Тайна предсказания

— Замолчите! — вдруг возвысил свой мощный голос Папа. — Не желаю больше слышать ваши речи. И будьте уверены: в трудные времена только фантазия может сделать человеческую жизнь сносной. Одни считают, что это значит выдавать желаемое за действительное, другие же называют это верой.

Лишь немногие из кардиналов, сидевших полукругом, полностью осознали значение папской мысли. Только Гамбара и лишенный речи Франческо Варезе, читавший каждое слово Папы по губам, вздрогнули — незаметно для других, — осознав слова Пия V, и непроизвольно зашелестели складками своих красных сутан. Но ни тот, ни другой не осмелились бы задать Папе вопрос, насколько серьезно тот принимает учение Церкви.

Вопрос остался открытым, поскольку Pontifex maximus вновь возвысил голос, шипя и бушуя с дьявольской одержимостью:

— Мы, Пий V, милостью Божьей двести двадцать второй наместник Всевышнего, который мучимы мыслью, что имя наше на все времена может быть связано с беспомощностью и хаосом, как имя Александра VI с блудом и извращенностью. Поднимите очи свои и взгляните на потолок и стены этого зала. Здесь увековечили себя самые великие художники, и даже если это не в вашем вкусе и вызывает у вас скорее неприятие, чем благоговение, то все это неразрывно связано с именем Юлия II. На мне лежит бремя и упрек за то, что я не привнес ничего подобного; и если событие Коперника не состоится, то мы, Пий V, будем забыты быстрее, чем куртизанки известных господ кардиналов. Будучи монахом, я думал, как монах; будучи великим инквизитором, я думал лишь об инквизиции. Но теперь, как наместника Божьего, меня переполняют божественные мысли. Достоин ли этот Ватиканский дворец наместника Божьего, высшего из князей Церкви и наследника апостола Петра? Разве большинство из вас, господа кардиналы, живут не в большей роскоши? Или вы придерживаетесь другого мнения, кардинал дель Монте, кардинал Капоччио или вы, господин государственный секретарь?

Все названные ответили Папе растерянным молчанием. Гамбара смущенно пожал плечами.

— Поэтому, — продолжал Пий V, — мое желание и папский приказ таковы: в кратчайшее время сделать собор Святого Петра больше и роскошнее, чем любой другой христианский храм, а тех, кто сомневается в дальнейшем существовании Земли и отказывается работать, заменить другими. Удвойте число работников, попытайтесь привлечь евреев и язычников. В готовом соборе ни один глаз не распознает руки язычника!

— Ваше святейшество! — воскликнул Гамбара. — Все это лишь вопрос денег. Ведь не кто иной, как вы, запретили продажу должностей — столь выгодную продажу должностей священников, епископств, патриархатов и кардиналов, даже отпущений грехов. Ваша честность приведет Святую Матерь Церковь к развалу!

— Как я уже сказал, тогда я думал по-монашески, — раздраженно ответил Папа. — Монах может ошибаться, Папа — никогда. Итак, давайте снова введем старые законы.

Тем и завершилась тайная консистория, продолжавшаяся пять часов. Она закончилась, как и началась, призванием Святого Духа, вторичным предоставлением полного отпущения грехов всем участникам, а также вторичным предупреждением, что все сказанное останется никогда не сказанным, а все решения — никогда не принятыми. Доктору медицины и профессору астрономии Луиджи Лилио и математику и профессору астрологии Кристофу Клавиусу было specialissimo modo [118] поручено так рассчитать новый календарь, чтобы восьмой день десятого месяца в году 1582 от Рождества Христова исчез.

118

Совершенно особо. (Примеч. автора.)

Государственный секретарь Клаудио Гамбара получил указание объявить об ошибке прусского астронома Николая Коперника, рассчитавшего день конца света, которого никогда не было. Великий инквизитор должен преследовать со всей суровостью каждого, кто будет распространять коперниковскую ересь.

После того как Сикстинская капелла опустела, кардинал Капоччио еще долго сидел на своем стуле и плакал. Хотя речь шла о finis mundi, никто не спросил его мнения… Никто.

Глава XII Альфа и Омега

В начале Леберехт обыскал район вокруг Ватикана и замка Ангела, то есть лежащий между ними Борго, единственное место в Риме, где могла бы жить одинокая женщина. Он поймал себя на том, что, расспрашивая о Марте незнакомых людей, становится все более восторженным в своих описаниях.

Наконец, когда Леберехт начал опасаться самого худшего, его поиски распространились на северный и южный пригороды. Он упорно прочесывал древние руины, но находил лишь бесчисленные зловонные трупы животных, а также кошек и собак, дравшихся из-за добычи.

Со времени исчезновения Марты минуло семнадцать суток, семнадцать мучительных дней и ночей, в которые Леберехт обыскал каждый уголок города. В своих блужданиях по городскому лабиринту он постоянно думал о том, не стала ли Марта жертвой инквизиции. Отрицательный ответ из священного трибунала ничего не значил. Сплошной обман и, как показал опыт, даже убийство были в порядке вещей для господ в красных мантиях, что уж говорить о шантаже! И все же, когда после трех недель ожидания не последовало никаких требований, Леберехт отмел и эту мысль.

Необъяснимым для него образом настроения в Риме начали меняться. Никто не мог сказать, откуда пошел этот слух, но на рынках, улицах и во время буйных празднеств люди шептались, что обещанный конец света не состоится, что доктор Коперник ошибся и назвал дату рокового дня, которого нет.

За слухами этими скрывался коварный кардинал — государственный секретарь Клаудио Гамбара, который точно знал, что изгнать слух можно только в том случае, если заменить его новым, и что рядовой христианин скорее поверит слуху, чем любой папской булле. Так случилось, что грабежи и убийства, драки и беспутства закончились сами собой. Священники вспомнили о своей службе, монахи — о добродетели, простые христиане — о прежней набожности. А палачи инквизиции, которых в те недели, пока царило ожидание конца света, били и изгоняли из города, потихоньку направили стопы к священному трибуналу и, как и прежде, стали хозяйничать на своей службе.

Леберехт знал причину апокалипсического хаоса лучше, чем любой другой, и теперь удивлялся его внезапному концу; но это мало беспокоило молодого человека. Его единственный интерес составляла судьба Марты.

Сильнее, чем когда-либо, проклинал он книгу Коперника, которая (в это он все еще верил) необъяснимым образом была повинна в исчезновении Марты. Теперь он передал бы ее великому инквизитору безо всяких условий, хотя и знал, что его собственная жизнь после этого не будет стоить и гроша. Но что значила теперь его жизнь без Марты?

Дом, где они познали совместное счастье, был холодным и пугающим, ведь каждый предмет напоминал здесь о любимой женщине. Леберехта прямо-таки бил озноб, когда он возвращался в пустой дом, и поэтому он решил перебраться в строительный барак у собора Святого Петра. Леберехт мало говорил и почти не ел, он только размышлял и искал объяснение столь внезапного исчезновения любимой.

Ночами, не находя сна, он вставал, одевался и бродил по темным пустынным улицам. Как преступник, преследовал он одиноких женщин, которые походкой или статью напоминали Марту, и часами стоял на страже перед своим домом недалеко от Пантеона, не входя в него и надеясь, что Марта тайком вернется. Но все было напрасно. Во время этих ночных прогулок Леберехт делал открытия, узнавая о существовании вещей, о которых раньше не имел представления. Так, он натыкался на беглых монахов и монахинь; недалеко от Санта Мария Маджоре обнаружил обветшалый палаццо, входить в который мужчинам запрещалось, поскольку, как говорили, там поклоняются однополой любви на манер поэтессы Сафо; за церковью Иль Джезу сходились благородные мужи, даже представители монашества, чтобы служить черные мессы с похотливыми женщинами, бесстыдно предлагавшими себя на каменном алтаре; он узнал о трактирах и постоялых дворах, где подавали не пищу, но преимущественно юных девушек, почти детей; его глазам предстали многочисленные сумасшедшие дома, где душевнобольные мужчины и женщины в ремнях и цепях вели апатичное существование, как пойманные звери. Но ни в одном из этих заведений не обнаружилось следов Марты.

Совсем отчаявшись, Леберехт решил навестить своего смертельного врага, Кристофа Клавия. В конце концов, Марта была матерью Кристофа и ее судьба не могла быть безразлична иезуиту. Леберехт готов был просить его о прощении, но готов был и сцепиться с ним; во всяком случае, он со смешанным чувством переступил порог мрачного дома на Виале Сан-Джорджио, где Клавий обитал в окруженной тайнами лаборатории.

Тот был в берете, который подчеркивал важность его работы, и едва взглянул на Леберехта из-за горы пергаментов и бумаг, когда тот неожиданно вошел в низкое помещение с мощными потолочными балками — в кухню алхимика, обстановка которой могла обратить в бегство любого непосвященного. Клавий, несомненно, узнал его, но молчал и с равнодушным видом продолжал возиться со своими приборами.