. Но сначала твой ребенок… Мне надо послать купить еще шелка.

— Вы хотите, чтобы мой ребенок тоже занял место в ваших гобеленах?

— Ты ведь назовешь его Габриэлем? — спросила она, не отвечая на мой вопрос.

Меня поразило то, как она угадала мои недавние мысли.

— Но ведь у меня может родиться девочка.

Она покачала головой, будто это было совершенно исключено.

— Маленький Габриэль займет место большого Габриэля, — сказала она. — Никто не может ему помешать — Ее лицо вдруг сморщилось в обиженную гримасу. — А вдруг помешают?

— Если родится мальчик, никто не сможет помешать ему занять место его отца, — твердо сказала я, хотя от ее вопроса мне вдруг стало очень не по себе.

— Но его отец погиб. Все говорят, он убил себя… Это правда?

Она схватила меня за руку у локтя и крепко сжала ее.

— Это правда? — повторила она. — Ты ведь сказала, что он не убивал себя. Тогда кто же это сделал? Скажи мне, кто?

— Тетя Сара, — быстро сказала я, — когда Габриэль погиб, я была вне себя от горя. Возможно, я сама не понимала, что говорила. Он покончил с собой, вы же знаете.

Она отпустила мою руку и бросила на меня укоризненный взгляд.

— Ты меня разочаровала, — сказала она. И тут же, словно забыв о своем огорчении, вновь просияла и заговорила: — Мы все сидели за этим столом. Хейгэр была из нас самой умной, хотя гувернантка ее недолюбливала — ее любимцем был Мэттью. Его все любили и баловали, я же считалась дурочкой, потому что мне не давались уроки.

— Зато вы научились прекрасно рисовать и вышивать гобелены, — утешила я ее.

— Да, а у Хейгэр как раз получалось все, кроме этого. Но уж что она вытворяла, ты и представить себе не можешь. Как-то раз она вылезла из окна верхнего этажа на карниз, а слезть оттуда не смогла. Ее сняли оттуда садовники. После этого ее на целый день в наказание заперли в ее комнате на хлебе и воде, но ей было хоть бы что. Она сказала, что ее приключение того стоило. Она мне говорила: «Если очень хочешь что-нибудь сделать, так делай это, а думать о расплате будешь потом. Если что-то стоит сделать, так, значит, это стоит и того, чтобы потом расплатиться».

— Судя по всему, у вашей сестры был очень сильный характер.

— Да, за это ее очень любил отец. Ему было жаль, когда она вышла замуж за Джона Редверса и переехала к нему в Келли Грейндж. А тут еще начались неприятности с Мэттью. Его исключили из Оксфорда из-за какой-то истории с женщиной. Так она приехала сюда поговорить с отцом. Я ее видела из галереи менестрелей.

Она села за стол и несколько секунд просидела молча, сложив на нем руки, как образцовая школьница. Я поняла, почему в этой части дома она всегда кажется моложе своего возраста — она действительно впадает в детство, в том смысле, что переживает его заново в своем сознании.

— Неприятности, — продолжала она задумчиво, как бы вспоминая вслух, — вечные неприятности из-за женщин. Ему было уже за тридцать, когда он женился, и целых десять лет у них не было детей. Потом появилась Рут. Все это время Хейгэр была уверена, что ее сын Питер станет хозяином Киркландского Веселья, но потом родился Марк, а за ним Габриэль. Бедный Марк умер, но Габриэль оставался… А потом появился Люк, так что Хейгэр пришлось распрощаться со своими надеждами…

С этими словами она встала из-за стола и пошла к двери.

— Пойдем, я покажу тебе детские, — сказала она уже у выхода.

Вместе с ней я осмотрела комнаты, в которых столетиями играли, ели и спали маленькие Рокуэллы. В одной из детских стоял большой комод, который тетя Сара открыла, чтобы показать мне хранящиеся там крестильные рубашечки.

— Мне нужно как следует отсмотреть их, — сказала она, осторожно доставая из ящика комода нечто, похожее на облако из белого шелка с дорогими кружевами, — может, нужно кое-где заштопать кружева. Последний раз их надевали на Люка, а это уж было почти восемнадцать лет назад. Я возьму их к себе в комнату и никому не разрешу к ним прикасаться. К тому времени, как они понадобятся для твоего ребенка, я приведу их в порядок.

— Спасибо вам, тетя Сара. — Я посмотрела на свои часы, приколотые к блузке, и увидела, что уже четыре. — Пора пить чай, — сказала я. — Я и не представляла, что уже так поздно.

Тетя Сара словно не слышала меня. Закрыв глаза, она стояла, прижав к груди крестильные рубашки, и я подумала, что ей представляется, что она держит на руках младенца — того, который еще не успел появиться на свет, или кого-то из тех, которых она нянчила в прошлом: Рут, Марка, Габриэля или Люка.

— Я иду пить чай, тетя Сара, — сказала я, но она мне не ответила.

* * *

Спустя несколько дней ко мне в комнату зашла Рут с письмом в руке.

— Слуга из Келли Грейндж принес это письмо, — сказала она.

— Мне? — удивилась я.

— В этом нет сомнений. Посмотрите, здесь написано: «Миссис Габриэль Рокуэлл». Это можете быть только вы.

Она протянула мне письмо, после чего осталась стоять, явно ожидая, что я поделюсь с ней его содержанием.

Я открыла конверт и прочла следующее:

«Если миссис Габриэль Рокуэлл приедет в Келли Грейндж в пятницу в 3.30, миссис Хейгэр Рокуэлл-Редверс будет рада ее принять».

Меня поразил нарочито официальный и почти приказной тон записки.

Рут, видимо, поняла это по выражению моего лица, потому что улыбнулась и спросила:

— Что, королевский эдикт?

Я протянула ей приглашение.

— Ну что ж, вполне в духе тети Хейгэр, — сказала она, прочитав его. По-моему, она считает себя главой семьи, и поэтому хочет самолично проинспектировать вас.

— Я совершенно не хочу, чтобы меня инспектировали, — ответила я не без раздражения, — тем более, что на этой стадии инспекция вообще не имеет смысла.

— Не стоит на нее обижаться, она ведь очень стара — еще старше, чем мой отец. Ей недалеко до девяноста лет. К ней надо относиться снисходительно.

— Как бы то ни было, — заявила я, — я решила, что не поеду к ней в пятницу.

Рут пожала плечами.

— Ее слуга ждет внизу — она наверняка рассчитывает на ответ.